Страница 6 из 21
– Супер! – воскликнула Залозя. – Ты, Чапа, просто звезда! Весь курс будет в восторге!
Залозя, как мне кажется, пребывала в предвкушении, что она будет первой, кто поведает это курсу. Глаза у нее, наверное, блестели. Но этого я видеть не могла, потому что Люда всегда ходила в черных очках. Я, правда, немного преувеличила – наверное, пафосность момента к этому располагала, плюс шампанское было слишком игристым. Но преувеличила я только один момент – то, что я перевоплотюсь в дальнобойщика, конечно, я бы не смогла вести огромную машину, но все остальное было полной правдой.
На зимних каникулах я отправилась в путь из Якутска на машине ЗИЛ-130 вместе со знаменитым в Якутии шофером Виктором Феофановичем Паутовым. Да, я сидела с ним рядом в кабине. Главное, я на себе испытала, что значит труд шофера на Крайнем Севере. Каково это – вести непослушную огромную машину среди безмолвных снегов, жутких морозов, туманов и льда. Я оценила вес фразы – мужественная профессия. Сидя на своем диване, никогда не осознаешь смысл этого словосочетания. Мой путевой очерк назывался одним словом – «Дорога».
Маршрут был длиною 1200 километров, сроком – 8 дней. Паутов посвятил этот рейс Всесоюзному съезду отраслевых профсоюзов в Москве, на который был избран делегатом от Якутии. Паутов записал на свой счет миллион тонна-километров. Его называли «советским миллионером». Мы тогда жили такими понятиями и такими категориями. Паутов сообщил мне, что 19 декабря 1976 г. видел первый торговый поезд на якутской земле, на станции Нагорная.
Когда я вернулась в Питер, в феврале 1977 г. я дала Залозе эксклюзивное интервью для ее лирико-иронического еженедельника «Кровавая собака», как и обещала. Этот номер у меня сохранился. Статья называется «Чапа на БАМе». В ней описывается, как мы с Паутовым варили на примусе пельмени, прямо у него в кабине, как мы с Виктором Феофановичем отправились искать столовую в поселке Нагорный, что была «где-то рядом с железнодорожным полотном», но она оказалась очень далеко. Я была без рукавиц, в легкой шапочке, жадно снимала все на кинокамеру и когда мы добрались до столовой, оказалось, что я и уши, и руки, и лицо обморозила. Свой фильм я потом показала однокурсникам. БАМ я тогда видела только из окон ЗИЛ-130. Но был в моей студенческой судьбе и настоящий БАМ.
Заканчивая эту главу про кафе и рестораны, не могу не отметить, что мы еще очень любили Чебуречные. Была у нас одна такая – прямо рядом с метро Василеостровская. Иногда мы заруливали в Рюмочные, которые всегда располагались в каких-то подвальчиках. Рюмочные, конечно, предпочитали парни. Любили посидеть в хорошем баре какой-нибудь гостиницы, например, гостиницы «Выборгская», где обитали и финны, и шведы. «Коктейль-холла» у нас в Питере не имелось, у нас был «Сайгон» – не хуже. Знамением времени были не стиляги, джаз уже почти признали, знамением времени стали рокеры. И БАМ тоже стал символом поколения 70-х.
***
О БАМе и ССО «Высота». Летом 1977 г. я впервые стала бойцом Студенческого строительного отряда – это был ССО «Высота», из Оренбургского политехнического института. Местом дислокации ССО был 208-й километр Байкало-Амурской магистрали, прославленный Гилюйский мост.
Впрочем, все по порядку. Сначала я приехала в Тынду, в газету «БАМ». Тогда, в 70-х это был поселок, состоящий из временного жилья. Редакция располагалась в небольшом вагончике, все печатали на больших печатных машинках. У меня даже места своего не было. Я обрадовалась, когда меня послали работать в ССО «Высота», писать репортажи с места событий. Тем летом сдавали в эксплуатацию этот мост. Из Тынды студентов, меня вместе с ними и провиант подкинули на 208-й км. Парни отстроили у реки барак, над входом написали «Hotel Свежесть. Одноместных номеров нет». Соорудили столовую, написали «Кафе «Таежные встречи». Нам с Альмирой построили свой маленький домик. Альмира была потрясающая красавица, она тоже была родом из Оренбурга, единственная девчонка в отряде. Мы с ней здорово зажили вместе.
