Страница 33 из 44
2 См. Карамзин Н.М. История государства Российского. - Т. 4. - СПб., 1817. - С. 46.
3 См. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 4. - СПб., 1817. - С. 47.
4 Характерно, что все притоки реки Межевой (Пьяной) до сих пор носят угро-финские, а не русские названия: Алезь, Ежать, Ройка, Киржень, Чапара, Сердемя, Ватка, Кетаржа и др.
Таким образом, в подобном окружении Пьяна, имеющая мордовские по наименованию притоки и впадающая в Суру с ее мордовско-марийскими притоками, выглядит со своим "русским" названием как "белая ворона". Отсюда вполне понятно, что она имела финноязычное название до 1377 года, которое до нас в чистом виде не дошло, но которое фонетически близко русскому слову "пьяна" (т.е. пиено, пихено, кияно и т.д.) и было переосмыслено и превращено в русское "Пьяна" после событий 1377 года. Ссылки на то, что, возможно, русские назвали эту реку "пьяной" из-за ее извилистого течения, хорошо видного на аэрофотографиях, не выдерживают критики, во-первых, потому, что другие реки этого края едва ли менее извилисты, а во-вторых, в основном потому, что видеть в целом течение реки при помощи аэрофотосъемок в XIV веке, а тем более ранее никто не мог. Так что все иные объяснения, кроме приведенного нами, отпадают как надуманные и модернизированные.
5 В Мордовии издревле и до сего дня варят особый хмельной напиток, называемый "пуре". Хотя он приготавливается из меда, как и русские питные меды, но имеет совершенно иную технологию приготовления и основан не на методе приготовления ставленного меда с длительной выдержкой и с большим процентом натуральных ягодных соков (брусники, черной смородины, малины и т.д.), а на меде, с примесью перги (совершенно не употребляемой никогда и ни в каком виде русскими), и на брожении этого меда с зерновым солодовым суслом, сильно сдобренным хмелем. Солод для пуре используется только ржаной, то есть именно такой, какой был исходным сырьем и для получения древнейшей русской водки (и в этом исходном сырье, в его совпадении - то общее, что есть между водкой и пуре). Но вся технология совершенно различна. Во-первых, добавлением к ржаному солоду различных побочных компонентов: хмеля, меда, перги, во-вторых, тем, что пуре проходит дрожжевое брожение, при котором высока доза дрожжей и отсюда сила брожения все время противостоит ведущемуся обратному сознательному процессу: прерыву или ослаблению брожения резким остуживанием сусла пуре и одновременной подкормкой этого сусла молодым медом. При такой технологии малейшее нарушение, малейшая неточность должны неизбежно вести к накоплению в напитке вредных сивушных спиртов, присутствие которых лишь маскируется приятным медовым ароматом пуре.
При умелой, выдержанной, тщательно осуществленной технологии пуре вредные вещества частично выходят с газами, частично выступают в виде пены (регулярно снимаемой), а частично входят (впитываются) в дерево бочонка, отчего пуре надо готовить в липовых бочонках, так как это дерево мягкое, хорошо адсорбирует и присасывает к стенкам вредные вещества. Поэтому в правильно приготовленном виде пуре относительно безвредно, но при нетщательном приготовлении опасно. Вот как описывает этнограф действие "хорошего" пуре: "Как только выпьешь ковшичек, так и отяжелеешь. Его много пить нельзя: быстро разыгрывается кровь и человек наливается какой-то тяжестью. От него пьянеют ноги, руки и даже, как говорит мордва, "ухи". Все обвисает. Пуре пьют только на сытый желудок. Одновременно с ним нельзя ни в коем случае пить любой другой алкогольный напиток. После пуре тянет резко ко сну, и человек может проспать пять-шесть часов кряду, хотя формально крепость пуре едва достигает 16-18°" (Никул Эркай. Добрая, здоровая, народная пища//Мордовская кухня/Сост. А.В. Зотова. - Саранск, 1977. - С. 10). Можно себе представить, каково было действие наскоро изготовленного для массового потребления русского войска "меда" в 1377 году, ибо не мед, а сброженное с нарушениями зерновое сусло пуре, снабженное хмелем и пергой, "сделало свое дело". Но, видимо, идея использования ржи для хмельного напитка была посеяна уже тогда среди русских, пытавшихся понять, чем их так опоили.
6 Нельзя упускать из виду, как это обычно делают современные историки, что разгром на реке Пьяной явился не только невиданным поражением русского войска, но и способствовал взятию и полному разграблению и сожжению дотла Нижнего Новгорода и Рязани. Это был сильный, долго не заживающий рубец на "русском народном теле".
7 Как известно, историк XVIII века М. Чулков, занимавшийся изучением русской экономической истории, и особенно истории внешней торговли России, писал вполне определенно как о само собой разумеющемся факте: "Что ж принадлежит до винокурения, то оное около четвертагонадесять столетия перенесено к нам из Италии от генуэзцев", имея в виду, по всей вероятности, уже не раз упомянутый нами факт привоза генуэзцами аквавиты в Москву. Если это так, то данные М. Чулкова - ошибка, или, точнее, воспроизведение ошибки летописцев. Но, может быть, М. Чулков и располагал такими фактическими материалами, которые нам ныне не известны. В этом случае, однако, винокурение могло возникнуть лишь не ранее второй половины 90-х годов XIV века. По-видимому, здесь имеет место описка - и речь идет о начале ("около"!) XV века, а не о XIV веке (см. Чулков М. История краткая российской торговли. - М., 1788. - С. 19). Однако вполне возможно, что никакой описки у Чулкова нет, он просто воспроизвел факты так, как они ему представлялись.
Вероятность этого нельзя отвергать хотя бы потому, что в той же самой книге Чулков излагает вполне точно (также без ссылки на источник) документы, ставшие известными лишь в 20-х годах XIX в., после публикаций Н.П. Румянцева.
Но никто из историков XIX и XX веков не имел в своем распоряжении фактов и документов, подтверждающих наличие винокурения не только в XI, но даже и в XV веке. С.М. Соловьев, например, в своей многотомной "Истории России" первый раз упоминает о водке (хлебном вине) лишь под 1558 годом, в эпоху Ивана IV Грозного, хотя о ней было уже достоверно известно за 50-60 лет до этого.