Страница 11 из 25
Когда яхта подошла к причалу, её никто не встречал. Побережье оказалось пустым. Лишь в кафе у самого пляжа бармен вглядывался в телеэкран, и путешественники с яхты перебрались к нему за столики.
– Здравствуйте, – диктор не улыбался. – Разрушениям подверглось большинство стран. Растет уверенность, что все виновные в развязывании конфликта в скором времени получат по заслугам. Через две минуты прямой репортаж из Лондона, а пока мы прерываемся на рекламу…
Бармен тряс головой и на все вопросы говорил одно:
– Край Мира. Это Край…
Он наливал всё подряд, без разбора: коньяк, текилу и виски. Он смешивал с мятным ликером джин и горький абсент. Бездумно подкидывал шейкер, в котором плескались водка и другая водка. На большом подносе высилась горка чипсов и крекеров. Всё, что можно было наскрести из закусок.
– Сейфы для хранения ценностей! Ни взлом, ни кража! – доносились рекламные слоганы. – Выдерживают температуру свыше тысячи градусов! Даже находясь неподалеку от эпицентра…
Пошли кадры с лондонских окраин. Подобраться ближе, чем на десять миль, к останкам мегаполиса было невозможно. В кадр попало гигантское облако-гриб. Оно завораживало и вселяло чувство безысходности. Оно было красиво, как осенняя листва, которой никогда уже не стать живой.
– Боже! Что это? – вопрос без ответа. Бармен трясет шейкер. Микстура для конца света. Принимать по две рюмки до полного исчезновения иллюзий.
– Эту минуту вам дарит Ролекс!
Интервью с представителем ООН не даёт никакой ясности. Снова картинка взрыва над Лондоном. А потом над другой столицей.
Кто-то кинулся к отелю. Паковать вещи. Звонить. Заказывать билеты. Делать кучу ненужных дел. Вечер уже не был кофейным. Багряный горизонт, рябь по зеркалу залива, будто где-то топнул ногой великан. В телестудии на карте гасли огоньки, обозначавшие уцелевшие города.
– Мы прерываемся на рекламу, не переключайте канал! – и после нам советовали приобретать консервы, что хранятся едва ли не вечность. – Если вы сделаете заказ сейчас, мы подарим абсолютно бесплатно набор респираторов и индивидуальных дозиметров. Спешите! Резервуары для питьевой воды… Остерегайтесь подделок… – по экрану тоже прошла рябь. Неведомые великаны добрались до спутниковой связи. И вскоре остался только голос. – Прослушайте эксклюзивное интервью с представителем ООН при штаб-квартире НАТО…
– Кто правит миром? – недоумевала Леди с шелковыми волосами.
– Террористы, вот кто! – резонно отвечал не успевший как следует загореть мужчина. – Из-за них все беды. Мы просто ответили ударом на удар, иначе и быть не могло. Или нанесли превентивный удар. А потом кто-то ещё ответил своим ударом. Там подключились другие. Чёртовы ублюдки!
Утром в заливе не оказалось океана. Только грязный карьер с заваленными на бок беспомощными яхтами среди груды водорослей. Мёртвые яхты и мёртвые чайки. С неба сыпался пепел. Диктор сказал, нетронутыми остались десять процентов обитаемого пространства.
– Десять процентов? Так мало? – заплакала Леди с шелковыми волосами.
Диктор сказал, последние города ждут удара, система оповещения передала, что ракеты вышли на цель, а мы прерываемся на рекламу, не переключайте канал.
В прибрежном отеле с отчаянным звоном вылетели стекла, выбитые горячим воздухом, и пролился нестерпимо яркий свет.
♀ Бремя автора
«На востоке медленно занимался рассвет. Только одна стена осталась стоять среди развалин. Из этой стены говорил последний одинокий голос, солнце уже осветило дымящиеся обломки, а он все твердил:
– Сегодня 5 августа 2026 года, сегодня 5 августа 2026 года, сегодня…»[16] – внезапно громко продекламировал он и захлопнул книгу.
– Опять? – она подняла голову от вязания.
– Опять, опять, опять, снова, снова, снова! – раздраженно выкрикнул он, вскочил и стал мерить шагами комнату. Старые половицы жалобно заскрипели.
– Ну и что в этом такого… – миролюбиво пожала плечами она.
