Страница 15 из 23
Лиля очень любила прибегать после школы к маме в ресторан, заходить через служебный вход, здороваться с краснолицыми поварихами и расфуфыренными официантками, снующими по коридору с подносами полными всевозможных блюд, а потом усевшись за маленький столик возле холодного цеха, с аппетитом наворачивать обед, который по разнарядке предназначался её матери. Валентина никогда не ела его, оставляя дочери. Котлета и гречневая каши с подливкой, обжигающий борщ с огромными кусками мяса и салат из тоненько нарезанных помидоров и огурцов, политых подсолнечным маслом, этот вкус и запах Лиля помнила даже сейчас. Лучший в мире деликатес она не променяла бы на обед из своего детства.
Перебесившись из-за несчастной любви, просидев безвылазно в квартире почти три года, ничего не делая и ни с кем не общаясь, лишь читая книги и пялясь в телевизор, Лиля вдруг очнулась, увидев тот самый сон, в котором она стояла на подиуме в лучах софитов, оглушённая восторженным рёвом зрительного зала.
– Ма, мне нужна работа, – сказала она, войдя на кухню, где Валентина Степановна готовила завтрак.
– А ты разве умеешь что-то делать? – с небольшой иронией в голосе спросила мать.
– Я умею писать.
– Ну слава Богу, хоть это не забыла…
– Мама, если ты будешь насмехаться, я уйду из дома, – обиженно произнесла Лиля.
– Прости, дочь.
– Я умею хорошо писать, красиво, как в книгах. И главное – без ошибок. Я знаю, что у тебя в ресторане часто бывает главный редактор нашей вечерней газеты. Познакомь меня с ним.
– Познакомлю. И что дальше?
– Я покажу ему то, что написала за это время.
– Думаешь ему понравится?
– А ты почитай, – сказала Лила, и протянула матери тетрадку с затёртой обложкой.
Валентина Степановна вытерла руки о передник, взяла тетрадь и быстро перелистала страницы.
– Неужели всё это ты написала? Здесь о чём?
– О жизни, мама. Поговори с редактором. Пожалуйста.
На следующее утро Лиля заглянула в родительскую спальню. Было уже десять, а мама до сих пор не вышла, такого раньше не бывало, поэтому дочь и заволновалась. В комнате было светло, но настольная лампа почему-то горела. Валентина Степановна сидела в кресле, склонив голову на бок. Ноги были укутаны в плед, а на полу, рядом с креслом, валялась открытая тетрадь. Лиля неслышно ступая, подошла ближе и наклонилась, чтобы выключить свет. Выключатель клацнул, и в ту же секунду глаза мамы открылись.
– Я что уснула? – рассеянно произнесла она, пытаясь встать и оглядеться по сторонам. – Который час?
– Десять, – ответила дочь.
– Вот я дура, – Валентина Степановна протёрла глаза. – Зачиталась.
– Ну и как тебе? – настороженно спросила Лиля.
Маме, наконец, удалось встать с кресла. Она подошла к дочери и крепко обняла её.
– Я обожаю тебя, – прошептала она ей на ухо. – Если этот гад не возьмёт тебя в газету, я подсыплю ему в борщ крысиный яд.
– Тебя же посадят, – улыбнулась Лиля.
– Нет. Посадят кого-нибудь из поваров. Я тут причём? Я только за салаты отвечаю.
Они одновременно расхохотались…
– Толик, наша дочь гений, – поцеловав улёгшегося рядом мужа, произнесла Валентина Степановна.
– Я всегда тебе об этом говорил, – довольно заёрзав, ответил он. – Лилька ещё им всем жопы надерёт. Вот увидишь.
Главный редактор был поражён, когда прочёл текст, который в виде тестового задания написала эта странная толстая девушка, за которую так настойчиво просила симпатичная женщина из ресторана. Ни один из его штатных, заслуженных и маститых журналистов не писал так проникновенно и искренне, и не вникал в тему на столько глубоко. Ему не верилось, что восемнадцатилетняя девица способно на такое, она даже на литфаке не училась, опыта – ноль. Если не взять её сейчас – перехватят или сопьётся от непризнанности.
Когда Лиля вошла к редакторский кабинет, Фёдор Емельянович онемел от увиденного. Он очень любил полненьких женщин, при этом всю жизнь мучился с костлявой женой, а тут такой праздник. Мало того, что претендентка отлично писала, так она ещё обладала такими выдающимися формами, что он едва сдерживался от желания потискать это пышущее жаром создание. Жаль только лицом не вышла, но это не беда, подумал он, прежде чем протянуть девушке руку для приветствия.
