Суперхан

Солидно, но без пафоса обставленный офис управляющей компании встретил его тишиной.

Сегодня он приехал первым. Сам заварил себе чаю, налил и прошел в просторный кабинет. Кабинет был, можно сказать, типичный, почти в советском стиле. Только стены украшали не портреты вождей, а сделанные в особой манере картины, изображавщие главные храмы разных религий. Тут был и храм Христа Спасителя в Москве, и Потала в Тибете, и похожий на раскрывающийся лотос главный храм последователей бахаи в Индии. Здесь можно было увидеть все – вплоть до Золотого храма в Амритсаре, потому что хозяин кабинета был убежден: скоро в мире произойдет слияние верований, и на свет божий явится общая для всех интеррелигия.

А пока Дубравин пил горячий чай и размышлял… Хотя скорее просто ждал. Звонка из Алма-Аты. От старинного друга и товарища Амантая Турекулова.

История их отношений – это отдельная песня.

Было их четверо друзей, вышедших из одного села в Восточно-Казахстанской области. Вместе они закончили школу. И каждый шел по жизни своей дорогой, но так уж получалось, что так или иначе дороги эти пересекались. И четверо друзей, встречаясь, то спорили о «символе веры», то вместе вершили «великие дела».

Разное было за эти годы. С Амантаем они крепко сцепились в эпоху «заката империи», когда Казахстан выходил на путь независимого развития. Доходило до открытой вражды.

Но годы шли. И через четверть века они, так же как и их народы, поняли, что есть не только общая юность, но и общая история. А самое главное – общие интересы. Друзья снова встретились в Вене, на заседании ОБСЕ, и им было что вспомнить в тихом венском кафе…

Потом Амантай пел мелодичные казахские песни на юбилее у Дубравина. И, надо признать, звучали они здесь, в Центральной России, красиво и задушевно. В ту пору Амантай, пройдя все ступени бюрократической карьерной лестницы в своем независимом государстве, отдыхал душою в Европе, будучи чрезвычайным и полномочным послом.

А дальше жизнь сделала еще виток. И Амантай перебрался в Москву. Их с Шуркой (так Александра Дубравина звали те, кто знал его с юности) дружба обрела, можно сказать, третье дыхание. Появились общие интересы. Например, оба уже в достаточно солидном возрасте начали играть в большой теннис. Дубравин раз в неделю брал уроки у профессионального тренера. А Амантай пристрастился к этому делу в Австрии.

Тогда же Амантай встал и на горные лыжи. Катался он в традиционном стиле, изящно выделывая на пологом склоне красивые па. Как будто не катался, а танцевал. Вместе они несколько раз съездили в Болгарию и даже как-то «развели понты» в Куршевеле. А когда в России появился курорт мирового уровня – Красная Поляна – обкатали и его.

Время они выбирали особое. Не зимние каникулы, когда на склонах собираются огромные толпы, а позднее, в конце февраля: тогда и народу поменьше, и снегу побольше.

Для них эти вылазки стали традицией. Ездили обязательно поездом, чтобы прочувствовать атмосферу путешествия. Они выкупали комфортабельное купе, Амантай садился в него с лыжами и амуницией в Москве. А по дороге в этот же поезд подсаживался Дубравин с парой-тройкой бутылок премиального шабли. Они долго сидели за столиком, вглядываясь в пробегающие за окнами поселки, лесополосы, заснеженные поля русской равнины, наливали по полбокальчика. И говорили, говорили, говорили.

Это были особые разговоры, в которых переплетались прошлое и будущее, политика и искусство, религия и духовные практики. Настоящий пир для ума. Два человека, равные по уровню духовного развития, но идущие к вершинам разными путями, делились нажитым опытом. И им нисколько не мешало то, что один их них мусульманин, а другой – православный. Общим было то, что они уже вышли за рамки мировых религий. И двигались вперед по новому пути. По пути религии творчества.

А потом они беззаботно вкушали радости зимних развлечений. После склона шли в свой «Риксос», отмокали в спа и бассейнах, коротали вечера, попивая легкое винцо.

А еще, бывало, они вместе выбирались в Питер. И долго бродили по залам Русского музея.

Или встречались в Третьяковской галерее, чтобы в очередной раз насладиться творчеством Крамского или Айвазовского.

