Страница 40 из 42
Все трое дышали ровно. Секретарь обкома долго стоял над ними. В юности, которая казалась ему очень далекой, он окончил медицинский институт, и ему, как врачу, было необыкновенно приятно слышать их спокойное, ровное дыхание. Он прикрыл одеялом ногу меньшего, такую худую, что можно было угадать ее костное строение.
- Поднимете их? - спросил он у немолодой строгой женщины в военном, в петлицах которой рядом с тремя шпалами золотели медицинские эмблемы.
- Состояние тяжелое, но пульс уже наладился. Сделали два вливания. Вчера вечером и сегодня утром они приняли бульон. Девушка эта у меня совсем молодец, даже пробует подниматься... крепкая... Все пытается говорить. Вот только что перед вашим приходом уснула.
- Ну, что тут медицина предсказывает? - спросил член Военного совета.
Уже без папахи и бекеши, в простом кителе с тусклыми звездами защитного цвета на полевых петлицах, этот маленький человек пружинисто переваливался с каблуков на носки, и его до блеска начищенные сапожки при этом легонько поскрипывали.
- Медицина надеется, товарищ генерал-лейтенант. Молодость, одухотворенная молодость все побеждает, - по-штатски ответила женщина-врач. Поправив строгую прическу, она взглянула на спящих. - Было бы слишком несправедливо: преодолеть такие невероятные, просто нечеловеческие трудности, выполнить долг - и умереть.
- Бывает. На войне, к сожалению, случается и так, - сказал член Военного совета. Резко повернувшись на каблуках, он пошел было к столу, но с полдороги вернулся. - Товарищ подполковник медслужбы, командующий фронтом лично просил вам передать: сделайте все возможное для их спасения. Если возможного мало, сделайте невозможное. Ведите сражение за их жизнь всем оружием медицины. Ничего не жалеть. - Он подошел к столу: - Ну как, учитываете?
- Тут нечего учитывать, тут все учтено. Просто принимаем по инвентарной описи, - отозвался штатский с пустым рукавом. - Вот опись ценностей, составленная по всем правилам. Мы только сверили ее с наличностью и сейчас вот актируем государственный прием.
- Сошлось?
- Грамм в грамм, камешек в камешек! - гордо ответил человек с пустым рукавом. - Да иначе и быть не могло: ее составлял старый, опытный банковский работник. Прекрасный служащий, я его знал...
- Почему "знал", а не "знаю"?
- Он умер, товарищ генерал. Умер в дороге, неся эти ценности... Он же и вынес их из оккупированного города вдвоем вон с той девицей, с Марией Волковой.
- Ты и ее знаешь? Это тоже твоя сотрудница? - живо обернулся секретарь обкома, отрываясь от описи, составленной Митрофаном Ильичом, которую он внимательно рассматривал. - Ну и что она, товарищ Чередников?
Штатский сделал своей единственной рукой смущенный жест:
- Вот то-то, что ничего особенного! Машинисткой работала... Хорошая машинистка, обыкновенная, ничем не примечательная девушка.
- Обыкновенная девушка... Так, так, так... Ничего особенного... задумчиво протянул секретарь обкома и, обернувшись к генералам, весь сияя своей юношеской живостью, которой у него, казалось, было с избытком, широко улыбнулся белозубой улыбкой: - Вот то-то и есть, что ничего особенного! Обыкновенная, ничем не примечательная девушка, обыкновенные парни, обычный случай. В этом самое необыкновенное... Вот, товарищи генералы, полюбуйтесь-ка на этот документ. Тоже обычный документ и по форме, вероятно, составленный. Но на чем? На "листках ударника" и на "похвальных грамотах". Где? Во вражеском тылу, в лесной глуши. У человека капитализма в таких условиях, наверное бы, клыки и хвост выросли. А они опекали ценности, которые им никто не поручал... Погодите, станем богаче, восстановим областной музей, который фашисты сожгли, - я прикажу этот документ на самой видной витрине положить. Под стеклом хранить как интереснейший документ военных лет.
- А вы о их завещании не слышали? - спросил комдив, вытаскивая из планшета старую записную книжку с продолговатой дыркой, проколотой штыком. - Тоже вот возьмите для вашего музея. Учтите, что все это написано людьми, умиравшими от цинги и голода, без всякой надежды на то, что их выручат.
В записную книжку был вложен засиженный мухами портрет колхозницы, прижимавшей к себе пестрые телячьи мордочки.
Член Военного совета на миг залюбовался красивым женским лицом, ласковым и в то же время строгим.
- Кто это?
- Девушка говорит, это какая-то колхозница. Она тоже несла ценности, а потом их приняли вот эти партизаны, - пояснил командир дивизии, указав на людей, спавших на нижних нарах.
- Эстафета! - усмехнулся секретарь обкома, разбирая каракули в блокноте.
Один из офицеров придвинул ему карбидную лампу.
- Молодцы! Аж в слезу шибает, когда читаешь, - сказал секретарь.
С верхней полки раздался глубокий вздох, послышалось шуршание жестких простынь. Тихий, но звучный голос спросил:
- Доктор, вы здесь?.. Как они, как их здоровье?
- Спят, спят, моя хорошая, спят. И вы спите, не разговаривайте, ответил звучный альт врача. - Не думайте о них, им уже лучше.
- Нет, вы правду говорите? Ой, кто это там?
Находившиеся в блиндаже, как по команде, обернулись на голос. Член Военного совета, сверкающий серебряным, аккуратно подстриженным бобриком, и полный секретарь обкома, и высокий комдив, и банковский работник с пустым рукавом, и офицеры, и часовой - все бывалые, много видавшие, много пережившие люди смотрели туда, где над бортиком нар поднялось худое девичье лицо, где в полутьме из-за длинных, с загнутыми концами ресниц светились большие, круглые усталые девичьи глаза.
Секретарь обкома и генералы двинулись было к нарам, но были остановлены строгим взглядом врача.
- Эти товарищи приехали по поводу ценностей. Не беспокойтесь, родная, спите себе... Ваши вне опасности, - сказала подполковник медслужбы и погладила девушку по голове.
- У нас в областном городе еще не восстановлены электросеть и водопровод. Придется, пожалуй, для дальнейшего лечения отослать их в Москву, - задумчиво сказал секретарь обкома.
- О Москве и слышать не хотят, - усмехнулся комдив. - Я говорил с ними, когда их сюда привезли. Предлагал с санитарной машиной отправить на аэродром, прямо с колес - на крылья, туда. Где там! Все трое в один голос: "Никуда с фронта не поедем!" Просят сразу же, как только поправятся, забросить их обратно в лес, к партизанам, в их отряд... И всё просили радировать командиру отряда, что задание его они выполнили и ценности доставлены.