– Ма, я даже представить себе не могла, что он окажется такой похотливой тварью, – пожаловалась Лиля после первой встречи со своим новым начальником. – Он лапал меня!
– Ты же уже взросла девочка, – в ласково-назидательном тоне начала Валентина Степановна. – Кто-то же должен когда-то начать тебя лапать. Нельзя же жить в коконе, который ты вокруг себя сотворила. Так и одной до конца дней остаться можно. Он что так уродлив, что с ним и нельзя пофлиртовать?
– У него жена есть!
– Ну и что? Он мужчина видный. Может и развестись.
– Ещё чего не хватало! – возмутилась Лиля, – Чтобы она меня прокляла? Нет уж. Мне и без этого досталось.
Они ещё долго кричали, придумывали десятки аргументов, дочь была непреклонна, а мама настойчива, разошлись каждый при своём, но через неделю Лиля проснулась голой в объятиях Фёдора Емельяновича, и ей это было приятно. Она впервые в жизни оказалась наедине с мужчиной, впервые что-то чувствовала, а не анализировала… Просто анализировать было нечего – Лиля совершенно не помнила последние несколько часов. Шампанское и две бутылки хорошего портвейна, стёрли все воспоминания. Чёткими остались лишь эпизоды ухаживания. Получить ежедневную колонку в газете тоже стало частью флирта её нового начальника, как и роскошный стол в небольшом загородном ресторане… И девушка сдалась… А потом пустота.
И так было каждый раз, когда они оказывались в постели. Через год регулярных возлияний, неизменно предшествовавших сексу, Лиля ощутила устойчивую зависимость от вина, которое, кстати, перестало брать, поэтому сначала пришлось перейти на коньяк, а потом и на водку. Пугало другое, если бы ей нужно было описать этот самый секс, то она не смогла бы, поскольку так ничего и не смогла вспомнить. А вот творить в состоянии эйфории было легко. Тексты отлетали от пальцев с неимоверной скоростью и это очень радовало Фёдора Емельяновича, поскольку тиражи возросли почти в два раза. Людям нравилось читать то, что писала Лиля. Одна беда – ошибки. Их стало так много, и они были так примитивны, что маститого газетчика, начинавшего когда-то корректором в книжном издательстве, коробило.
– Милая моя, – взмолился Фёдор Емельянович, в очередной раз вычитывая статью Лили, – мне раньше даже не приходилось править твои тексты, а теперь я плачу, глядя на них.
– Прости, руки иногда опережают мысль, а возвращаться к написанному не хочется.
– Но грамотность – это основа всего!
– А я читала, что и Чехов, и Толстой, и даже Достоевский делали кучу ошибок в своих рукописях.
– И не только в рукописях, – оживился редактор. Он вскочил с кресла и начал вытаскивать из шкафа пыльные книги. – Вот смотри.
Фёдор Емельянович открыл и протянул Лили "Войну и Мир". Практически в каждом абзаце, были пометки, сделанные красным карандашом. Она перелистнула дальше, и там снова правки, правки, правки…
– Вы правили Толстого?!
– Конечно! Там сплошные несуразицы, – он схватил со стола другую книгу. – А посмотри, что творил ваш любимый Антон Павлович.
"Дама с собачкой" была вдоль и поперёк исполосована красным, а потом в её руках оказался истекающий кровью томик Достоевского…
– Да вы маньяк, Фёдор Емельянович, – не выдержала Лиля, отшвырнув в сторону очередную исчёрканную книгу. – Вы хоть кого-то оставили без внимания?
– Пушкина, – равнодушно ответил начальник. – Не люблю стихи. Но "Капитанскую дочку" разобрал до буковки.
И тут Лиля засомневалась во вменяемости своего первого любовника, и ей нестерпимо захотелось узнать, что же происходит по ночам, после того как её сознание переставало контролировать плоть.
В этот вечер она сделала вид, что пьёт, как и прежде, вела себя так же развязано, была доступна и словоохотлива, одним словом, играла роль пьяной блудливой девицы. Обычно переход в иной мир случался на шестой рюмке водки. Сколько их было потом, и что с ней делал Фёдор Емельянович, Лиля знать не могла, а вот теперь узнала.