Страница 52 из 98
— Что значит — нет? — Сальваторе догнал меня и указал взглядом на трактир. — Это приказ.
Ромео и Торе ушли, прихватив с собой заветную бумагу и пару пистолетов, а мы с синьориной Эспозито остались ждать их на лавке возле дурно пахнущего заведения. Возмущение клокотало в груди, раздувая огромные пузыри беспокойства. Наши смельчаки решили выступить вдвоём против стаи Охотников. Чувства к Сальваторе оказались фальшивкой, но я не хотела бы стоять с цветами у его могилы.
— Амэ, мне кажется, мы думаем об одном и том же, — наши с Мими взгляды встретились, и я заметила в карих глазах отражение собственного волнения.
— Вы меня пугаете.
— Сама боюсь, — она свела тонкие бровки, поджав губы, — стыдно признаться… Так неловко… О, Великий Брат, это невозможно держать в себе, — она закрыла фарфоровое личико ладошками.
— Да что стряслось?! — миниатюрная птичка выдерживала такие же мучительно долгие паузы, как Ромео.
— Кажется, я влюбилась в синьора Ландольфи и теперь не могу усидеть на месте, зная, что он в опасности, — на одном дыхании выпалила Мими.
Удивительное — удивительно! Ушам не верила — наша карманная фурия с ледяным сердцем умудрилась полюбить самого отъявленного бабника Польнео. Рому удавалось скрывать свои похождения. Многие уважаемые горожане считали его чуть ли не праведником, достойным войти в сады Великого Брата при жизни, а женщины сдавались синьору Ландольфи без боя, и каждая из них считала себя единственной обладательницей его сердца. Синьорины терпеливо ожидали предложения женитьбы, списывая редкие встречи на занятость будущего супруга. Должность главного в госпитале Польнео — отличная отговорка, а положение в обществе, немалое состояние, красота и природное обаяние Ромео заставляли глупеньких пташек не роптать понапрасну.
— Амэно, прошу, идёмте со мной. Я хочу убедиться, что с синьором Ландольфи всё хорошо, — взмолилась Мими, вцепившись мне в руку, словно в последнюю надежду.
***
Вечер — художник, он стёр селян с улиц и написал их силуэты в окнах домов. После тяжёлого дня жители отдыхали у очагов, отдавая огню проблемы. Близость ночи дарила безмятежность — прекрасное время: рассвет не скоро, груз усталости сброшен у порога, а сон играет привкусом сладости на языке, и только нам с синьориной Эспозито не было покоя.
Определить пристанище Охотников труда не составило, для этого оказалось достаточно обладать слухом. В конце улицы громыхал хмельной смех, велись громкие разговоры. Устраивать пир среди рабочей недели крестьяне не станут, а значит, мы с Мими имели честь слышать стаю.
Лёгких путей не искали — отправились в обход, чтобы не дышать в спину нашим синьорам. Пришлось насладиться букетом из издержек шпионажа, продираясь сквозь густые заросли колючих кустов. Фарфоровая кукла на удивление стойко пережила тяготы испытания, но, когда мы добрались до искомого дома и шмыгнули в заброшенный курятник во дворе, я ужаснулась. Блестящие каштановые кудри Мими теперь походили на воронье гнездо, короткий камзол из тонкой ткани можно пускать на тряпки, а царапина на мраморной щёчке подвела черту под новым образом фурии. Наверное, я выглядела не лучше, но по уши влюблённая синьорина Эспозито — королева вечера, вне конкуренции.
Безжалостно расчёсывая исколотые шипами кустарника руки, мы с Мими по очереди высовывали нос из окошка необитаемого курятника.
— Надо же, успели раньше Сальваторе и Ромео, — шепнула наблюдательница.
Она оказалась права — кроме компании из пятерых охотников во дворе никого. Троих можно «заносить» — мужчины предались хмельному сну прямо на улице. Если я всё верно истолковала, то сидевший к нам спиной длинноволосый здоровяк — вожак стаи, а второй оставшийся «в живых» худощавый парень — его правая рука.
Не видела лица главного Охотника, но голос, уверенный тон и жесты этого мужчины показались мне знакомыми. Чувство тревоги и тщетные попытки отыскать в памяти концы нитей, ведущих к разгадке личности здоровяка, грозили свести с ума. Цепь мыслей разорвала женщина в простеньком шерстяном платье. Она вытолкнула из дома девушку со связанными за спиной руками и повела её к столу. Пленницу явно пытались освежить, макая головой в воду: мокрые светлые локоны налипли на лицо бедняжки, а платье промокло до пояса. Альда…
— Искупалась, рыбка? — худощавый Охотник, убрал волосы с лица девушки и тут же получил от неё плевок в рожу.
Парень стёр оскорбление рукавом рубашки и с яростным рыком отвесил Альде сочную затрещину. Бедняжка повалилась на холодную, влажную землю и, свернувшись калачиком, прижала лицо к коленям. Охотник довольно оскалился.
— Оставь её, Энрике, — лёд в голосе вожака крошился от хрипотцы.
— Надо дожать эту тварь, — компаньон сплюнул через зубы, но строптивую пленницу трогать не стал.
— Не спеши, — давя подчинённого авторитетным тоном, заявил главный. — Прекрасная ночь, эль льётся рекой, — он прищёлкнул пальцами, синьора в шерстяном платье схватила со стола кружки и убежала в дом. — Что ещё нужно?
— Золото. Мне нужна моя часть за эту рыбину.
— Голодный слепой щенок, — усмехнулся вожак стаи и, вынув из-за пояса пистолет, положил его на стол.
— Настоящие пытки, а не помывка в бочке — вот чего ей не хватает, — в глазах Энрике заиграло сумасшествие. — Заставим девку пожалеть, что до сих пор жива…
— Скажи, Энрике, ты от рождения кретин или стал таким позже? — главарь изобразил удивление. — Полагаешь, можно сколотить состояние на нищих селянах и подачках инквизиции? Нам нужен большой куш.
— Ты-ы-ы, — надрывно захрипел парень, — это ты виноват, что стая бедствует. Мы не можем заработать, потому что наш вожак не позволяет пытать сучек бездны, как следует. Я хотел написать признание за неё, — Энрике указал пальцем на Альду, — но ты и этого не позволил.
— Ого, у нас бунт! — главный откровенно потешался над истерикой Охотника. — Признаться, ждал его немного позже. Думаешь, я идиот и не вижу, что ты пытаешься подвинуть меня?