Страница 8 из 21
У Кирилла и Аллы, когда мы были еще студентами, родился сын. Кирилл зашел в буфет, чтобы выпить кофе, потому что это было священнодействием и сказал громко, чтоб его все слышали:
– Я назову сына Олдингтоном!
Это, конечно, был прикол. Ему, наверное, все надоели с вопросами. Но все равно он был рад, что его поздравляют. Весь курс знал, что Кирилл – сын знаменитого питерского спортивного обозревателя Виктора Набутова, друга Николая Озерова, но Кирилл вел себя просто, общался со всеми, даже с нашими местными «алкашами», которые были убеждены, что алкоголь – непременный спутник профессии. Таким же целеустремленным в плане продвижения карьеры, правда, уже без бэкграунда был Игорь Мосин. Когда мы были еще «зелеными студентами», он все время пропадал в Москве, в газете «Известия». Игорь не тратил времени зря – он был настоящим репортером, всегда подтянутым, мобильным, преданным делу. Такое ощущение, что у него в нескольких местах комнаты был прикреплен лозунг «Ни дня без строчки!» – он напоминал ему, что нельзя расслабляться.
Официального статуса «душа курса» у нас не имелось, но на одной из наших вечеринок, уже после окончания ЛГУ им. А.А. Жданова мы решили – и никто даже не оспаривал этого решения, что душой курса была, есть и будет Нонна Корженкова. Я часто бывала у нее в коммуналке, не так далеко от Витебского вокзала. Нонна меня часто успокаивала и настраивала на хороший лад. Она понимала и выслушивала всех, это было какое-то всехристианское прощение. Она всем помогала, как могла. Нонна никому не завидовала, ибо она считала зависть участью слабых. У Нонны было призвание – любить людей.
В «Кровавой собаке» от 18-25 июля 1978 г. я прочла репортаж дня под названием «Возвращение Чапы». В репортаже Залозя рассказывает, как я собиралась на практику и пригласила всех к себе в гости, на Марата. «Чапа сказала: приглашаю всех! Кто может! И кто хочет! И с кем угодно! Только предупреждаю: гитары у меня сейчас нет.
Всем известно, что Чапа – первоклассная гитаристка.
Мы вздохнули (с облегчением). И вечером все, кто мог, кто хотел и с кем угодно – Любань со случайно приехавшим в Ленинград одноклассником, я со случайно встретившимся на факультете новопутейцем Н.Д. Минкиным, Андре и Сашка – с вечным абитуриентом неудачником Сережей Тучкиным – явились в семь часов на Марата.
Чапа сияла. Она даже достала откуда-то гитару и играла…
В этот вечер мы впервые увидели Чапину маму»
Дальше описывается, что мы славно посидели и попели, проводили меня в дорогу. Я ехала на практику в газету «Комсомольская правда». Я не помню ни новопутейца, ни абитуриента-неудачника, ни прочих личностей, которые забрели ко мне в гости. Я помню только белую ночь, заглядывающую в окно. Помню Наташку Сеину и Андре, которые сидели, обнявшись на подоконнике. И чуть не упали в окно. А, может, это было на другой вечеринке. У меня ведь их столько было – вечеринок юности!
***
О преддипломной практике. Редакция газеты «Комсомольская правда» находилась на 6-м этаже здания Дома печати в Москве, по Старому Петрово-Разумовскому проезду. По поводу этого самого 6-го этажа было много шуток и пародий. Мне нравятся такие строки: «И дом родной. И наш кураж. Шестой этаж…Шестой этаж…»
После того, как летом 1977 г. в «Комсомольской правде» вышел мой репортаж с Всесоюзной ударной комсомольской стройки БАМ «Ребята с 208 километра», я стала частым гостем на 6-м этаже. Я стала активным внештатным корреспондентом «Комсомолки». Помню всех журналистов известнейшей российской газеты, которые давали мне наставления в ремесле. Первым учителем в практической журналистике стала заведующая отделом студенческой молодежи «Комсомольской правды» Людмила Семина. Это она с самого начала заметила во мне некую искру творчества и решила «разжечь благодатный огонь». Перечислю имена журналистов, с которыми я общалась и сотрудничала, приходя в газету. Все эти имена овеяны легендами, а для меня они были просто старшими товарищами, с которыми я летала в командировки, продумывала «ударные концовки» и «увлекательные фабулы» для статей, ходила на летучки. Это были: Элла Щербаненко, Юрий Щекочихин, Леонид Загальский, Леонид Репин, Михаил Хромаков, Василий Михайлович Песков.
