Страница 18 из 25
Однако с течением времени в XVIII и особенно в XIX веках экономическая привлекательность рабства снижается все больше и больше. Отношение общества к рабовладению становится резко негативным, особенно по мере распространения гуманистических и либеральных идеалов. Кстати, последнее тоже было неразрывно связано с развитием капиталистической экономики, резким увеличением спроса на труд, в особенности квалифицированный, и популяризацией предпринимательства.
Известно, что южные (сельскохозяйственные) и северные (индустриальные) штаты США развивались далеко не одинаково. После гражданской войны между Севером и Югом в 1860-х годах рабство было отменено, но элиты южных штатов (тогда их интересы на федеральном уровне представляла Демократическая партия) сумели сохранить расовую сегрегацию де-факто. Им удалось провести законы о подушном налоге с избирателей и «тестах на грамотность», реализовав тем самым на практике имущественный и образовательный ценз одновременно – чернокожее население южных штатов было значительно менее грамотно, чем белое, и, естественно, не обладало какой-либо значимой собственностью, то есть в основной своей массе не проходило ни имущественный, ни образовательный ценз. Белым плантаторам Юга, как и раньше, требовалась дешевая рабочая сила для работы в сельскохозяйственном секторе, и темнокожие работники, хоть и получившие формально свободу, были по-прежнему нужны на плантациях, особенно при уборке хлопка.
В середине ХХ века ситуация со спросом на труд на Юге США стала меняться. Механизация сельского хозяйства в 1950-х годах затронула и хлопковую отрасль, традиционно требующую наибольшее количество трудовых ресурсов, а массовая миграция афроамериканцев из южных штатов на Север (чернокожие граждане США были ограничены в избирательном праве на юге, но имели при этом право на неограниченную миграцию внутри страны, и она резко активизировалась во время и после Великой Депрессии, начав исчисляться сотнями тысяч человек в год) способствовала нехватке рабочих рук в отстающей, но развивающейся промышленности Юга. Так, например, в середине ХХ века в текстильной отрасли южных штатов лишь 2–5 % работников были афроамериканцами, а доход на душу населения там составлял не более 50 % от среднего по стране.
Механизация хлопковой отрасли и отток трудовых ресурсов на Север резко изменил структуру рынка труда в южных штатах. Если в 1950 году хлопок там собирали в основном вручную, то через десять лет уже почти 50 % хлопка убиралось при помощи комбайнов. Консервативной элите юга пришлось задуматься о мерах по удержанию населения от внутристрановой миграции, и это означало, что постепенно придется пойти на политические уступки – ведь в той же текстильной отрасли требовались более образованные работники, чем на уборке хлопка, а избежать продолжения массового оттока трудовых ресурсов с консервативного сельскохозяйственного Юга на демократический индустриальный Север можно было только радикальным изменением отношения к чернокожим гражданам и резким расширением их гражданских прав.
В результате реформ в наиболее консервативных штатах (Миссисипи, Южной Каролине и Алабаме) в период с 1960 года по 1970-й количество афроамериканцев, имеющих право голосовать, выросло с 5–10 % до 50 %. Также следствием описанных изменений стал рост занятости афроамериканцев в текстильной промышленности до 25 % от общего количества работников. В итоге в 1990-х годах разница в доходах на душу населения между северными и южными штатами, которая начала стремительно сокращаться с начала 60-х годов, полностью исчезла, а структура рынка труда выровнялась.
Этот пример (что немаловажно – из новейшего времени) наглядно показывает, что политические и институциональные изменения даже в наши дни обычно обусловлены технологиями и спросом на рабочую силу, но не наоборот. Какие бы институты ни пытались создавать в южных штатах победившие в Гражданской войне северяне, проблема расовой сегрегации окончательно осталась в прошлом лишь тогда, когда технологический прогресс привел к резкому росту спроса на квалифицированный труд, а чернокожие граждане стали цениться именно как квалифицированная рабочая сила, военнообязанные и, как следствие, налогоплательщики.
После этого у консервативных южных элит уже не было возможности сопротивляться назревшим экономическим и политическим изменениям, а события, начавшиеся после «инцидента в автобусе» с Розой Паркс, лишь официально оформили то, с чем в глубине души уже смирились белые элиты американского Юга.
Часть II. Настоящее
После внедрения определенной технологии мы не можем отказаться от нее.
Таких примеров, как в первой части этой книги, можно привести множество. Человеческая цивилизация эволюционирует непрерывно, события социально-технологической эволюции соединены между собой множеством причинно-следственных связей и во многом предопределены климатическими, демографическими, экономическими, технологическими факторами. Некоторые из этих связей читатель заметил, познакомившись с предыдущими главами этой книги. Конечно, в истории всегда есть место случаю, и предопределенность в социально-технологической эволюции не означает жесткую безальтернативность конкретных событий в определенное время. Но цивилизация, как и отдельные нации и общества, в любом случае, развивается в некоем «коридоре возможностей». Кроме того, все народы получили изначально некую выданную «колоду карт» в виде особенностей своего географического положения и климата, в которой могли, как у Японии или Великобритании, выпасть «козырные карты», а у кого-то, как у государства майя или некоторых африканских стран, оказались на руках только «шестерки». Очень условно происходящий процесс можно сравнить с компьютерной игрой «Cid Meyer`s Civilization», где игрок строит собственную «цивилизацию», опираясь на заранее предопределенные факторы.
Уже не раз упоминалось, что одна из характерных черт социально-технологической эволюции – увеличение «плотности интеллекта». Да, в какой-то степени эволюция человечества – это непрерывный процесс концентрации «вычислительных мощностей» биологического происхождения. Сначала эта концентрация была совсем невелика, интеллект был «размазан» тонким слоем по планете, так как плотность населения была очень небольшой. Переход к оседлому образу жизни увеличил его концентрацию, появление городов увеличило еще сильнее. В монастырях, а затем в университетских центрах стал концентрироваться научный потенциал как квинтэссенция человеческого интеллекта. Процесс урбанизации, начавшийся в конце XIX – начале XX века, сделал концентрацию интеллекта в городах и урбанизированных зонах высокой как никогда ранее. Это резко стимулировало технологический прогресс.
Прогресс можно описать простой формулой: чем больше совокупная вычислительная мощность интеллекта, тем больше объем информации, которую он может обрабатывать. Рост вычислительных мощностей стимулирует рост объема передаваемой информации. Но, чем больший объем информации нужно обрабатывать, тем больше требуется интеллекта и вычислительных мощностей. Прогресс идет по восходящей спирали.
Вскоре урбанизация привела к появлению громадных мегаполисов с населением 10 и более млн человек, фактически сверхсложных вычислительных центров с десятками миллионов процессоров. И, наконец, появились компьютеры, интернет, а затем и поисковики и соцсети как места, где интеллект, биологические «вычислительные мощности» всех людей вместе взятых могут быть сконцентрированы одномоментно, практически в одной точке. Возможно, остался лишь один, последний шаг – воссоединение этого «концентрированного биологического интеллекта» в мегамозг, единый искусственный интеллект, который будет квинтэссенцией совокупного интеллекта всех людей на планете. И, похоже, это произойдет быстрее, чем мы можем ожидать.