Летом частенько грузились они на круизный катер Дубравина под названием «Русь» и уходили вниз по Дону. Ночевали на прибрежных пляжиках, любовались сияющими, мерцающими на южном небосклоне звездами.

Осенью выбирали недельку и отправлялись в Сочи. Там тоже была своя «Русь». Санаторий Управления делами Президента.

Вот и нынче они собрались опять в Сочи. Только перед этим Амантаю понадобилось слетать домой в Казахстан. Он решил уйти на пенсию, потому что, судя по всему, в республике намечались значительные перемены. Великий несменяемый, которому шел уже восемьдесят первый год, наконец-то оставил свой пост и отошел от текущих дел. Вся придворная челядь, конечно же, гадала, что будет дальше. Многие были уверены, что преемницей станет родная дочь или кто-то еще. Нередко всплывало и имя Амантая.

Сам он (Дубравин судил по реакции друга на происходящее в стране) «перегорел». Да, были моменты, когда он рвался вперед. Переживал, сожалел, хотел сделать для своего народа все, что мог. Но, как говорится, даже самые бурные горные реки в конце концов выходят на равнину. И текут по ней плавно и спокойно.

Амантай полетел сначала в новую столицу, чтобы оформить отставку, а затем в свою любимую Алма-Ату – проведать детей, решить кое-какие вопросы со старшей женой Айгерим. После этого он должен был вернуться в Москву, чтобы разгрести дела в посольстве, а там – «Здравствуй, солнце! Здравствуй, Сочи!».

Дубравин ждал звонка от друга, чтобы наконец определиться с поездкой. Амантай, по его расчетам, должен был позвонить еще несколько дней назад. Но он молчал. И Дубравин, который не хотел на него наседать, давить, выпив горячего чаю (без чаю я скучаю), все же нажал кнопку автоматического набора на дисплее.

Роуминг есть. Гудок проходит. Но вот ответа все нет и нет.

«Ладно, он увидит, что я звонил. И перезвонит!» – решил Александр, оставляя свою попытку достучаться до бывшего посла.

Но прошел час, другой, третий, а ответного звонка все не было.

Сначала это разозлило Александра. «Что он из себя строит?! Опять эти чиновничьи заморочки! Бабайские штучки! Вот не буду тебе больше звонить! Хрен тебе! Сено за коровой не ходит!» – думал он. А потом завертелись другие, уже более тревожные мысли: «А может, с ним что-то случилось? Заболел? В общем и целом, он человек обязательный. Не может же он забыть?..»

Прошел день. И Дубравин, уже «пыхтя, как паровоз», снова набрал знакомый номер, готовясь выплеснуть на товарища и друга свое негодование в выражениях, соответствующих их стилю общения. Но снова никто не ответил.

Тут уж Дубравин впал в ступор и чуть не швырнул телефон в мусорное ведро. Он поставил телефон на автодозвон – на пятый раз гудок смолк, и какой-то бесконечно чужой, усталый женский голос ответил:

– Алло!

– Мне Амантая Турекуловича! – стараясь быть вежливым, произнес Дубравин.

– А его нет.

– А где он?

– Он лежит в реанимации, – замороженно ответила женщина.

Дубравин, еще не осознав услышанного, спросил:

– Что с ним?

– Он попал в страшную аварию.

Тут наконец-то до него дошло:

– Как? Когда? Где? Почему? С кем я говорю?!

– Это Айгерим, его жена…

Дубравин много знал о женщинах друга. Когда-то встречал он и ее, байбише, старшую жену. Но было это очень давно.

«Женщин может быть множество. А приходит беда – и трубку, и ответственность берет жена. Такова логика жизни. И ничего с этим не поделаешь».

Шурка представился, и мало-помалу разговор начал как-то склеиваться. Оказалось, пару дней назад Амантай, который всю жизнь любил красивые, раритетные вещи, купил новую игрушку – коллекционную модель, американский, как у нас говорят, «джип-широкий». И решил на нем погонять по дорогам Заилийского Алатау. Почувствовать драйв. На одном из поворотов недалеко от высокогорного катка «Медео» с боковой, скрытой от глаз, дороги неожиданно выскочил груженый КамАЗ. От удара американец слетел с асфальта и мог свалиться в пропасть, но чудом зацепился за дерево, росшее на краю обрыва.