Взяли в отряд еще шофера Ивана Ивановича, мужчину лет сорока, с рыжей бородой. «Никогда в жизни не был бойцом ССО», – признался Иван Иванович. Образование у него было пять классов, исколесил он пол-Союза: и охотником, и плотником, и старателем – кем только ни был. Женат был четыре раза и намеревался еще раз попытать счастья. У парней пользовался большим авторитетом. По вечерам он запирался с парнями в бараке и рассказывал им какие-то истории, которые нам с Альмирой запрещалось слушать. Но мы тоже не скучали – болтали, включали музыку. Иногда выходили прошвырнуться по таежному Арбату.
Вечера в июле были чудные. Спал Гилюй, прогретый за день, теплый. Смирно омывал железнодорожные откосы, прямо не верилось, что днем бил упруго в дамбу, которую мы строили и был все время чем-то не доволен. Вечером в тайге тишина была особая – состоящая из тысячи звуков. Из пощелкиваний и стрекотаний кузнечиков, из живого плеска речки, из шуршания листьев, из сухого звука, который издавали какие-то ночные птицы, ударяясь крыльями о ветки, из чьих-то мягких шагов – не то человечьих, не то звериных. И все это вместе называлось тишиной. Никому в голову не приходило раскладывать эту тишину на звуки. Обычно говорили: «Послушайте, как тихо…» А зачем слушать, если тихо?! Неумолкающая звенящая тишина. Если вам кто-то скажет, что так не бывает, посоветуйте ему поехать в Сибирь, в тайгу.
Дядя Ваня еще гадал на бобах. Как-то он нагадал непогоду, всеобщую тоску. На следующий день (в середине июля!) выпал снег. Гилюй резко вышел из берегов, и мы всем отрядом перебрались жить на мост. Романтика просто зашкаливала.
Потом Гилюй послушно вошел в берега, и лето вновь вступило в свои июльские права. Вообще-то мы без устали работали, целыми световыми днями. Парни укрепляли левый берег реки, делали дамбу. Мы с Альмирой старались их прокормить. Мы кормили мостовиков четыре раза в день, и поздно вечером падали от усталости на свои кровати. Иногда вечером мы жгли костры, которые озаряли своим языческим светом и тайгу, и темную гладь реки. Мы играли на гитарах. Я тоже играла, это был период расцвета моего музыкального творчества.
До сих пор у меня на стене в родительской квартире висит фото – я в зеленой куртке с капюшоном, на которой написано БАМ, у меня длинные нестриженные волосы, я без всякой косметики – мы не пользовались ею в тайге – и с гитарой. На этом фото я – с одной стороны, настоящий мостовик, с другой стороны, таежная Рената Тарраго.
Иногда к нам на костры приходили шофера их мехколонны, ковбои с огромных оранжевых «Магирусов». Они трудились за несколько километров от нас, на карьере. Им было скучновато – уже год они жили в маленьком поселке Сивачкан, одни, без жен и детей, по нескольку раз крутили одни и те же фильмы. По субботам устраивались дружеские футбольные матчи «Сивачкан – Высота». Иван Иванович был за судью.
– Все бы х-орошо, – отметил он как-то, – жить и жить бы в эхтом вашем ССО, вот только комарей здесь много – в бородище путаются.
Из развлечений у нас в отряде еще была баня, обычно по пятницам. «Значит, так, славяне, – говорил командир ССО, он же истопник, – по пятницам будем мыться: с паром, с вениками, с чаем. Алкоголь отменяется. Баня – священное русское дело. А баня в тайге – это высшее наслаждение, не будем его ничем осквернять».
Осенью мы сдали мост, без всяких замечаний. Это был прорыв, настоящий трудовой подвиг. Но подвигами жил весь БАМ. Репортажи в газету «БАМ» я писала регулярно. Они были деловые, конкретные. А в конце лета я рискнула и отправила свой очерк в газету «Комсомольская правда». Назвала материал просто – «Ребята с 208-го километра». Очерк был более лиричным, в нем было все – и доблестный труд, и таежные зори над рекой, и слушание тишины в тайге, и откровения Ивана Ивановича. И, конечно, вера в победу – в то, что мы построим железную дорогу, протянем ее до Транссиба. Мою статью опубликовали в «Комсомольской правде».
***
О листопаде в Ленинграде. Я вернулась в Ленинград из тайги, когда повсюду висели таблички «Осторожно, листопад!». И разумеется, поздние осенние дожди, объявленные как кратковременные, шли и шли целыми сутками. К листопаду я отнеслась осторожно: тихо ступала по паласу листьев в Летнем саду, в нем фонтаны были уже сухие, собрала букетик желтых листьев и отнесла их к себе на Марата.