Суперхан

Дубравин удовлетворенно хмыкнул, встал из-за стола и вышел на балкон.

Давнее чувство, что он не все успел сделать в этой жизни, на время ушло. Душа успокоилась, и он увидел Луговое во всей его красе. Над селом возвышалась, играла позолотой куполов церковь Архистратига Михаила.

Все сбылось, как и мечталось. Появился у церкви хозяин, молодой энергичный священник отец Валентин. Как это часто бывает с русскими людьми – жил человек, работал на ниве юриспруденции в адвокатуре, наживал деньги, авторитет, славу. И вдруг… Вот это самое «вдруг» и привело его сюда священником. Сбилась вокруг него община. Так что в скором времени огородился храм хорошей узорной стальной изгородью, зазеленел вокруг него стриженый газон, замостились новой плиткой дорожки.

И теперь по воскресеньям и большим церковным праздникам радует слух окрестных жителей чистый колокольный звон.

Трижды «подступались» селяне к дороге.

Дубравин долго сомневался. А надо ли строить? Потому что знал: пока нет асфальта, в деревне тишь, гладь да божья благодать! А проложишь «тропу» – начнут носиться туда-сюда на машинах лихие ненужные люди. Долго сомневался. Лет семь. Но в конце концов, посмотрев, как Людка на «лексусе» на ледяной горке не может подняться к дому, сдался.

Два раза ходил с челобитными «от народа» к губернатору. Добился, чтобы дорогу поставили в план. А для более прочного закрепления проекта в плане подготовил заявление от жителей села в областную прокуратуру. Мол, по российскому закону к каждому населенному пункту должен быть подъезд. Так что обеспечьте исполнение.

Прошло всего три годочка – и деньги выделили. Еще через пару лет серый асфальт через засыпанный лог привел богомольцев прямо к храму.

Тут народ подхватил инициативу. И потянул дороги с твердым покрытием к своим домам.

С газом решили еще раньше. Изыскала их община несколько миллионов (не долларов, простых рублей), влила их в пустой доселе бюджет сельского поселения. Не прошло и года, как газовики смилостивились, так сказать, снизошли к «просьбам трудящихся» и протянули трубу к селу.

А тут уж, как говорится, не зевай! Подтягивай! Ставь плиту! Плати!

И Луговое начало процветать. Администрация поселения тут же радостно распродала все пустовавшие ранее участки, и то там, то здесь стали выскакивать, как шляпки красных грибов, крыши новых домов.

Можно сказать, возродился старый колхоз. Но возродился по-новому. Конечно, нет теперь в нем ни тружеников сельского хозяйства, ни передовиков производства. Нет фермы и бредущих по полям тучных стад.

Теперь село их стало местом отдохновения знатных пенсионеров, потомков сельских тружеников. Подтянулись и те, кто заработал деньги. Захотели люди жить на природе.

А природа в Луговом замечательная. Течет внизу окаймленная деревьями и камышом прозрачная река. Шумит на другом берегу заповедный лес.

В начале эпохи освоения глубинки народ никак не мог понять: зачем забираться в такую глушь? А теперь сообразил. Луговое – никакая не глушь. И езды до города по классному асфальту всего ничего – минут тридцать пять. Нынче из одного конца города в другой надо ехать через пробки часа два-три. Так-то…

Жизнь устаканилась.

Дороги чистятся, во всех домах газ и свет. Живи – не помирай, советский крестьянин! Или, скорее, российский селянин.

А жизнь – на то она и жизнь, чтобы подбрасывать новые задачки. Образовалась таковая и у семьи Дубравиных. Скоропостижно скончалась от инсульта жена брата Людмилы. Похоронили. Но осталось от нее наследство – Людкин брат Борис. Интересный такой типаж. Человек, проживший всю свою жизнь при матери, а потом при жене.

После похорон Людка позвонила Дубравину и чуть не плача сказала:

– Его нельзя оставлять одного. Он же пропадет!

Дубравин по простоте душевной ответил:

– Привози его сюда! Забирай к нам!

Вот уж воистину права народная мудрость: женишься не на женщине, а на ее родне.

