Академический дефектив

Я упала на колени, открыв рот и глядя в одну точку. Через мгновенье я подняла глаза, зажимая рот рукой.

— Вспомнила все-таки, — послышался голос демона, а я все еще видела яркий свет, идущий от нарисованного круга, а в мешанине голосов, звучало одно и то же имя. — Я приказал всем, кто попадет в ваш мир, создать особый медальон. Поверь, я знал про ваш мир достаточно, поэтому потребовал, чтобы меня вызвали в Академии. В любой. Я терпеливо ждал, когда кто-нибудь им воспользуется. Я прекрасно знал, что придут боевые маги. И прекрасно знал, чем они занимаются. Не все, кто засыпал, умирали. Были и те, кто возвращался. Они многое рассказывали о вашем мире, который мы называли Адом.

Значит, его молчание и отстраненность связана с тем, что он нашел уголовное дело. Теперь понимаю, почему он вдруг стал холоден и отстранен. Демон ненавидит меня.

По моим щекам потекли слезы, а я глубоко дышала, пытаясь утешить себя мыслью о том, что мое желание точно не сбудется. А пока желание не сбылось, убить меня он не сможет.

Я стояла с опущенной головой и тяжело дышала, пытаясь подавить приступ удушающих слез. Слезы падали на пол, а я пыталась растереть их рукой, смахнуть поскорее с мокрых глаз. Но стоило это сделать, как тут же набегали новые.

Внезапно я почувствовала, как меня берут за подбородок и заставляют посмотреть на себя. Сердце бешено колотилось, я глотала слезы, отводя взгляд.

— И вот что мне с тобой делать? — послышался голос демона, а на пол упала черная перчатка.

— Я знал это еще до того, как пришел к тебе на экзамен.

По телу разливалось успокаивающее тепло, сквозь мутную пелену слез проступали очертания красивого лица. Я пыталась дрожащими руками убрать его руку, но то самое тепло обволакивало меня, заставляя дышать ровно и глубоко. Я прижалась щекой к чужой руке, которая стирала слезы.

— Ты простил? — едва слышно спросила я, пугаясь тому, как дрожит мой голос. С каждой секундой мне становилось так тепло, наполняя какой-то странной уверенностью, что меня укутали в одеяло и обняли, хотя я все еще стояла посреди комнаты. Казалось, мир становился ярче, словно последние теплые лучи осеннего солнца согревают вопреки прогнозам погоды.

Его рука обняла меня, а я застыла, чувствуя мягкое прикосновение его губ к моим. В этот момент невидимая вселенная рассыпалась мириадами звезд, опадающих вниз бесконечным звездопадом желаний. Тепло, которое согревало меня, заставляло, задыхаясь, отвечать на поцелуй, от которого сердце заходилось в глухой истерике. Каждое прикосновение губ дарило странное чувство бесконечного падения, от которого стынет кровь. С каждой секундой тепло нарастало. Словно, осеннее солнце, проникающее сквозь золотую листву, неожиданно начинало разгораться, опаляя жаром; словно маленький огонек, бережно согревающий озябшие ладони, доверчиво протянутые к нему, разгорался в огромное завораживающее пламя.

Поцелуй становился все глубже, а я мокрой щекой чувствовала, как демон тоже задыхается. Раскаленные простыни, жадные прикосновения, которые выжигают на коже страстные узоры застилали глаза пьянящим видением… Душу наполняло непреодолимое желание врасти в чужое тело, склонившееся надо мной в пугающем порыве, впиваться пальцами до боли, терзать до тех пор, пока жадное и голодное сердце не насытится. А сердце просило еще и еще, стыдясь своих желаний, ненавидя себя за это и проклиная за слабость. Только не говорите, что это опять наваждение. Что кто — то сейчас стоит с равнодушным лицом, глядя на меня холодным деловым взглядом, который режет больнее канцелярского ножа.

— Не верю, — прошептала я, пробуя на вкус его губы и прикасаясь пальцами к его волосам. Я верю, а вот мое сердце почему-то нет. Поэтому и бьется так нервно, быстро и исступленно. Мои пальцы верят в то, что я вплетаю их в чужие волосы, прикасаюсь к чужой шее, недоверчиво скользя по щеке. Мои губы верят, чувствуя, как их нежно съедают чужие губы. А вот сердце нет. Может, потому что оно не может прикоснуться к чужому, как бы крепко меня не прижимали к себе. А может оно просто устало от наваждений? Его ведь учила жизнь не верить никому. И демонам в первую очередь. У меня такое чувство, что я совершаю преступление пострашнее, чем то, которое совершила много лет назад, произнеся незнакомые слова на незнакомом языке. Но ведь в книгах об этом ничего не сказано? Я ведь не делаю ничего плохого?

