Страница 2 из 14
Нинка пожала плечами.
– Нас постоянно окружают мертвые. А мы и ничего, не дергаемся.
Красотка открывала и закрывала рот. Противник был сражен.
– Но ведь жалко, – еще зачем-то барахталась красотка.
– Тебя, что ли?
Красотку – да, ее было жалко – нижняя губа дрожала, челка ползла на глаза, на щеках наличествовала бледность. С косой погладила ее по руке.
– Зачем? – Нинка подпустила в голос равнодушия. – Она же мертвая. Ей все равно.
Музыка опять сменилась на медляк.
– Убью! – взвизгнули в толпе мелких. Из круговорота танцующих вынырнул пацан, темные волосы стояли дыбом. За ним неслась девчонка с закрученными в тугие спирали кудрявыми волосами. Она не успевала. Пацан очень шустро проскочил мимо взрослых и устремился в темноту корпусов. Девчонка швырнула ему вслед тапку. Тапка повторила маршрут пацана и точно вошла ему между лопаток. Пацан подпрыгнул и прибавил скорость. Через мгновение на дорожке осталась лежать одинокая тапка.
– Пося, ты покойник! – в запале крикнула девчонка. К ней торопилась вожатая со зверским выражением лица.
Нинка скривила губы. Покойник – это хорошо. Непонятно только – кто.
У тапки нарисовался взрослый пацан. Он пнул ее и ушел в тень. Нинка уже почти отвернулась, когда что-то задело. Деталь. Посмотрела опять. Тапка. Дорожка. Фонарь. За ним – темнота. А перед этим стоял парень. Что-то было. Руки в карманах. Шорты, длинные, до колен. Тощий. Сутулый. Повернулся.
Нинка сглотнула. Что-то было, такое… Вроде как заметное. Потом посмотрит.
Она пошла к корпусу. Что хорошо в лагерях? Рассказываешь историю, а потом забываешь про людей. Потому что никогда с ними не встретишься. Город бесконечный. Пересечения случайны. Это если, конечно, не стараться зачатиться в соцсетях. Но Нинка этого делать не будет.
Квадрат с сутулым старшим вожатым прошли от танцплощадки к столовой. Перед сном всем выдадут поздний ужин – кефир. Обычно с печеньем. Но в этот раз все печенье забрал первый отряд. Случайно. Им велели взять из коробки, а они взяли всю коробку. Кто-то об этом кричал перед дискотекой. Кажется, вожатая малышей. Наедятся теперь старшаки печенья с чаем до отвала.
Нинка свернула к корпусу. Дверь была закрыта. Зато открыты окна. Подтянуться, перекинуть себя через подоконник, миновать батарею, ботинками по покрывалу кровати красотки и к себе.
Палата была большая – на двенадцать кроватей, по шесть вдоль стены. Нинка упала на третью от двери. Центр. Все как она любит.
– Пося! Стой! Все равно не уйдешь! – все еще пыталась добиться непонятно чего поклонница шустрого Поси.
Ползла вечерняя прохлада. Топот. Шуршание. Что-то царапнуло стену корпуса. Стало жарче, словно закрыли окно.
– Никакой Анжелы не было.
С косой. Поначалу Нинка думала на красотку. Она была въедливей. Но по вопросам специалистом оказалась с косой. Еще и правдоруб.
– Ты все выдумала.
До кефира полчаса. А ведь можно было нормально время провести, глядя в темный потолок.
Помимо всех остальных бед у этого места в первый же день нарисовалась главная БЕДА – отсутствие связи. Это была какая-то дыра мира, вселенская впадина, где телефоны брали с трудом, а инет вообще не ловился. Спасали только стационарные компьютеры в игровой. Но там вечно висели малыши. Без шансов. Поэтому выбор самостоятельных занятий был широк – смотреть направо, смотреть налево и в потолок. Потолок в темной палате – это было самое интересное.
– Тебе что надо? – лениво спросила Нинка.
С косой лежала локтями на подоконнике, торчала башкой в проеме – мешала проходу свежего воздуха.
– Я вот всего этого боюсь, – прошептала с косой. – А ты так легко рассказываешь.
Понятно, скучает. В этом лагере все скучают.
– В прошлом году никакой Анжелы тоже не было, – решила примириться с действительностью Нинка.
– Была. Только пела плохо. Этих певцов было – тьма. Они даже надоели.
Нинка перевела взгляд на потолок. Пока не появилась с косой, там можно было рассмотреть целый мир. Мелькали тени, переплетался рисунок, рождались истории. Телевизор не нужен.