– Что? А то, что как только я что-то придумываю, как только придумываю что-то хорошее, красивое, замечательное, как уже оказывается, что это не только придумано, но и написано, и хуже того, опубликовано!
– Все уже украдено… до нас… – рассеянно сказала она, пересчитывая петли.
– Да, до нас! Точнее, до меня!
– Но насколько я помню, когда-то это мало кого останавливало. Вспомни, сколько исков было по поводу плагиата, судов, скандалов…
– Мало кого, но не меня. Я никогда так не мог – и не могу сейчас. Тем более, сейчас!
– Почему тем более? Почему тем более – сейчас?
– Не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю… – он схватился за голову. – Просто не могу. Просто знаю, что так сейчас нельзя. Нельзя.
– Но кто об этом говорит? Кто сказал, что нельзя?
– Я сказал.
– Никто не узнает, даже если ты напишешь «Одиссею»!
– Ты плохо меня знаешь. «Одиссея» никогда не была моим любимым произведением.
– Ну, не ее, так что угодно, – она снова пожала плечами. – Хоть перескажи сказку о Спящей Красавице! Причем теми же самыми словами. Никто, никто, никто ничего не узнает!
– Зато об этом буду знать я. Я! Я буду знать это! Я – самый привередливый свой читатель. Я буду знать и не смогу простить себя за это!
– Тяжелое бремя автора, – усмехнулась она, начиная новый ряд.
– Именно так, – кивнул он. – Именно так.
– Но когда же автор разрешится от бремени?
– Когда он поймет, что ребенок не родится мертвым.
Она покачала головой, думая о чем-то своем:
– Не «поймет», не «поймет»… а «начнет надеяться»… Но эта надежда… эта надежда…
Она резко замолчала и склонилась над вязанием, пряча лицо.
– А у меня нет даже надежды! – он стоял к ней спиной и ничего не заметил. – Я вижу, вижу, вижу… Все дети уже родились, но у других. У других!
Она помолчала. Затем глубоко вздохнула.
– Но зачем тогда все это? Зачем тогда тебе писать? Зачем тогда пытаться найти что-то новое?
– А вот ты? – повернулся он. – Зачем ты вяжешь? Я же знаю, я же видел, что ты распускаешь петли, как только приближаешься к окончанию.
– Вот потому, что «Одиссея» никогда не была твоим любимым произведением, поэтому и не понимаешь.
– Я не настолько темен, чтобы не знать ее, даже если и не люблю. Пенелопа распускала ткань, чтобы оттянуть время до появления Одиссея. Она ждала его. И не хотела уступать женихам. А ты?
– Я тоже жду.
– Кого?
– Людей.
– Зачем?
– А зачем Пенелопа ждала Одиссея?
– А кому ты не хочешь уступать?
Он не ответил.
– Призраки, призраки, призраки… – тихо сказала она. – Даже сейчас все эти призраки авторов. Даже сейчас…
Он не ответил.
– Никто не узнает, – сказала она. – Они не узнают. Другие не узнают. Никто. Ничего. Не узнает.
– Я знаю, – печально сказал он. – Я знаю. Я знаю, что просто не успел это придумать. Они – успели. А я нет. Я опоздал придумать. Просто опоздал.
– Придумай заново. Придумай чуть по-другому. По-другому.
– По-другому я не могу. Я придумал именно так. Тоже – так.
– Но почему не хочешь попробовать иначе?
– Потому что иначе – это не так, как я хочу. Не так, как я хотел с самого начала. Не так, как я придумал в первый раз. Это будет мертвое, мертвое с самого начала.
– Но даже если ребенок… мертв… его же все равно нужно… извлечь, – с трудом, запинаясь, сказала она.
– Мне негде хоронить своих мертвецов, – ответил он.
– К твоим услугам весь мир.
– Я не могу, – покачал головой он. – Может быть, раньше… Но сейчас – не могу. Сейчас – нельзя.
Она промолчала.
Он вышел на балкон.
С высоты двадцатого этажа город казался игрушечным макетом, позабытым заигравшимся неряшливым ребенком. Где-то там, в деревьях, нервно щебетали птицы, кто-то, – ему не было видно, наверное, собака, – мелкой вальяжной трусцой перебегал дорогу, а с севера, заслонив собой уже почти все небо, шла огромная черная туча.
16
Р. Брэдбери. «Будет ласковый дождь».