Меня крепко обняли, подарив легкое прикосновение губами к губам. Я стояла, уткнувшись в чужую грудь и обнимая его за талию дрожащими руками.

— Я вот теперь смотрю на твои клыки, — послышался голос, а я боялась даже вздохнуть, поглаживая пальцами его спину и замирая. — И понимаю, что забыл про них.

— Укушу-с! — сглотнула я, шмыгая носом. — Еще как укушу-с!

— Укусишь, укусишь, — послышалось в ответ, а я улыбнулась, тщательно пряча улыбку.

— Я не верю, что ты смог простить, — вздохнула я, прислушиваясь к чужому сердцу.

— Правильно делаешь, — произнес демон, отстраняя меня. — Мне пора. Ты пока остаешься здесь.

— То есть, это — не случайность? Смерти не случайны? Ты знаешь про Академию что — то, чего не знаю я? — спросила я, глядя на него с подозрением. — Вот что за манера, не говорить мне всей правды!

— У меня может быть тысяча версий, — произнес демон, поправляя на руке перчатки. — Но это мои догадки. Люди поражают меня. Они не только к нам, но и друг к другу относятся «по-человечески».

Он прямо выделил это слово, а потом растворился, оставив мое сердце в растерянности. Я улеглась в гроб, задвинула крышку и прикрыла глаза. Моего отца убил демон, которого он вызвал, чтобы спасти мою мать. Мой отец уничтожил демона, понимая, что даже они не способны воскрешать людей из мертвых. Я должна ненавидеть демонов за то, что вместо любящей семьи у меня были опекуны с их любовью «от сих до сих», за то, что разрушили мою жизнь. Но ведь это же не демон виноват в том, что его вызвали? Это же не демон виноват в том, что где-то в глубине людского сердца родилось сокровенное желание? У отца не было выбора. Людская магия была бессильной. Он ни за что бы не вызвал бы демона, если бы знал, что есть другой способ.

Мой отец был боевым магом, поэтому всегда говорил, чтобы я делала все сама. «Папа! Подай мне куклу!», — слышался собственный голос, а я пошевелила губами, вспоминая собственные слова. «Встань, и сама возьми. Никто не будет исполнять твои желания. Только ты сама!», — слышался далекий и почти забытый голос, который так усердно стирали из моей памяти. «Ну па-а-ап!», — капризничала я, рассказывая с детским лукавством, что она слишком далеко, что у меня ручки короткие, и что ножки устали сегодня бегать. «Нет! Все сама!», — слышался голос отца.

В море сумбурных воспоминаний, в тревожной полудреме, я сумела дожить до вечера. Сердце мое, немного успокоившись сном, отказывалось верить в то, что было вчера, убеждая меня в том, что это всего лишь мне приснилось.

— Вам на занятия! — послышался отчетливый стук в дверь, а встала, поправляя съехавший парик и продирая сонные глаза. — У вас по расписанию «Магическая теория», а следующий урок «Кровопускание».

Сидя в аудитории и тихо засыпая под пространные рассуждения невысокого, светловолосого, но вполне симпатичного преподавателя, о природе магических вещей, про то, как драконы бороздят небеса нашего мира, про то, что без магии теперь никуда даже вампирам. Нас долго и упорно возили клыками по будущему курсу, не забывая упомянуть, что, в отличие от людей, мы не будем изучать целый список опасных, а поэтому абсолютно ненужных, заклинаний. Пока все внимательно слушали, я задумчиво штриховала красными чернилами нервный контур в тетради, оставляя кровавую дорожку клякс. Странные мысли блуждали в лабиринте «но» и «вдруг», как неопытные туристы. К концу урока они благополучно зашли в тупик, потоптались там немного, потом пристали ко мне, вопя, что аргументы кончились, факты кончились, и им теперь суждено погибнуть в этом тупике.

Уныло переставляя ноги и игнорируя знаки внимания, я тащилась за стаей вампиров в следующую аудиторию, где на меня смотрел нарисованными точками глаз знакомый, изгрызенный манекен. Ко мне приставали, звали в свои компании, анонсировали какие — то ночные вылазки в лес, пытались заинтриговать «бутылочкой крови, привезенной из дома», а я вежливой улыбкой посылала всех в сторону солнца, раздражаясь от каждого «Привет!».