Замыслил я побег

- Кандидатка в мастера спорта, - мрачно молвил замполит, чья жена, по слухам, наотрез отказалась ехать с ним сюда, на Сахалин.

- Какого спорта? - оторопел рядовой Башмаков.

- Какого? Троеборье в койке. Забудь о ней! - приказал замполит. И Олег не сразу, но забыл. Во всяком случае, ему так казалось. Напомнил рядовой Дарьялов, за что и получил по фанере, да так, что Башмаков уже увольнялся, а разговорчивый салабон все еще покашливал, хватаясь за грудь. Со временем Дарьялов стал модным художником, а прославился он во второй половине 80-х картиной "Неуставняк". Полотно изображало кровожадных волчар, одетых в дембельские кители и рвущих на куски нагого, беззащитного салажонка. Ветин отец, оказывается, даже купил несколько картин Дарьялова. Недавно Башмаков и Вета навестили его выставку в Манеже и даже подошли, чтобы пожать художнику руку. Дарьялов, чахоточно покашливая, поблагодарил за лестные отзывы, но однополчанина, конечно, не узнал. А сам Олег Трудович не решился напомнить живописцу о своей роли в становлении его недюжинного таланта...

Когда Башмаков, одетый в новенькую парадку с гвардейским значком, напоминавшим орден Боевого Красного Знамени, ехал домой на поезде через все безразмерное Отечество, он клялся и божился, что даже не спросит про Оксану. И уже на второй день примчался в общежитие. На стенах висели все те же Муслим Магомаев, Евгений Мартынов и Анна Герман. Нюрка была все в тех же зеленых бигуди. Оксана, оказывается, давно уже уволилась с "Трехгорки" и снимала однокомнатную квартиру. Адрес Нюрка с готовностью написала на бумажке, сделав при этом невероятное количество ошибок.

- Но лучше туда не едь!

- Почему?

- Да так. А если что, заходи - чайку попьем...

Но Башмаков в тот же день отправился в Коломенское, нашел означенную в бумажке "хрущевку" и несколько часов маялся, не решаясь подняться на этаж и позвонить. Когда же он наконец решился, к подъезду подкатил новехонький "жигуль", из него выпихнулся толстый лысый грузин (тогда всех кавказцев почему-то считали грузинами) и громко, с шашлычным акцентом крикнул:

- Оксана, мы приехал!

Не дождавшись ответа, он кивнул оставшемуся за рулем такому же лысому толстому земляку - и тот длинно засигналил. Через несколько минут из подъезда выскочила густо накрашенная Оксана. На ней была красная лаковая куртка и черные, блестящие, безумно модные тогда сапоги-чулки.

- Нугза-арчик! И Датка с тобой? Дурындики вы мои носатенькие! крикнула она и бросилась на шею грузину.

- Чэво хочешь? Говоры!

- Шампусика!

- Эх, мылая ты моя! Дато, в "Арагви"!

Они уехали. А Башмаков заплакал и побрел к метро. С Оксаной судьба его сводила еще дважды. Первый раз он, уже работая в райкоме и являясь членом штаба народной дружины, участвовал в спецрейде и как раз сидел с милиционерами в дежурке гостиницы "Витебск", когда привели партию только что отловленных "ночных бабочек". Оксану он узнал сразу, хотя на ней был неимоверный парик и серебристое платье в обтяжку, с большим черным бантом на значительном заду, напоминавшем два притиснутых друг к другу футбольных мяча. Она тоже сразу узнала Башмакова и глянула на него своими лучисто-шальными глазами, в которых были смущение, дерзость и просьба о помощи. Но Олег сделал вид, будто они незнакомы, и, глядя под ноги, вышел из дежурки.

Второй раз... Да ну ее к черту, Оксану эту! Из-за нее, из-за того дурацкого "недолета", он потом еще долго боялся подходить к женщинам.

А армейский дружок присылал письмо за письмом и в подробностях рассказывал, как терроризирует женское население Астрахани своей накопленной за два года в казарме мужской могучестью... Однажды Олег не выдержал и отправился в общежитие к Нюрке.

- А я-то думала, Оксанка врушничала про тебя! - вздохнула разочарованная ткачиха после того, как самые страшные опасения Башмакова подтвердились.

- Жалко... Но ты не расстраивайся, тебя жена все равно любить будет... Давай лучше чай пить! Ни об Оксане, ни о своих трагических, а теперь кажущихся смешными "недолетных" страданиях Башмаков не рассказывал Кате никогда за все годы совместной жизни. А ведь если бы не эти страдания, он, наверное, никогда не поступил бы в МВТУ, а следовательно, не познакомился бы со своей будущей женой. Решив, что плотские радости не для него, что теперь до конца жизни ходить ему в "недолетчиках" и никогда не обрести главное мужское достоинство, Олег смирился (смиряются же люди, потеряв на всю жизнь руку или ногу!) и засел за учебники. В институт Башмаков поступил легко, тем более что "дембелей" принимали вне конкурса.

На первом же письменном экзамене за одним столом с ним оказался щуплый черноглазый парень с резкими, словно птичьими, движениями.

- Как в монастырь поступаем! - вздохнул черноглазый, оторвавшись от проштампованного листа. - Телок вообще нет!

Башмаков огляделся: и в самом деле - огромная аудитория была заполнена склоненными стрижеными мальчишечьими головами.

- Да, как в клубе.

- В каком клубе?

- В полковом...

- Тебя как зовут?

- Олег.

- А меня Борис Лобензон. Ну чего смотришь? Еврея никогда не видел?

Все остальные экзамены они сдавали вместе. Борька осваивался на местности моментально. Откуда-то он мгновенно выяснял, какому именно преподавателю можно отвечать по билету, а какому нельзя ни в коем случае. Но, видимо, Борька владел еще не всей информацией, потому что перед каждым экзаменом жалобно вздыхал, уверяя, будто его обязательно завалят по "пятому пункту", несмотря на серебряную медаль. Олег успокаивал своего нового друга и доказывал, что если бы его на самом деле хотели завалить по "пятому пункту", то начали бы, очевидно, с того, что не дали бы никакой серебряной медали.

- Наивняк! Я же должен был золотую получить! - грустно усмехался Борька.

Опасение Слабинзона не подтвердились: в институт его приняли. В те годы в Бауманское евреев, учитывая их "охоту к перемене мест", почти не брали. Но для Борьки, благодаря связям деда-генерала, сделали исключение. Зато подтвердилось другое опасение Слабинзона: девушек, в особенности симпатичных, в институте оказалось катастрофически мало. К тому же, "бауманки" просто удручали своим неженственным интеллектом - страшно подойти! Впрочем, на девушек и сил-то первое время не оставалось. После бесконечных контрольных, зачетов, чертежей сил вообще уже ни на что не оставалось. МВТУ, кстати, так и расшифровывали: "Мы Вас Тут Угробим!" Сопромат сдавали на втором курсе, а до этого, как советовали опытные люди, об "амурах-тужурах" и думать не моги. На третьем курсе учиться стало полегче, и снова его затомила тоска по женской ласке и замучили мысли о недолетной увечности. Тут-то он и познакомился с Катей...