– Была.
– Пося! Пося! – орали уже хрипло, но все тонуло в шорохе голосов – малышей уводили с площадки, и враги неминуемо встретились в одном строю. Если у Поси нет сковородки отбиваться, то он точно труп.
– Ты чего молчишь? – не выдержала паузы с косой.
– Я же говорю – была.
– Кто?
– Кошка. Она застряла между струн. Давно. Мумией стала.
– Это же противно!
– Так страшно или противно?
– Да ну… – заерзала локтями по подоконнику с косой. – Это же смерть. Разве в нее можно играть?
– Пося! – запоздало крикнули на улице. – Немедленно в строй! Я кому сказала.
Шустрый Пося все-таки сбежал. А звала его вожатая со зверским лицом. Или вторая вожатая. Но у нее тоже лицо вряд ли было добрым. Все-таки дети. С ними быстро дичаешь.
– Я не играю, – еле слышно произнесла Нинка. – Почему про Анджелу с песнями – это нормально, а про кошку – нет? Обыкновенная жизнь. В ней есть и смерть. У меня дед на скотобойне работал. Столько мертвых перевидал. А как уволился, бабка заметила, что по ночам у него лицо красным становится.
– Давление что ли? – С косой стукнула локтем по подоконнику, как будто пыталась отползти по-тихому, но у нее это не получилось.
– Так всегда бывает у мертвяков. Днем еще вроде ничего, на человека похож, а ночью лицо краснеет. Никто не замечал, а потом как увидели, все…
Нинка шевельнулась, кровать под ней взвизгнула пружиной.
– Что все? – В голосе с косой появился испуг. Скажи ей сейчас, что у нее за спиной дед с красным лицом стоит, визжать начнет.
– Исчез. Когда мертвяков открывают, они прячутся. Забираются под землю, в подвал какой-нибудь или специально схрон делают, и ждут. – Здесь можно было сделать паузу и дождаться, когда с косой задаст логичный вопрос. Но говорить с ней Нинке уже расхотелось. Скучная она была какая-то, неинтересная. Поэтому не надо вопросов. – Ждут, когда время придет, и они смогут выползти. Их же там много. Как выберутся, так мир и захватят. Хотя – нет, не захватят. Ученые давно доказали, что вампиров не существует. Для существования им понадобилось бы по человеку в день. Каждый укушенный превращается в вампира, и тому тоже надо по человеку. Короче, за полгода человечество бы закончилось. А мы все еще есть. Значит, вампиров нет.
Что-то там у с косой в конструкции щелкнуло, и она сползла с подоконника. Шарниры разболтались, надо подкручивать. В палату сразу ворвался свежий воздух и крик: «Для чего люди двери придумали? Чтобы вы в окна лазили? Быстро к своему отряду!» Затрещали кусты – с косой пошла по прямой. Крик старшего вожатого такой, придает ускорение, близкое к сверхзвуковой. А кусты не жасмин. Как только густо-зеленые ветки обильно зацвели крупными белыми цветами, все в один голос заговорили о жасмине. Но в Нинкиной голове жасмин прочно ассоциировался с югом, на который она не ездила, а у них тут был совсем не юг. Покопавшись в инете – компьютер был у кружковцев, – она с радостью узнала, что облепленные белыми цветами кусты называются чубушник, родственник гортензии. И никакого романтизма. Обман, как и этот лагерь – сплошной чубушник.
На улице шумели: испытание под названием «дискотека» закончилось. Сейчас откроют дверь в корпус, включат свет.
Зашуршало. Но уже не робко, а уверенно, словно по закону права. Качнулся воздух. Грохнуло.
– Да какого!
Мужской голос. Крякнула кровать.
От неожиданности Нинка села. Парень стоял около кровати красотки и пытался что-то в ней поправить. Услышав за спиной движение, вздрогнул. Выпустил свой угол. Он стукнул, заметно накренив всю конструкцию.
– Черт! Я думал, вожатые. Ты чего здесь?
Он стоял против неуверенного света из окна, поэтому Нинка не могла сказать определенно. Но голос. Та же ленивая интонация, как у аллергика из изолятора. Вот говоривший повернулся в профиль, и Нинка поняла, что ее задело там, на площадке. Чубчик. Она такого и не видела никогда. Волосы у аллергика не падали на лоб, а вздымались вверх, как у героя французского комикса Тинтина. Он еще мастил чем-то. Слишком уж волосы четко стояли вверх.