Страница 10 из 11
Дом.
Вот куда хотела попасть Офелия, перед тем как шагнуть в зеркало туалета. И оно доставило ее сюда, разбудив в ней вторую память, которая Офелии не принадлежала.
– Это не мой дом, – с упреком сказала Офелия своему отражению, как будто они уже не понимали друг друга. – Я ведь не она!
Но едва Офелия произнесла эти слова, как поняла очевидное: во время первого посещения этого места она увидела Евлалию лицом к лицу с отражением в зеркале – отражением, к которому Евлалия обратилась напрямую; а сегодня этого отражения не было.
Что же она тогда сказала?
«Скоро, но не сегодня», – вспомнила Офелия.
И тут ей пришла в голову очень простая мысль: нужно рассказать об этом Торну.
Она снова нырнула в зеркало, стараясь действовать как можно аккуратнее и проявлять как можно меньше инициативы – иными словами, соглашаться на любые направления, не отдавая предпочтения ни одному из них. В результате ее выбросило в какое-то трудноописуемое пространство, где цвета и формы, расплываясь, смешивались друг с другом – так бывает, если закрыть глаза и сильно нажать на веки.
Некая промежуточная область между зеркалами. Темница Другого – как Офелия понимала теперь, – из которой она его освободила.
Офелия случайно попала в это двойственное пространство, когда сидела в изолярии «Дружной Семьи». И теперь начинала инстинктивно понимать, как можно в него проникнуть. Ей даже казалось, что отсюда почти различимы отзвуки голосов всех зеркал в мире, как бы далеко они ни находились.
Ни секунды не колеблясь, Офелия выбрала одно из них – то, что висело в атриуме дома Лазаруса. Она вынырнула из этого зеркала, висевшего над буфетом, и стала пробираться между кадильницами, как вдруг недоуменно спросила себя: туда ли она попала?
Она застала Торна лицом к лицу… с куклой.
Посланница
– Ну вот и вы наконец-то! – радостно воскликнул Амбруаз, выкатившись в своем механическом кресле навстречу Офелии, когда она неуклюже спрыгнула с буфета. Его оленьи глаза с длинными ресницами радостно блестели, выделяясь на темном лице. На коленях лежал шарф Офелии, свернувшийся клубком. – Мы уже слышали о перерегистрации. Надеюсь, у вас там не было проблем?
И Амбруаз сочувственно протянул Офелии обе руки – левую, находившуюся справа, и правую, находившуюся слева. Этот подросток тоже страдал тяжелой аномалией, но ее, в отличие от других, трудно было не заметить.
Аномалия Офелии была скрытой, невидимой. Еще более противоестественной.
– Мои поддельные документы меня выручили, – ответила она. – Только я не поняла, в чём смысл подобных формальностей.
– В этом было всё что угодно, кроме смысла.
Торн произнес эти слова своим низким чеканным голосом. Он сидел на бортике бассейна, до краев наполненного водой после недавних ливней, и неотрывно, словно гипнотизируя, сверлил взглядом куклу, которую посадил на скамеечку, лицом к себе.
– Во всяком случае, – медленно произнес он, – это наверняка не останется втуне. Светлейшие Лорды готовят план.
– Какой?
– Не знаю. Я ведь только ношу их мундир, не более того.
Офелия протянула было руку, чтобы взять свой шарф, но тот строптиво обмотался вокруг тела Амбруаза и даже обвил трехцветным тюрбаном его голову. Офелия вздохнула: ей было тяжело видеть его привязанность к другому человеку. С тех пор как они с шарфом разлучились – по ее вине, – их отношениям пришел конец.
Амбруаз с виноватой миной протянул Офелии плошку риса.
– Вы, наверно, жутко проголодались, и я велел нашему кухонному роботу приготовить вам поесть. Sorry![16] – со вздохом извинился он, увидев, как у Офелии выступили слезы на глазах после первой же ложки. – Наш повар слишком увлекается пряностями. А что это у вас на лбу?
– У Мемориала не хватило бумаги, – иронически бросила Офелия.
И, подойдя к зеркалу, из которого прошла в дом, попыталась стереть штамп. Но это ей не удалось; вдобавок она украсила свой лоб еще и желтой полосой от соуса карри.
– Алхимические чернила, miss, – объяснил ей Амбруаз. – Они сотрутся только в день и час, назначенный администрацией Вавилона. Придется потерпеть.
