Отражение тайны

«Нет места лучше, чем родной дом».

Черт!

Я дурак, я невозможный, беспамятный дурак!

Как я мог забыть!

Тридцать лет назад, маленькими и глупыми, мы с сестрой дурачились, забрасывая приемники пневмопочты только-только строящегося Нижнего Города такими вот ложными угрозами. С бумагой уже тогда была напряженка, поэтому мы растерзали томик «Волшебника страны Оз». Ох, и влетело нам тогда от родителей!

Миранда сразу обо всем догадалась, ей достаточно было лишь услышать шифровку, а я…

Черт! Какой же лопух!

Видимо, много лет назад что-то заклинило в одном из терминалов, и только сегодня, после профилактики, терминал сработал. И послание-шутка, отправленное тридцать лет назад в службу безопасности, наконец-то нашло адресата. Адресата-отправителя, да. Круг замкнулся.

Я смял письмо в кулаке.

Черт!

Фальшивка оказалась фальшивкой вдвойне. Я сам купился на свою уловку, сам же и попался в расставленные мною тридцать лет назад сети.

В темноте за спиной что-то зашуршало.

Я схватился за револьвер. И обернулся.

Едва различимая, – настолько, что ее можно было увидеть, но не настолько, чтобы понять, что это, – в десяти шагах от меня стояла тень.

Я поднял револьвер.

– Стоять, – сказал я. – Я буду стрелять.

Тень сделала шаг по направлению ко мне.

– Стой, – повторил я.

Она сделала еще шаг.

Тогда я тоже сделал шаг навстречу.

И выстрелил.

Порох и ракетница, помните?

Я тоже помнил.

И это хорошо.

Потому что, когда вспышка озарила лицо того, кто скрывался под тенью, мне показалось, что я стою напротив зеркала.

– Зачем, – спросил я, пытаясь остановить кровь, что шла у нее из плеча.

– Я всего лишь хотела успеть умереть стоя, – просто сказала она.

– Почему ты не сказала, что вспомнила про записку? Почему ты вообще ничего не сказала?

– Мне хотелось, чтобы ты посмотрел город перед тем, как он умрет. Обошел бы его кварталы, поговорил с его жителями… Потом всю жизнь ты бы помнил об этой своей неудаче и в связи с ней вспоминал и город. Хотя бы так он остался жить в твоей памяти. Увы, ты догадался раньше. Я видела, как шевелились твои губы, когда ты прочел фразу из «Волшебника».

– Но это же глупо, Миранда! Это глупо! – кровь никак не желала останавливаться.

– Не спорю, – согласилась она. – Но и глупость тоже умирает вместе с городом. Ведь там, внизу, в прекрасном новом мире, для нее больше нет места, не так ли?

Я промолчал, сделав вид, что не расслышал.

– Конечно, нет, – продолжала она. – Разумеется. Как нет там места для дружбы, веры, сожалений и памяти. Вы оставили это здесь. Лишним, ненужным, забытым. Оставили их нам.

– Миранда, я все равно не смогу забрать тебя вниз, – я беспомощно посмотрел на свои окровавленные руки. – Яне имею права.

– Я часто задаюсь мыслью, – задумчиво сказала она. – А что, если где-то есть село, ферма или просто крестьянин, который не слушает радио, не смотрит телевизор… да и вообще находится вдалеке от города. И он не знает, что именно происходит сейчас в мире. Будет ли он вообще понимать, что что-то происходит? Заметит ли он, что над его полем больше не летают самолеты? Или что птицы стали летать ниже? И что цвет неба иной? Или же он не придаст этому никакого значения?

– А не наплевать ли тебе на него? – я перетянул плечо ремнем так туго, что у нее на кисти вздулись вены.

– Может быть, такое уже когда-нибудь было? – продолжала она, даже не изменившись в лице. – Просто люди тогда не обратили внимания?

– И хочешь сказать, что они выжили?

– Может, да. А может, и нет. Или наоборот. Может, нет, а может, и да.

– В этом есть какая-то разница?

– Огромная, Марк, огромная.

– Никто не выживет наверху, – сказал я. – Никто. Еще девять месяцев, и всё.

– Все ли свои ярусы ты построил там, Марк? – вдруг спросила она.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что хочешь ли ты умереть, согнувшись, ползая на животе, зарывшись, как крыса, как червь, как муравей в толщу земли?

– Это весьма комфортабельный город!

