Обманутая

«Я умру, – думал Ричард, – я умру, я умру…»

Удары прекратились, когда Линвилл уже готов был потерять сознание. Он чувствовал, что лишь какая-то доля секунды отделяла его от обморока, и жалел, что этого не произошло. Единственное, чего он желал в этот момент, это отключиться. Или умереть поскорее.

Его сотрясала дрожь, и бросало в жар от боли. Боль составляла все его существо. Он трясся в лихорадке и едва мог дышать. И спрашивал себя, почему вообще до сих пор жив.

Представил себя со стороны: пожилой мужчина в клетчатой фланелевой пижаме сидит, связанный по рукам и ногам, на кухонном стуле, с лицом, разбитым в кровавое месиво, истекает кровью и тихо стонет. Каких-то пятнадцати минут оказалось достаточно, чтобы превратить его в этот человеческий остов, обреченный на смерть.

Ему вспомнилась Кейт. Ричард знал, чем для нее обернется его смерть. У нее никого больше не было, кроме него, и он с глубокой скорбью сознавал, что придется покинуть ее. Кейт была единственной его дочерью… одинокая, несчастная женщина, неспособная обзавестись друзьями, покорить мужское сердце, завести семью. Или, на худой конец, обрести счастье в профессии. Они никогда не заговаривали о том, как ей было одиноко и тоскливо. Кейт всегда делала вид, что всё в ее жизни в порядке, и Ричард с уважением относился к ее желанию сохранить эту видимость. Никогда не говорил, что знает, как ей худо. Теперь, вероятно, в последние минуты жизни, он понял, что совершал ошибку. Когда они виделись, то заняты были тем, что притворялись друг перед другом и попусту тратили время. Как видно, ему уже не представится случая исправить эту ошибку…

Он с трудом поднял голову. Сквозь щели заплывших глаз увидел, как неизвестный без всякой спешки роется по кухонным ящикам и шкафам. Наконец он нашел то, что искал, – полиэтиленовый пакет.

Ричард все понял. Он раскрыл рот и хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный, отчаянный хрип. «Нет, – хотел он сказать, – прошу, не надо!» В следующий миг палач надел пакет ему на голову и чем-то стянул вокруг шеи, скотчем или шнурком.

Ричард хотел что-то сказать. Теперь он знал, с кем имеет дело. Догадался, о каких подробностях прошлой жизни говорил его истязатель. И как же он сразу этого не понял?

Но было слишком поздно. Ричард уже не мог говорить. Он еще дышал. Яростно, безумно, лихорадочно, все быстрее…

Вдыхал последние капли кислорода в своей жизни.

Понедельник, 28 апреля

1

Джонас Крейн не мог отделаться от мысли, что впустую тратит время. Однако он обещал Стелле, что запишется на прием к доктору Бенту, и теперь не мог отступиться, сколь бы сомнительной ни казалась ему эта затея. В отличие от своей жены, Джонас не мог причислить себя к ярым сторонникам гомеопатии – но и однозначным ее противником не был. Кому-то она, возможно, помогала, кому-то – нет. Стелла всегда выглядела расслабленной и счастливой после визитов к доктору Бенту. Правда, трудность с ребенком и ему оказалась не по силам. В конце концов, никто не смог и помочь. Вероятно, с какими-то проблемами в этой жизни оставалось просто смириться.

Ждать пришлось довольно долго, и Джонас извелся от раздражения. Ему было назначено на одиннадцать часов, но, пока подошла его очередь, прошло лишних сорок минут. Стелла его предупреждала:

– Он проводит с пациентами очень много времени. Поэтому иногда приходится подождать. Но потом и тебе уделят столько времени, сколько нужно. Доктор Бент не выпроваживает пациента только потому, что в приемной дожидаются другие.

Это казалось ей превосходным, а вот Джонас считал такой подход крайне сомнительным. Однако он убеждал себя, что ему еще повезло попасть на прием в первой половине дня. Те, кто записался после полудня, действительно заслуживали сочувствия. Учитывая, как сдвигалось расписание, сорок минут ожидания, вероятно, должны были показаться сущим пустяком. Так или иначе, доктор Бент оказался весьма приятным человеком. Предприимчивым и умным. Внимательным. Из тех врачей, которые воспринимают своих пациентов всерьез и действительно хотят помочь.

Доктор изучил данные его электрокардиограммы.

– Но я не вижу проблем.

– Да, в этом-то и проблема, – ответил Джонас. Он постарался не думать о том, что в час у него назначена важная рабочая встреча и ему придется добираться в другой конец Лондона. Он дождался своей очереди, и следовало переключить все внимание на этот разговор. – Похоже, что всё в порядке. Я посетил уже немало врачей. Сердце, давление, пульс… всё в норме. Вот, – он достал из внутреннего кармана сложенный листок и положил на стол, – общий анализ крови двухнедельной давности. Никаких отклонений.

– Действительно, – согласился доктор Бент. Он внимательно взглянул на Джонаса. – Похоже, что вы вполне здоровы. И все-таки… что-то вас беспокоит?

– Ну… да, – ответил Джонас.

Ситуация складывалась крайне неловкая. Сорокадвухлетний мужчина, по всей вероятности, совершенно здоровый, сидел в кабинете у востребованного врача и убеждал его, что болен, хотя все анализы указывали на обратное. Ипохондрия? Кризис среднего возраста? Но Джонас чувствовал, что доктор Бент не собирается его упрекать, и начинал понимать, почему Стелла так настоятельно советовала сходить к нему. Глядя на него, пациент чувствовал, что может рассказать все, без страха выставить себя идиотом или навлечь на себя недовольство.

– Я… как-то встревожен. Уже какое-то время… примерно с начала года меня беспокоят эти странные симптомы. Головокружение. Внезапная заложенность в ушах. Покалывание в левой руке, а потом ощущение, будто она вдруг немеет. Поначалу я думал, это признаки скорого инфаркта, но мои опасения не подтвердились. Врачи ничего не нашли. Вообще ничего такого, что проявлялось бы подобными симптомами. Но это не прекращается. Я рад, конечно, что за этим не кроется ничего серьезного. И все же это сбивает с толку. Во всяком случае, Стелла говорит, что от этого не стоит просто отмахиваться.

Доктор Бент улыбнулся.

– Как дела у Стеллы?

– Спасибо, все хорошо.

– А малыш Сэмми?

– Тоже хорошо. Даже очень. Ему исполняется пять через пару дней. С нетерпением ждет дня рождения.

– И вы по-прежнему довольны своим решением? Насчет приемного ребенка, я имею в виду.

– Да. Абсолютно. Это лучшее, что мы могли сделать. И это положило конец бесконечным и безуспешным попыткам… – Джонас не договорил. Доктор Бент был в курсе.

Он покивал.

– Восемь попыток искусственного оплодотворения, верно?

– Да. И это продолжалось больше года, под конец мы просто вымотались… В какой-то момент Стелла решилась прекратить это и обратиться в службу по усыновлению. Только это и спасло наш брак. И банковский счет. В финансовом плане мы тоже долго не протянули бы.

– Вы уже поправили финансовое положение? Все-таки прошло несколько лет…

Джонас покачал головой. Как оказалось, откровенный разговор действительно шел на пользу. Не нужно было изображать, что у него всё под контролем. Можно было говорить обо всем без утайки.

– Нет, мы до сих пор не расплатились по долгам. И взносы за дом еще не скоро удастся погасить. Да еще и пришлось взять второй кредит, чтобы оплатить «Борнхолл».

Так называлась клиника, где они пытались зачать ребенка. «Борнхолл» был основан врачами, которые первыми зачали ребенка в пробирке – Луизу Браун. Однако в случае с Джонасом и Стеллой они оказались бессильны.

– Кое-как удается все выплачивать. Но нельзя допускать, чтобы в моей работе что-то вдруг пошло не так, все завязано на этом.

– Вы работаете сценаристом, верно?

– Да.

– И хороши в своем деле?

– Да, вполне. Но…

Джонас беспомощно повел плечами. Доктор Бент спокойно наблюдал за ним.

– Но когда телефон не звонит в течение дня, вы начинаете беспокоиться. И если киностудии не отвечают на письма. И когда падают рейтинги. Но полагаю, даже когда все идет наилучшим образом, вы ощущаете приближение катастрофы. И чем лучше обстоят дела, тем сильнее страх не удовлетворить собственные запросы. Провалиться. Верно?