Помню, писала Курсовую работу по теме «Роль интуиции в творчестве журналиста В.М. Пескова». В Питере, на факультете мне все завидовали, что я могу вот так запросто брать интервью у Василия Михайловича Пескова, что могу с ним пить кофе на 6-м этаже в редакции и неформально общаться. Песков был невероятно популярен в СССР, он был невысоким мужичком в кепке, самоучкой, все знали, что он родом из деревни. Он сам научился писать и делать фотографии. Был предан журналистике как фанат. Для нас, студентов Песков представлялся полубогом.
Мы уважали наших преподавателей, они учили нас определениям и классификациям. Были и такие, кто удачно объединял в себе теорию и практику журналистики – например, Алексей Яковлевич Гребенщиков. Он был блокадником, работал корреспондентом «Комсомольской правды», заместителем редактора «Ленинградской правды». Увы, из газет Гребенщикова периодически выгоняли за пристрастие к алкоголю. Но вот на нашем факультете он прижился. Студенческий люд его любил – обычно Гребенщиков, тощий, длинный, одетый всегда в хороший костюм, но как правило, крепко поддатый, сидел в центре аудитории на стуле, прямо за доской. Речь его лилась свободно, он снабжал ее прибаутками, случаями из жизни. Речь его была умной, насыщенной цитатами, информативной. После лекции он, как правило, отправлялся в рюмочную. Как говорится, пил, но дело свое знал.
И все же, повторю еще раз: журналистику как ремесло надо постигать в поле. Когда я ехала на преддипломную практику в Москву, в «Комсомольскую правду», я радовалась прежде всего тому, что увижу Михаила Хромакова. Он был моим кумиром – подтянутый как стрела, мобильный, всегда занятый делами. Он писал эмоционально и страстно, ничего не боясь. Ритм огромного мегаполиса был его ритмом, он жил в унисон Москве. Это была любовь ученицы к своему учителю, но она была приправлена еще и другим чувством, глубоко спрятанным от чужих глаз – мне в глубине души хотелось, чтоб мой мужчина, которого я обязательно встречу, будет похож на Хромакова. Хромаков был живой иллюстрацией к книге Зигмунда Фрейда «Три эссе о теории сексуальности», у него было все нормально и с сексуальностью, и с творчеством, и с взаимовлиянием одного на другое, то есть с сублимацией.
Мы с Михаилом сидели в отличном буфете «Комсомольской правды», в котором и черная икра, и красная рыба, и шпроты и прочие деликатесы советского времени водились и говорили об ударных комсомольских стройках и музыке. Кажется, эти темы нас двоих объединяли.
– Вот, знаешь, Ира, мне как и тебе нравится дух больших строек, – говорил Михаил. – Вроде в Москве драйва хватает. Но стройки, они дают другой драйв – веру в то, что ты сам можешь что-то построить. Целый город можешь сам построить, с нуля. Улицы назвать именами друзей-первостроителей. У нас, в отделе студенческой молодежи в 1975 году родилась мысль переименовать г. Гжатск, где появился на свет первый космонавт, в г. Гагарин. Мы решили перестроить этот город. Нас поддержал Центральный штаб ССО. Я там дневал и ночевал, в Гагарине. Меня называли «дублером» мэра этого города. Книгу с фотографиями про Гагарин сделал, прямо как Вася Песков, большой знаток собственной интуиции. Ладно, расскажи про питерский рок, – просит Хромаков.
Я рассказываю. Про наши посиделки, про новые диски.
– Я скоро здесь, в Москве создам свою рок-лабораторию, – говорит Хромаков и смотрит на меня смеющимися глазами, из-под модных очков. Мы быстро допиваем кофе и уходим на закрытый просмотр фильма «Пролетая над гнездом кукушки». Просмотр идет без купюр, переводчик даже переводит ненормативную лексику. В СССР такое можно было увидеть только в андерграунде, а я смотрю в центре Москвы, в «Комсомолке». Потом бредем домой по вечерней Москве, я пытаюсь расколоть Хромакова по поводу того, когда и где он создаст рок-лабораторию, но он молчит.