На пороге Будущего

Сидя сейчас рядом с Евгенией у окна, за которым проносились поля, рощи, фонарные столбы, Алекос вспомнил, как давным-давно по привычке думал при ней вслух: «Нет, ты неправа, предрекая судьбу твоего мира этому. Неправы и шедизцы, которые верят, что будущее предопределено заранее и все мы делаем лишь то, что велит нам рок. Я не желаю мириться с ролью марионетки. Это не может быть так. Да, я могу предвидеть заранее некоторые события — шторм или засуху, к примеру, или какое-то важное происшествие, или чью-то смерть. Но это не означает, что все без исключения события уже записаны где-то и потому обязаны произойти. Нет, то, что я вижу, — это как нити в основе полотна, но рисунок его неизвестен заранее, он проявляется лишь в момент создания, в момент настоящего. Будь это не так, информация обо всех, даже самых мелких событиях была бы известна мне на тысячу лет вперед, а не появлялась незадолго до того, как им случиться. Будущее создают люди. Его создаю я. Я поверну этот мир туда, куда захочу. Для чего иначе существует мой разум?»

Он замолчал, увидев, что Евгения его не слушает. Она склонилась над кроваткой, с тревогой вглядываясь в раскрасневшееся личико малыша. Ей в эту минуту не было дела до настоящего и будущего. Как можно всерьез рассуждать об этом, когда у ребенка режутся зубки?! Алекос понял и оставил ее в покое. И лишь десять лет спустя, обнаружив, как разошлись их пути, Евгения бросилась за ним вдогонку. Понадобились терпение и настойчивость, чтобы вернуть доверие Алекоса. Непросто было уступить, смириться с тем, что он на ее глазах сознательно уничтожает целый народ. Эту волну было уже не остановить: появившееся огнестрельное оружие должно было одержать победу над луками дикарей. Такое не происходит быстро. Внуки Астиса все еще будут сражаться с остатками детей леса, стреляя по ним из ружей и отравляя источники воды. Пусть не спеша, но жизнь примитивных племен подходила к концу и должна была исчезнуть под натиском образованных и жестоких соседей.

Когда Евгения возвращалась из лагеря к Фараде, проезжая по впервые проложенным в лесах дорогам, ей вдруг вспомнилась роща на пляже, у домика Сериады, где она отдыхала в молодости. Она ясно вспомнила, как стояла среди охранителей, смотрела на лазурный океан с белой полосой песка и испытывала нестерпимое желание навечно сохранить в себе эту красоту. Экипаж подскочил на очередной рытвине. Вот что нужно было спасать, подумалось ей. Не вечный океан с солнцем и ветром, а эти мрачные леса и их несчастных жителей. Когда они исчезнут, вместе с ними навсегда уйдет что-то очень важное, что-то, что все эти века и тысячелетия было необходимо миру.

Потом они много раз спорили об этом с Алекосом и в конце концов сошлись на том, что проблема не в дикарях, а в их собственном отношении к жизни. Оба они чувствовали ответственность за происходящее, от них обоих зависела судьба Матагальпы. Но если Алекос торопил будущее, ничем не брезгуя ради прогресса, то Евгения желала сохранить в неприкосновенности прошлое и потому постоянно терзалась чувством вины. В конце концов ей пришлось отступить. Новое прочно захватило власть на континенте, принеся с собой грохот бензиновых машин, ружей, заводской смог и разросшиеся города. Она и сегодня не любила вспоминать о своем поражении, пусть оно и заставило ее оторваться от мелких женских хлопот.

Алекос сказал:

— Значит, железа там нет. Это плохо. Скоро заводы начнут простаивать.

— Не преувеличивай! — возразила Евгения. — Металла хватит еще лет на пятьдесят, даже если потребление возрастет в несколько раз.

— Я бы не был столь уверен. К тому же мне не дает покоя мысль, что многих элементов у нас просто нет. Если не решить эту проблему, нас ждет кризис.

Евгения давно ждала этих слов. Она спокойно, не поворачивая головы, спросила:

— Ты решил уйти?

— Пора, — кивнул он.