Отвели брату комнату в городской квартире, где зимой обитали и они сами. Обставили соответствующе. Оставили Бориса дома. Так сказать, на хозяйстве. И принялись работать дальше.

А сюрпризы не заставили себя долго ждать. Через несколько дней позвонили соседи: «Ваш дедушка пьяный валяется на тротуаре у дома!»

Ноги в руки – Людка села в машину, примчалась, спасла «дедушку», притащила домой.

Но чем дальше в лес, тем больше дров.

Дубравину показалось, что он вернулся в свою юность, когда дома жил-поживал его братец Иван.

Сама жизнь в одной квартире с неопрятным всклокоченным Борисом, который никак не вписывался в атмосферу их дружной, любящей семьи, стала испытанием.

Кончилось это тем, что в один прекрасный день, сидя в машине у дома, Дубравин признался Людмиле:

– Люд! Ты знаешь, я не хочу идти домой!

Чему она нисколько не удивилась. А тоже честно ему ответила:

– Саш! Я тоже не хочу!

В общем, на семейном совете решили: переселить брата на свежий воздух. В деревню. Огромный дом. Лужайки, цветы. Может, там он найдет себе применение.

Сказано – сделано.

Поселился Борис в деревне. Стал жить-поживать в отведенной ему на первом этаже комнате.

И первое время он вел весьма активный образ жизни: «подружился» с охранниками. Каждый день выходил на улицу к ним гости.

Но, как говорится, недолго музыка играла, недолго Боря танцевал. Тут-то и выяснилось, что любимым занятием брата было «сбегать в магазин». И напиться. Чему он и начал предаваться на досуге. Благо и до магазина не всегда идти было надо: жители окрестных домов смело гнали «народные слезы» в неограниченных количествах.

Хозяева наезжали на выходные. Людка старалась изо всех сил, готовила разносолы брату на неделю, заставляла ими два холодильника в надежде, что все съестся.

Но сильно пьющим закуски много не надо. Они черпают энергию из огненной воды.

Так что пропадал понапрасну сестринский труд, ибо основной пищей брата стали самогон и пельмени.

Начальник охраны Виктор Палахов, обнаружив такой разврат во вверенном ему подразделении, стал жестко прессовать тружеников тыла, увольняя за пьянку то одного, то другого.

Сестра лишила Бориса карманных денег. И пить стало не на что.

Ну, а если ты не угощаешь собутыльников, то рано или поздно они перестанут угощать и тебя.

Не прошло и года, как Дубравин заметил, что «дружба» Бориса и охранников прошла. Распалась цепь великая. Перестал он вылезать к ним и сидеть целыми днями в будке. Долго не расставался с ним только один друг – Вася.

Это нынче редко встречающийся, практически вымирающий тип русского человека. Чем-то Василий напоминал Дубравину его армейского друга Амантая Тамнимбаева – сына великой степи, с которым он служил срочную на суровой сибирской земле. Такой же работящий, улыбчивый. Безропотно берущийся за любое дело. Одно слово – добрый человек. И Борис его, что называется, оседлал. Как только Вася дежурит – Борис тут как тут. Вылезает на улицу. Вася берет его под белы рученьки и ведет в будку.

Но и здесь недолго везло Борису. Потому что такие посиделки заканчивались, естественно, пьянкой.

Как-то начальник охраны Виктор Палахов зашел в будочку и увидел вповалку лежащих Васю и Бориса. Недолго думая, разозлившийся Витька утащил вяло сопротивлявшегося Васю в машину и отвез его домой. На расправу к жене. Жена Васи Маша, женщина решительная, как только ей предоставили пьяненького мужа, с ходу заехала ему кулачищем в глаз и начала метелить его так, что Палахову стало жалко своего подчиненного. Васе было объявлено последнее предупреждение. И он, судя по всему, завязал. А вместе с прекращением выпивона пропал и интерес со стороны Бориса.

Дубравин, наблюдая все эти перипетии отношений шурина с окружающим миром, все пытался ответить себе на несколько вопросов.

Например, как можно жить на свете, ничего не делая? Вообще, поселяя шурина в большом доме, Дубравин втайне надеялся на то, что Борис заинтересуется сельским трудом. И, может быть, этот интерес продлит ему жизнь.