Страница 4 из 98
— Пусти, — захрипела я, — пусти…
Сальваторе резко разжал пальцы и с нескрываемым удивлением схватился за свою шею. Густо откашлявшись, он утёр взмокший лоб:
— Что за фокусы?!
— Какие фокусы? Я тебе жизнь спасла! Ещё секунда — и она бы размазала тебя заклина…
Осеклась, почувствовав под верёвками на запястье нестерпимый зуд. Сморщив нос, принялась чесать руку о прутья и с удивлением заметила, что синьор инквизитор делает то же самое. Зуд сменился лёгким жжением, и я, наконец, решилась поглядеть на причину внезапных ощущений. Мой хохот наверняка распугал всю дичь в окрестностях. Миниатюрная девушка вроде меня просто не способна ржать, как ломовая лошадь…
— Тебе весело? — Сальваторе непонимающе хлопал ресницами, от этого становилось ещё смешнее. — Прекрати! В чём дело?! — инквизитор вышел из себя и отвесил мне звонкую пощёчину.
Оплеуха сработала — истерику как рукой сняло. Из глаз покатились слёзы отчаянья. Мужчина сник, потеряв надежду получить ответы.
— Эмма, — глотая слёзы, кивнула на окровавленный труп ведьмы, — всё перепутала…
— И?
— Видимо, эта дура хотела убить тебя, произнеся заклинание разъединения души и тела, но вместо этого сотворила колдовство на соединение душ.
— Чьих душ?
— Наших с тобой, — шмыгнула носом и показала мужчине запястье со свежим клеймом. — У тебя такое же.
— Священная печать, — едва инквизитор задрал рукав, с пухлых губ сорвался полный ужаса шёпот. — Что это значит?
— Иногда мы будем чувствовать эмоции друг друга, иногда наши тела будут обмениваться болью…
— Всё?
Сальваторе напряжённо ждал подвоха, а он был, да ещё какой!
— Умру я — умрёшь ты, остановится твоё сердце — следом замрёт моё, — выпалила, зажмурив глаза.
***
Синьор инквизитор изволил выпустить меня из клетки — замок всё равно не вернуть. Он достал из сундука на телеге лопату и молча взялся точить инструмент. Устроившись на пеньке рядом, вздохнула, глядя на перемотанные верёвками руки. Сальваторе уловил безмолвную просьбу, но вида не подал.
Зацепилась взглядом за тело Кривой Эммы. После смерти остатки чар, позволявших ей выглядеть более или менее прилично, спали. Открытые, полностью чёрные глаза застыли мокрыми камнями, изъеденное оспой лицо скривилось в волчьем оскале, жёлтые длинные ногти завивались на кончиках, а тело распухло так, что бесформенное платье облепило каждый его изгиб. Говорят, ей не было и двадцати пяти, когда тёмные духи завладели её разумом. Пытаясь избавиться от навязчивых голосов в голове, требующих крови, женщина решила вершить «добро» для сестёр. Сколько ведьм погибло под натиском тарана по имени Эмма — подумать страшно.
— Похороним, и ты снимешь с нас это заклятье, — инквизитор разворошил листья и воткнул лопату в землю.
— Я?
— Конечно, ты.
— Не могу.
— Как это? А кто может? — он закряхтел, откидывая влажную почву.
— Только она могла, — указав на мёртвую ведьму, с интересом уставилась на мужчину, ожидая реакции.
— Не шути со мной, Амэрэнта. Я несу благо, но только тем, кто заслуживает.
— Да я, правда, не могу! Соединённые души может разделить только тот, кто наложил чары.
— Ну и денёк, — Сальваторе присвистнул, присел на прелые листья, растирая лицо ладонями. — Что теперь делать?
— Ну, нам не следует расходиться далеко — в этом случае сердце одного из нас остановится, и второй тоже умрёт. Ещё нам следует быть вежливыми, чтобы не испытывать лишний раз неприятные чувства друг друга. Кроме того, следует избегать боли и…
— Это хуже, чем жениться, — задумчиво пролепетал кудрявый.
— Что?
— Я — инквизитор, — он поднял на меня глаза, полные горечи, — стал одним целым с ведьмой. Лучше бы умер.
— Так сделай это, — покосилась на брошенный пистолет. — Одним выстрелом двух зайцев, — выставила указательный палец и дёрнула им пару раз.
— Я подумаю, — Сальваторе поднялся и продолжил копать.
***
Мужчина почти до темноты стоял над могилой Карлоса и Паоло, читая молитвы за упокой. Он и мне предлагал помолиться за Эмму, но я вежливо отказалась. Не хватало ещё возносить руки к небу в честь усопшей «сестры»…
Когда Сальваторе закончил и развёл костёр, я уже готова была орать священные слова во славу свершившегося тепла. Инквизитор устроился напротив огня, в его руках мелькнула святейшая печать. Мужчина явно намеревался уйти в мысли с головой.
— Развяжи, пожалуйста, — я подставила запястья.
Начальник усопшего отряда вздохнул, мотнул кудрями и впился пальцами в узел. Верёвки упали на землю, и я заулыбалась, радуясь хоть маленькой, но свободе.
— Что ты собираешься делать? — стала развязывать шнуровку на платье, чтобы, наконец, избавить тело от мокрого грязного тряпья.
— Буду молиться. Великий Брат покажет путь, — он отвернулся, а я почувствовала его смущение внизу живота.
— Всю ночь молиться?
— Если понадобиться — всю ночь, — он резко поднялся и зашагал к телеге, отыскал в сундуке тёплый плащ и принёс его мне.
Разложила на земле у огня мокрую одежду, завернулась в любезно предложенную тряпку, а перед глазами так и плясал чудесный черствый кусок хлеба.
— Есть немного сыра и вино, — спохватился Сальваторе, открывая сумку.
— Можно ничего не говорить, ты всё чувствуешь. Удобно, — хохотнула я.
— Страшно удобно, — скривился инквизитор.
— Теперь тебе нельзя вести меня в Сэнбари, — постаралась перевести разговор в другое русло. — Там нам точно пропишут избавление от всех мук.
— Избавление огнём, — грустно подтвердил Сальваторе, протягивая сыр.
— А ведь ты говорил, что лучше умереть.
— Желать собственной смерти — большой грех, Амэрэнта.
— Значит, ты сегодня согрешил.
Инквизитор хмыкнул и подпёр щёку кулаком. Его пальцы мяли священную печать, в глазах играли блики ночного костра. Зрелище показалось очаровательным, захотелось потрепать мужчину по косматой голове, ободрить. Подумать только! Тот, кого ещё недавно считала злодеем, теперь вызывал умиление.