– У вас есть театры? Музеи? Парки?

– У вас их тоже больше нет!

– У вас их нет с самого начала.

Я скрипнул зубами. Действительно, все проекты театров и картинных галерей отклонили в первом же рассмотрении. «Нам нужны жилые помещения и сельхозтерритории», – было сказано мне.

– Думал ли ты, Марк, что будет, если мы не согнемся?

Я усмехнулся.

– Нет, Марк, правда, что тогда будет?

– Будет много-много красных пятен, – с неохотой ответил я. – Ну, и немного красной кашицы.

– А может быть, мы удержим небесную твердь на своих плечах? Как атланты? Как атланты и кариатиды, пусть из плоти и крови, но разве дело в этом?

– Ты бредишь. Или курение обоев влияет на психику.

– О, Марк, это самый простой ответ.

– Пятнадцать минут назад ты хотела умереть, а теперь ты собираешься держать небо?

– Я хотела умереть стоя, Марк, – напомнила она. – Пока могу стоять. Но стоя можно и жить.

– Ну, в данном случае весьма недолго, – кисло усмехнулся я. – Да и, кроме того, тебя слишком мало, чтобы… кхм… держать небо.

– Но кто-то должен это сделать. Может быть, оно потому и стало падать? Потому что некому стало его держать?

– Попробуй курить обои без тиснения.

Она улыбнулась.

– Нет, Марк. Чтобы держать небо, нужно здоровье, курение этому не способствует.

Я выдавил ответную улыбку:

– Ну вот, кто не курит и не пьет – ты же не пьешь, надеюсь? – тот того, здоровеньким помрет.

Я ждал, что она отпустит какую-нибудь шутку в ответ, – мне нужно было, чтобы она отпустила шутку в ответ! – но Миранда лишь серьезно покачала головой:

– «Нет места лучше, чем родной дом», Марк. Мой дом здесь. Моя родина здесь. И ради них я буду держать небесную твердь. Может быть, меня хватит. А может, и нет. Время покажет. Как ты сказал? Девять месяцев, да?

Я промолчал.

– Если бы ты не пришел, Марк… я бы никогда не подумала об этом. И если бы ты не принес эту нашу записку… Ты не узнал ее, я понимаю, у тебя так много работы там, внизу, я все понимаю, не вини себя. А я сразу поняла, о чем ты говоришь. «Ботва», «корнеплоды»… Еще и «червоточины», да? Там еще должны быть ошибки. У меня всегда стояла двойка по правописанию. Да и по математике тоже… Видимо, поэтому из меня не вышло достойного…

– Миранда… – мне показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Черт, но это же простая рана… кажется.

– Все в порядке, Марк, – она отвела мою руку, когда я попытался еще раз взглянуть на рану. – Все в порядке, правда. Честно.

Я подчинился и просто сел рядом.

– Знаешь, Марк… – продолжила она. – Мне вдруг вспомнилось, какими мы были. И это желание умереть… Я думала об этом долго, думала об этом практически постоянно, но боялась. Я просто боялась сделать это сама. Или просить кого-то… А в тебе увидела возможность. Идеальную возможность…

– Идеальную возможность умереть?

– Да. Так что я тоже беглец, Марк. Ничем не лучше вас. Только вы убежали вниз, а я хотела еще дальше.

Я покачал головой.

– Миранда…

– Не перебивай, я же попросила. Кому еще я смогу это рассказать? Уже тогда я подумала, что все на самом деле должно быть совершенно иначе, но я слишком долго ждала возможности умереть, чтобы вот так отказаться от нее. И я пошла на поводу у этого своего желания. А на самом деле все не так. Все совсем не так. Нужно жить. Ради тех, кем мы когда-то были. Тех безалаберных хулиганов, которые… которые делали кучу глупых вещей. Глупых, забавных, странных вещей, которые и составляли детство. Вещей, которые и составляли жизнь.

– Ты произносишь такие длинные тирады, что мне кажется, не так уж плохо ты себя чувствуешь, – прокомментировал я.

– Так оно и есть, Марк, – рассмеялась она. – Так оно и есть… И я поняла, что ради тех нас – кем мы были – стоит жить. И стоит попробовать удержать небо. Разве мы были плохими, Марк? Разве мы тогдашние не стоим того, чтобы удержать небо сейчас? Ведь нет места лучше, чем родной дом. Разве не так, Марк?