Учитель танцев

— «Тройчатку» девушке, успокоительное — мужу, — сказал он фельдшеру. И обратился к Алисе: — Госпитализироваться будем?

— Да, — согласилась она.

— Нет, — одновременно с ней возразил Ник.

— Сэмми… — напомнила Алиса. — Куда тебе лишняя забота?

— Ты не лишняя забота! — разозлился он. — Ты часто в больницах лежала? В обычных, городских?

— У нас хорошие больницы. — Врач, крупный мужчина с проседью в волосах, вздохнул. — Но дома лучше, особенно если надлежащий уход. Вы уколы ставить умеете?

— Да, — ответил Ник.

— Но как же… — Алиса растерянно на него смотрела.

— Это не обсуждается, — отрезал он.

Услышав, что в квартире посторонние люди, Сэм просочилась в комнату. Ник не сразу сообразил, что с белыми халатами у дочки связаны не самые лучшие воспоминания. В общем, сначала она молча слушала разговор, притаившись за кроватью, а когда фельдшер стал делать Алисе укол — заревела.

— Сэмми! — Ник подхватил ее на руки. — Укол — это хорошо, не плачь.

— Мама непременно поправится, — пообещал врач.

И откуда ему было знать, в каких отношениях они все состоят? Ник не стал объяснять. Пусть он — муж, а Сэмми — дочка. Плевать. Главное, чтобы лисенку помогли.

— Кстати, вы не беременны? — спросил врач у Алисы.

— Нет.

— Это замечательно…

Ник унес Сэм в другую комнату, попросил никуда не выходить, и вернулся к Алисе. Врач попался хороший — подробно рассказал все, что нужно делать, как сбивать температуру, какие лекарства лучше пить, при каких симптомах вызывать скорую.

После Алиса уснула. Температура у нее снизилась, голова перестала болеть, и Ник, успокоившись, пошел укладывать Сэм. Ее сознательность еще не возросла настолько, чтобы оторваться от мультиков и самостоятельно лечь спать. Впрочем, от переживаний и слез дочка уже клевала носом.

— Лиса — мама? — спросила она сонно, когда Ник напевал ей любимых «жеребят».

— Нет, солнышко.

— Лиса — мама, — повторила Сэм, на этот раз в утвердительной форме.

— Нет же…

— Мама! — перебила она.

«А ведь лисенок предупреждала…» — мелькнуло в голове у Ника. И снова его вина, он не дал Сэм забыть Алису, когда это еще было возможно. А теперь — пожалуйста! — мама…

Алиса добрая, и она любит Сэм. Но… мама? Обрадуется ли она такому? И потом, Лиса может жить отдельно, а мама должна всегда находиться рядом с дочкой.

Как же все сложно!

Ник дождался, когда Сэм заснет, и вернулся к Алисе. Она тоже спала, пригревшись под одеялом. Он пощупал футболку — насквозь мокрая. Врач предупреждал, что Алиса вспотеет. Пришлось будить и переодевать. Вести в туалет, поить теплой водой с лимоном.

— Зачем, Ник? — спросила Алиса, откинувшись на подушку после того, как напилась.

Он сразу понял, что она так и не успокоилась из-за того, что ее не отпустили в больницу.

— Лисенок, ты же неглупая девочка, — ласково произнес он, убирая с ее лица мокрые прядки волос. — Как я могу отправить тебя в больницу? Да еще в инфекционную, где даже навестить нельзя. Да я же с ума сошел бы, пока ты там.

— Почему?

Она упорно притворялась глупой. Или действительно не понимала?

— Потому что я тебя люблю.

Ник наклонился и поцеловал ее в лоб, заодно проверяя, нет ли температуры.

— Ты меня…

— У-у-у… — Ник улыбнулся. Видимо, из-за лекарств Алиса не очень адекватно воспринимала реальность. — Спи, лисенок. Завтра поговорим.

Она послушно закрыла глаза, но успела поймать Ника за руку и не отпускала, сжимая пальцы.

— Спи, лисенок, — повторил он. — Я здесь, я не уйду.

«Никогда», — добавил Ник про себя.

= 30 =

Алиса перестала чувствовать время. Болела она редко, но температуру всегда переносила с трудом и существовала где-то между сном и явью, с трудом воспринимая происходящее.

Ник рядом, это она понимала. Он превратился в терпеливую няню-сиделку: менял одежду и постельное белье, обтирал, поил, делал уколы и давал лекарства. Или все это ей снилось? Она же видела во сне, как Ник сказал, что любит ее.

