Зов Юкона

Выстрел Дэна Мак-Грю

Для крепких парней салун «Маламут» хорош и ночью и днем,Там есть механическое фоно – и славный лабух при нём;Сорвиголова Мак-Грю шпилял за себя в углу,И как назло ему везло возле Красотки Лу.За дверью – холод за пятьдесят, но вдруг, опустивши лоб,В салун ввалился злющий, как пес, береговик-златокоп,Он был слабей, чем блоха зимой, он выглядел мертвяком,Однако на всех заказал выпивон – заплатил золотым песком.Был с тем чужаком никто не знаком, – я точно вам говорю, —Но пили мы с ним, и последним пил Сорвиголова Мак-Грю.А гость глазами по залу стрелял, и светилось в них колдовство;Он смотрел на меня, будто морем огня жизнь окружила его.Он в бороду врос, он, как хворый пес, чуял погибель свою,Из бутыли по капле цедил абсент и не глядел на струю.Я ломал башку: что за тип такой пришел сквозь пургу и мглу,Но еще внимательнее за ним следила Красотка Лу.А взгляд его по салуну скользил, и было понять мудрено,Что ищет он, – но увидел гость полуживое фоно.Тапер, что рэгтаймы играл, как раз пошел принять стопаря,А гость уселся на место его, ни слова не говоря,В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —С размаху вцепился в клавиши он – и как он умел играть!Доводилось ли вам Великую Глушь видеть под полной луной,Где ледяные горы полны СЛЫШИМОЙ тишиной;Где разве что воет полярный волк, где, от смерти на волосок,Ты ищешь ту проклятую дрянь, что зовут «золотой песок»,И где небосклоном – красным, зеленым, – сполохи мчатся прочь;Вот это и были ноты его: голод, звезды и ночь.Тот голод, какого не утолят бобы и жирный бекон,Но тот, который от дома вдали терзает нас испокон,Пронимает тоскою по теплу и покою, ломает крепких парнейГолод по родине и семье, но по женщине – всех сильней:Кто, как не женщина, исцелит, склонясь к твоему челу?(Как страшно смотрелась под слоем румян красотка по имени Лу).Но музыка стала совсем другой, сделалась еле слышна,Объяснив, что прожита жизнь зазря, и отныне ей грош цена;Если женщину кто-то увел твою, то значит – она лгала,И лучше сдохнуть в своей норе, ибо все сгорело дотла,И остался разве что вопль души, точно вам говорю!..«Я, пожалуй, сыграю открытый мизер», – вымолвил Дэн Мак-Грю.Стихала музыка… Но, как поток, она вскипела к концу,Бурля через край: «Приди, покарай» – и кровь прилила к лицу;Пришло желание мстить за всё, – да разве только оно? —Тупая жажда – убить, убить… Тогда замокло фоно.Он взглянул на нас, – я подобных глаз не видел, не буду врать:В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —И спокойно так нам сказал чужак: «Я, конечно, вам незнаком,Но молчать не могу, и я не солгу, клянусь моим кошельком:Вы – толпа слепцов, – в конце-то концов, никого за то не корю,Только чертов кобель тут засел меж вас… и зовут его – Дэн Мак-Грю!»Я голову спрятал, и свет погас, – бабахнуло – будь здоров!После женского крика зажегся свет: мы увидели двух жмуров:Начиненный свинцом, – ну, дело с концом, – Мак-Грю лежал на полу,А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.У судей, наверное, много ума, – но я видел: в спешке, в пылуЦелуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.Перевод Е. Витковского

Кремация Сэма Мак-Ги

Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаЯ кремировал Сэма Мак-Ги.Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,Обещанье дано – его всё одно нарушить не станет сил;Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:«Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора —Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:[3]Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаСжег я Сэма Мак-Ги.Перевод Е. Витковскоговернуться

3

В огне сжигаемые тела принимают т. н. «позу боксера», что и увидел лирический герой стихотворения.