Страница 19 из 45
На полянке, памятной Мусе со дня прихода в лагерь, партизаны опять изучали какое-то трофейное оружие. Другие, сидя на бревнышках перед землянками, чистили винтовки. Кое-кто резался в домино, раскладывая самодельные костяшки прямо на дорожке. Целая толпа стояла у сосны, на толстом стволе которой белел лист с рукописной сводкой Совинформбюро. Одеты все эти люди были по-разному. На глаза попадались железнодорожная форма, военные гимнастерки, синие шоферские комбинезоны, застиранные косоворотки, немецкие кургузые тужурки и кители со споротыми кантами и нашивками. На некоторых были черные прорезиненные трофейные плащи с бархатными воротниками.
И вот среди этого пестро одетого вооруженного люда с тяжелым осенним загаром на лицах появилась тоненькая девушка в легком платье, в изящных туфельках. Она шла по лесному лагерю как видение из далекого и потому всем еще более дорогого довоенного мира. И партизаны смотрели на нее - кто удивленно, кто восторженно, кто с ласковой грустью, как смотрят в позднюю осеннюю пору на солнечный луч, вдруг прорвавшийся сквозь холодные, свинцовые тучи.
Муся чувствовала на себе эти взгляды и старалась не подавать виду, что замечает их и радуется им.
Еще издали Муся приметила Николая, терпеливо шагавшего перед входом в санитарную землянку. Одетый в стеганку, в ватные штаны, он казался еще больше, еще массивней. Девушка, как бы не замечая его, остановилась у сводки Совинформбюро, поиграла с собакой. Но с чисто женской дотошностью она уже успела приметить: партизан подстригся, белесые его кудри даже чем-то напомажены.
Муся шла, напевая, небрежно посматривая по сторонам.
- Ах, это вы? - сказала она удивленно, чуть не наткнувшись на юношу.
Николай смотрел на нее с тем видом, с каким смотрят люди, внезапно вышедшие из темноты на яркий свет.
- Ну, здравствуйте же. Что вы стоите? Руку бы протянули, что ли. Едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть со смеху, Муся поинтересовалась: - Чем это вы волосы примаслили? Касторкой, да?
- Ух вы какая! - произнес наконец Николай.
- Что вы сказали? - плутовато опустив глаза, переспросила девушка.
Но ответить Николай не успел. Вдали послышался торопливый цокот копыт, меж деревьев замелькал всадник. На всем скаку он осадил коня перед входом в санитарную землянку и, точно выброшенный из седла силой инерции, слетел на землю. Не обратив внимания на молодых людей и, вероятно, даже не заметив их, он прогрохотал сапогами по деревянным ступеням, и уже из глубины землянки донесся до Муси его взволнованный голос:
- У переезда ребята на маршевую колонну налетели. Идет бой. Есть раненые. Командир приказал - медицину на поле.
Партизан тут же выскочил наверх и что есть духу побежал к штабной землянке. Взмыленный его конь, волоча поводья и тяжело поводя потными, блестящими боками, побрел следом за ним.
Муся хотела было расспросить Николая, что могло произойти у переезда, но он уже исчез. Кто-то часто колотил по буферу, подвешенному у сосны. Всюду меж деревьев мелькали люди. С оружием в руках партизаны бежали каждый к своему месту сбора.
Тревожный, требовательный звон разносился по лесу, повторяемый эхом.
Муся бросилась в госпитальную палатку и в проходе столкнулась с врачом. Старушка на ходу напяливала поверх ватника халат. Матрена Никитична спешила за ней, застегивая брезентовый ремень толстой санитарной сумки.
- Я с вами! - воскликнула девушка.
- В таком виде? - Врач с досадой посмотрела на Мусю, на ее платье, туфли.
- Я с вами, я кончила рокковские курсы отличницей.
- Переоденьтесь, да быстро! Нашла время наряжаться!..
Анна Михеевна преобразилась. В ней ничего не осталось от добродушной чаевницы. Носатое лицо ее было сурово, в голосе звучали волевые нотки.
Через несколько минут Муся, в ватнике, спрятав кудри под пилотку, уже бежала позади окованной железом фуры, покачивавшейся на толстых, надутых шинах. Крупная короткохвостая лошадь, явно трофейного происхождения, привычной рысцой тянула подводу по лесному бездорожью, обгоняя короткие цепочки партизан...
14
До позднего вечера и потом, после маленького перерыва, всю ночь Муся и Матрена Никитична помогали врачу: промывали и перевязывали раны, кипятили инструмент, накладывали шины и повязки.
Совсем сбившаяся с ног Муся заснула уже под утро, прикорнув в тамбуре санитарной землянки.
Ее разбудил адъютант Рудакова. Он вместе с Матреной Никитичной стоял в проходе, поскрипывая сапогами.
- Виноват, командир приказал немедленно к нему, - сказал он, щелкнув каблуками.
Он пропустил подруг вперед. Когда из землянки вышли на свет, Муся заметила, что и этот щеголеватый парень за ночь осунулся и побледнел. Звуков стрельбы уже не было слышно, но попадавшиеся по дороге партизаны все шли с оружием, и вид у них был утомленный и озабоченный.
Рудаков сидел в землянке, облокотившись о стол, положив голову в ладони. Казалось, он погружен в какую-то думу. Но по тому, что не сразу поднял он голову, а потом несколько секунд смотрел на Мусю и Матрену Никитичну ничего не понимающими воспаленными глазами и долго откашливался, прежде чем начать разговор, подруги поняли, что командир просто уснул над старой, истертой по краям картой, вдоль и поперек исчерченной овалами и стрелками.
Откашлявшись, Рудаков как-то сразу весь подтянулся. Строго и прямо глянули его карие глаза. В них не было и следа сонной мути. Перекатывая по карте красный карандаш, он задумчиво произнес:
- Положение осложнилось. Сначала фашисты, чтобы уберечь от нас свои коммуникации, всё вокруг них выжигали. Я приказал подрывникам действовать именно в "мертвой зоне". Мы показали врагу, что измывательства над мирным населением не спасут ему дороги. Фашисты это поняли и переменили тактику. Рудаков зябко передернул плечами, запахнул ватник и засунул руки в рукава. - Они нас выследили. Как - не знаю, но выследили. Вчера они остановили маршевый батальон и повернули его против нас. Что произошло, знаете?
Матрена Никитична и Муся утвердительно наклонили голову. По очереди пристально посмотрев на каждую, точно пытаясь заглянуть им в душу и узнать, что они думают, Рудаков продолжал: