Страница 26 из 44
Вот почему любое изменение качества водки воспринимается в средние века как нанесение ущерба государству, как такое же преступление против государственной регалии, как и фальсификация государственной монеты. Вот почему любое правительство проявляет заботу о высоком качестве или о единообразии стандарта качества водки. Нарушителями этого выступают всегда отдельные, низовые, корыстные исполнители местной администрации, но в этом случае они всегда посягают на правительственный престиж, а вовсе не действуют от лица правительственной власти. Кстати, такие нарушения качества государственного стандарта всегда чутко воспринимаются обществом, народом, который в случаях грубого несоответствия качества монопольного государственного продукта с установленным стандартом реагирует крайне остро - бунтом, вспышкой народного возмущения, восстанием.
История Западной Европы и России дает нам многие примеры таких реакций: соляной и медный бунты в Москве (удорожание соли при низком качестве, замена стандартной серебряной мелкой монеты медной), серебряный бунт в Новгороде (замена тяжелой старой гривны тонкими монетами-"чешуйками"), аналогичные бунты в различных странах в связи с облегчением веса серебряной монеты, весовые бунты (из-за подделки гирь или вследствие изменения стандарта гирь) и т. п.
В период винной монополии в России, ни первой - с XV до XVII века, ни последней (четвертой) - с 1896 до 1917 года, не было известно ни одного случая, который можно было бы квалифицировать как "водочный бунт"2. Недовольство вызывала только акцизная и откупная системы, при которых государство сдавало как бы в аренду свою регалию, что вело к злоупотреблениям в отдельных местах. Это лишний раз говорит о том, что понятие "полноценности", "высокой кондиции" и "качества" водки как продукта особого, наделенного "общественными" признаками, неразрывно связано с правовым, социальным положением этою продукта и что поэтому, говоря о производстве водки, о ее возникновении, мы не имеем права отрывать этот вопрос от того статуса, который приобретает водка после своего возникновения.
Если она возникла как результат эксперимента, как образец (даже если этот образец создан в количестве сотен литров!), но не стала товаром, причем товаром, имеющим государственное признание и привилегии в виде монополии, то она еще не может называться водкой в полном смысле этого слова. Ибо только установление правового и социального статусa за водкой, признанного государством, обеспечивает ее качество и как пищевого продукта. Это качество может быть не обязательно самым высоким (что вполне понятно, ибо в каждый данный исторический период оно будет зависеть от общего уровня знаний и развития техники), но оно никогда не будет произвольным и подверженным колебаниям, как у водки-самогона, изготовленной тайно, незаконно, в нарушение и без учета государственного стандарта. Качество государственно-монопольной водки не может быть никогда низким, каковы бы ни были развитие техники и исторические условия, ибо государственная монополия будет автоматически стремиться к установлению предельно высокого для данного времени стандарта качества. Это диктуется как престижными соображениями, так и соображениями весьма далекими от альтруизма - чисто деловым стремлением первой фирмы государства, чтобы выпускаемый ею монопольный продукт не мог быть подделан и мог быть узнан любым потребителем по характерному стандартному высокому качеству.
Таким образом, водка становится по-настоящему водкой лишь с того момента, когда она превращается в государственно охраняемый и лелеемый продукт. Без этого нельзя говорить о производстве водки. Без этого мы имеем дело лишь с экспериментом по созданию хлебного спирта. Вот почему вполне должно быть очевидным, что случайные факты наличия или демонстрации образцов винного спирта или хлебного вина на территории Тевтонского ордена в начале XV века (в 1422 г.) не могут служить основанием для вывода о том, что там была впервые изготовлена водка. Тем более что за этим фактом не следует никакого дополнительного известия о создании винокуренного производства или водочной торговли в Ливонии. И такие факты не могут существовать уже потому, что после поражения под Грюнвальдом в 1410 году Тевтонский орден не мог уже больше оправиться и прекратил свое существование спустя 50 лет, в 1466 году, причем весь этот последний период своей истории почти непрерывно воевал.
В 1422 году, к которому относится упоминание о "горящем вине", продемонстрированном в Данциге, орден заключил Мельнеский мир с Польшей, и вполне возможно, что в честь празднования мира тевтонские рыцари привезли из Италии или изготовили, быть может, сами по рецептам провансальцев и генуэзцев в монастырских орденских лабораториях спирт. Но что это был за спирт - винный или хлебный, на каком сырье он был основан, нам абсолютно неизвестно. Даже само название "горящее вино", "вино-пожар" (Brand-Wein, brantwein, bra
Немаловажно в этой связи вновь напомнить тот факт, что в германоязычных странах водка (хлебное вино) и ее название "брантвайн" появляются лишь после Великой крестьянской войны, то есть где-то в 30-40-х годах XVI века Мартин Лютер, переводивший с греческого в 1520 году Библию и встретивший там арамейское название водки - "сикера", не мог найти для него эквивалента на немецком языке и потому назвал его "сильный напиток" (Stark Gentrank)3, поскольку он был поставлен в Евангелии в порядке перечисления пос-ле виноградного вина. Это показывает, что и наименование "горящее вино" было первоначально такой же попыткой описать водку по одному из бросающихся в глаза отличительных признаков. Лишь значительно позднее "вино-пожар", или "горящее вино", превратилось в термин. Но это произошло уже в начале середине XVII века в Германии, в Тридцатилетнюю войну.