Когда температура снижалась, Алиса разговаривала с Ником и Сэмми, отвечала на их вопросы. Температура поднималась — и она снова проваливалась в яму с тягучим туманом и все забывала. А потом просыпалась от боли — мышцы и суставы как будто прокручивали через мясорубку. Вскоре и глотать стало трудно — обложило горло, — и на глаза наворачивались слезы от яркого света.

Непрекращающийся кошмар. Ад. Пекло.

И успокаивающий голос Ника, как лучшее лекарство.

— Все хорошо, лисенок, я рядом.

Хорошо?

Она верила Нику, несмотря ни на что.

И он не обманул.

Алиса открыла глаза и поняла, что умирает от голода. Сесть удалось с трудом: она ослабела, и голова закружилась, едва она оторвала ее от подушки. Судя по сумраку за окном — раннее утро. Ник спал рядом, на другой половине кровати, притулившись на самом краю.

Жалко будить. Но если она попробует встать сама, то упадет, и у Ника появятся новые проблемы. Алиса дотронулась до его плеча:

— Ник…

— Что? — мгновенно подскочил он. — Лисенок?

Сонный, взъерошенный, измученный. При свете ночника Алиса не могла рассмотреть лицо, но ей показалось, что Ник похудел.

— Я бы слона сейчас съела, — пошутила Алиса. — У нас есть слон?

Наверное, Ник решил, что она все еще бредит, потому что обошел кровать и положил руку на ее лоб, проверяя температуру.

— Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую себя живой.

— Лисенок…

Ник обнял ее так крепко, что хрустнули косточки. Алиса уткнулась носом в его шею, вдыхая родной запах.

— Слона нет. Есть куриный бульон.

— Фу-у-у… — протянула она. — Почему всех больных пичкают бульоном?

— Тебе сейчас ничего другого нельзя. — Ник погладил ее по волосам, пальцы коснулись щеки. — Организм отвык от нормальной пищи.

— А сколько времени прошло, как я в отключке?

— Три дня.

— Сколько?!

— Три, лисенок.

Он потянулся к ее губам, но Алиса отпрянула.

— Я три дня не чистила зубы!

— Какой ужас, — тихо засмеялся Ник.

— Помоги мне добраться до ванной, — попросила она. — И давай этот свой… бульон.

Ник действительно осунулся, а под глазами у него залегли черные тени. Она выглядела еще хуже — на лице торчит один нос, ребра выпирают, и сыпь по всему телу.

— Это пройдет, лисенок, — сказал Ник, заметив, как она рассматривает живот.

— Неприятно. — Ее передернуло.

— По сравнению с тем, что творила с тобой температура — ерунда.

За стол Ник ее не пустил. Устроил с комфортом в подушках, принес миску с бульоном, намереваясь кормить.

— Не выдумывай. — Алиса отобрала у него ложку. — Я и сама справлюсь.

После еды ее стало клонить в сон.

— Мне кто-нибудь звонил? — спросила она, зевая.

— Нет. Я ставил твой телефон на подзарядку. Не хочешь сообщить родителям?

— Не хочу. У них круиз, пусть отдыхают. — Алиса вдруг поняла, что ее слова прозвучали двусмысленно. — Ох, Ник… Ты хочешь, чтобы я им позвонила?

— Хотел бы я знать, с чего тебя так перекосило, — заметил он спокойно. — О чем ты подумала?

— О том, что веду себя эгоистично. Ты устал, а родители… «пусть отдыхают».

— Глупый маленький лисенок.

— Почему глупый?

— Ты все никак не можешь поверить. — Ник погладил ее по щеке. — Впрочем, я сам виноват.

Алиса поймала его руку, поцеловала ладонь, потерлась об нее щекой.

— Не могу поверить во что? — шепотом спросила она.

— Ты не проблема, лисенок, и не обуза. Мне не нужны помощники, чтобы заботиться о тебе. Я не отдам тебя родителям.

— Так мне не приснилось? — Она растеряно на него посмотрела. — Ты сказал…

— И повторю это снова. Я люблю тебя, мой лисенок.

Эти слова оглушили Алису. Одно дело мечтать, другое — услышать то, во что уже практически не верилось. И причин для сомнений нет, наоборот. Нику плевать, что она больная и страшная, он все равно ее любит.

Алиса схватилась за переносицу, потому что в глазах защипало. Она не могла ничего ответить, но не потому, что сомневалась. Боялась расплакаться. Впрочем, Ник и не ждал ответа.