Он уже уходил не раз. Объявляя, что едет на галафрийские заводы, запирался в Галафрии на своей вилле, и даже никто из тамошних слуг не знал, что царя нет не только в доме, но и вообще в Матагальпе. Алекос облетел всю планету, побывал на всех материках. И Евгения путешествовала вместе с ним. Они составили карту всех земель, нанесли на нее морские и воздушные течения, выбрали наиболее быстрый и безопасный путь к ближайшему континенту.

«Как все идеально продумано!» — восхищался Алекос. Они сидели на скальном уступе, на высоте двух с лишним тсанов над уровнем океана. Был полдень. Тени исчезли — северная оконечность материка находилась прямо на экваторе. Ближайший к Матагальпе, он отстоял от нее почти на три тысячи тсанов. Пролетая над горами, над саваннами и лесами — материк был в два раза больше Матагальпы, — Алекос и Евгения видели незнакомых животных и птиц. Видели и города с непривычной архитектурой. Они ненадолго задержались в горах, записывая все замеченное.

«Как продумано! — повторил он. — Эта сказка о подводном загробном царстве — единственный след, оставленный ими в Матагальпе. Просто и гениально. Всего лишь один запрет, но какие последствия! Если бы не он, наши люди давно бы достигли этой земли. Вероятно, что-то подобное до сих пор действует и здесь, иначе почему мы о ней ничего не знаем? Готов поспорить на свой царский титул, — добавил он, пристально вглядываясь вдаль, — что на эту землю никогда не ступала нога олуди. Она чиста, как младенец в первый день рождения. Это заповедный край, хранимый богами. Но однажды я приду сюда!..»

Их любовь тогда ненадолго вспыхнула с новой силой. Оба они чувствовали в себе непобедимую мощь. Взявшись за руки, они взлетали выше самых высоких облаков и падали вниз, так что останавливалось сердце и уши закладывало от свиста ледяного ветра. Они купались в чистейших лагунах тропических островов, догоняли альбатросов посреди океана, согревали друг друга над заснеженным северным полюсом. Это было лучшее время их общей жизни, но все же пришлось вернуться домой.

Теперь, спустя несколько лет после последней тайной экспедиции, будни царя и царицы проходили вдали друг от друга. Они оказывали друг другу знаки почтения на официальных мероприятиях, всегда были безупречно вежливы, но говорить им было уже не о чем. Триста лет не сбросишь со счетов. Алекоса больше не интересовали ни женская красота, ни секс. Если считать чувственные удовольствия истинно человеческим качеством, то он не был больше человеком. Иногда он неделями не вспоминал, что нужно есть и пить, получая энергию будто бы прямо из воздуха и всю ее направляя на поддержание мысли. Государственные дела он передал жене и сыну и с головой ушел в науку. Наследниками скромной лаборатории стали два десятка мощных институтов. С электричества Алекос переключился на оружие, потом на нефть и автотранспорт. А после путешествий он осознал, что ограниченные ресурсы Матагальпы в скором времени заведут его в тупик. Уже сейчас вставал вопрос нехватки угля и металла, которые требовались везде в огромных количествах.

У Матагальпы был могучий флот. Огромные корабли, оснащенные и паровыми двигателями, и дизелями, вооруженные мощными пушками, были способны преодолевать огромные пространства. Но он еще не говорил никому о том, что задумал. Астис догадывался, а Евгения понимала все без слов. И в этом она тоже не согласна была с великим царем. Ей казалось, еще слишком рано встречаться с другими цивилизациями. Матагальпа еще не полностью восстановилась после войны. Было слишком много молодежи и слишком мало зрелых, умудренных опытом мужчин. Если Алекос отправится в плавание, он заберет с собой лучших. Сколько из них вернутся? В ближайшие десятилетия им не грозит катастрофическое истощение ресурсов, зато за эти годы население может увеличиться вдвое. Это, по ее мнению, веские основания остаться. Алекос задумал свой уход исключительно как уступку сыну, считала она. Да, Астис взял от обоих родителей самое лучшее. Он достойный человек и талантливый правитель, способный царствовать над целым континентом. Признавая это, Алекос готов был уйти до того, как честолюбие сына вобьет клин в их отношения.