Этот мальчик был воплощением доброты. Он ничем не походил на Лазаруса, затейника и весельчака, который предпочел стать пешкой какого-то Бога, вместо того чтобы заботиться о родном сыне. У Офелии не хватило духу попрекать Амбруаза ни этим родством, ни благосклонностью ее шарфа. Она ответила ему сердечной улыбкой.
Амбруаз указал на Торна, который упорно не отрывал стального взгляда от стеклянных глаз куклы.
– Ваш муж пришел сегодня с новой гостьей. Мне было бы extremely[17] интересно узнать о ней побольше, но он не пожелал со мной откровенничать. Поэтому я нашел себе другое занятие: придумал целых тридцать четыре причины, объяснявшие, на что такому серьезному человеку эта игрушка.
Торн сокрушенно вздохнул:
– И все причины он перечислял вслух!
Офелия проглотила рис с жадностью, которая свидетельствовала о том, как она проголодалась. Наконец-то ее желудок перестал подавать тревожные сигналы. Дом… Она была дома.
– Я присяду?
Торн перевел на Офелию пронзительный взгляд, которым до сих пор сверлил куклу. Он кивнул, хотя прекрасно знал, что она не нуждалась в его позволении, когда хотела сесть рядом с ним.
Но таков был их уговор: Офелия не должна делать ничего, что могло застать его врасплох.
Она примостилась на бортике бассейна и тоже стала смотреть на куклу, сидевшую на каменной скамье. Нежное фарфоровое личико с раскосыми глазами под красивой темной челкой слегка напоминало ей Дзен, ее бывшую соученицу по роте предвестников.
– Это что, подарок Генеалогистов?
– Их посланница, – ответил Торн. – Они никогда не обращаются ко мне напрямую, чтобы давать инструкции. У них такой своеобразный юмор.
– Ага, значит, я был не так уж далек от истины в своей девятнадцатой гипотезе! – объявил Амбруаз, подъехав к ним с чайным подносом у себя на коленях.
На Вавилоне температура напитков зависела от погоды: чем жарче грело солнце, тем горячей был чай. Офелия стала усердно дуть в чашку, которую неосторожно схватила с подноса. Увы, аромат мятного чая был сразу вытеснен настырным запахом спирта, входившего в состав дезинфицирующей жидкости, которой пользовался Торн, – он сидел совсем рядом. Дождевая вода в бассейне с кувшинками у них за спиной – и та пахла не так назойливо. Офелия уже привыкла к маниям Торна, но эта приняла поистине угрожающие размеры с тех пор, как он стал Лордом Генри.
– И что же гласило послание?
Торн протянул руку и снял куклу со скамьи. Расстегнув кимоно у нее на спине, он показал Офелии заводной ключик, спрятанный под одеждой.
– Пока не знаю. Запись можно прослушать только один раз. Я ждал твоего прихода, чтобы ознакомиться с ней…
Предложение прослушать куклу доселе не фигурировало в числе общих супружеских дел, к которым Офелии хотелось бы приобщиться. И она смотрела не столько на куклу, сколько на державшие ее длинные костлявые руки Торна. Засученные рукава обнажали некоторые из пятидесяти шести шрамов, испещрявших его тело. Офелия видела их все и, вспоминая об этом, каждый раз вздрагивала как в первый, чувствуя себя избранной.
Встретившись с ней взглядом, Торн откашлялся, поправил единственную прядь, грозившую выбиться из идеально гладкой прически, и добавил каким-то чопорным, непохожим на обычный тоном:
– …чтобы ознакомиться с ней вдвоем.
Офелия кивнула и повторила:
– Вдвоем.
Амбруаз несколько раз перевел глаза с Офелии на Торна и обратно, потом дал задний ход своему креслу.
– Ну, я… well…[18] оставлю вас одних. Позовите меня, если что-нибудь будет нужно.
– Желательно соблюдать бдительность, – предупредил Торн, когда скрип инвалидного кресла затих между колоннами. – Этот мальчик посвящен в большинство наших секретов, он открыл для нас двери своего дома, но это вовсе не значит, что он наш союзник. Я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что его отец поручил ему следить за нами в свое отсутствие.
16
Извините (англ.).
17
Очень, крайне (англ.).
18
Хорошо (англ.).