Жернова времени

С каждой минутой «игра» становится всё напряжённей. Кажется, вся передовая замерла, наблюдая за нашим поединком. Мы сблизились на расстояние ста метров. Стало понятно, что наступает развязка. Немец выстрелил раньше. Но в самый последний момент рука наводчика дрогнула, и снаряд, с ужасным скрежетом отрекошетив от башни, ушёл в сторону. Мы затаили дыхание. Саша решил до конца подавить немцев нашим превосходством и не стал командовать остановку, а врезал с гусениц.

В этот самый момент машина немного «клюнула» на одной из выбоин, и выстрел пришёлся в левую гусеницу немецкого танка. Передний каток вместе с гусеницей сорвало напрочь, а сам танк развернуло поперёк движения. Испугавшись, что мы влепим им в борт второй снаряд, немцы в спешке покинули машину. Саша скомандовал:

– Николай, огонь!

Парень не растерялся. Немецкие танкисты попытались укрыться за бронёй своего танка, но Серёга вырулил вплотную к подбитой машине. Немцы бросились прочь и очередью в упор были распластаны на грязном снегу.

– Что, сволочи, хороша русская землица? – выплюнул с ненавистью замполит.

И тут проснулась молчавшая до сих пор противотанковая батарея.

– Недолёт! – прокомментировал первый выстрел механик.

– Осколочно-фугасный!

– Есть!

Грохнул выстрел, танк дёрнулся, а немецкую пушку подбросило на воздух. Серёга тут же переместил танк в сторону. Взметнулась поднятая взрывом земля.

– Повтори!

Я быстро сунул в казённик второй снаряд. И расчёт второй пушки разделил участь первой.

– А ну-ка подъезжай! – приказал Кретов. А сам быстро открыл люк и выскочил наружу. Никто ничего не успел понять. А Саша уже разматывал трос и тащил его к поверженному немецкому танку.

– Ну, командир даёт! – восхитился механик- водитель и, газанув, подъехал ближе.

– Помогу! – Я выбрался из танка.

– Берём гада в плен! – не обращая внимания на свистящие вокруг пули, задорно закричал Саша. Он поймал кураж, и ему было всё нипочём.

– Командир, давай в танк! – крикнул я. – Не дай бог подстрелят.

– Да ни за что! – Чёрное от копоти лицо выражало высшую степень удовлетворения. – Мы ещё на могиле Гитлера спляшем!

Сашка поставил ногу на гусеницу. И уже напряг руки, чтобы взобраться на броню, но вдруг его ноги подкосились, и он сполз на грязный снег прямо под гусеницы своего стального друга.

– Не успел, – прошептали его губы, выбулькивая изо рта кровь. – Прости меня, мама…

– Командир, ты чего? – Я заглянул в его угасающие глаза и увидел, что они уже глядят не на меня. Глаза моего командира и фронтового друга смотрели в вечность.

Едва сдерживая слёзы, я подхватил политрука и, откуда только взялись силы, забросил на броню.

– Серёга! Давай к своим! – яростно крикнул я.

Я уже знал, что Саше ничего не поможет, и, сидя на трясущейся броне, всё пытался поправить то и дело сваливающийся с его головы шлемофон. Рядом грохнул взрыв.

«В спину, гады, бьют», – подумал я, наваливаясь на политрука. И потерял сознание…

Очнулся в госпитале. Узнал, что похоронили Кретова в селе Гридасово. Посмертно представили к званию Героя Советского Союза. Раньше я думал, зачем человеку посмертная награда, ведь ему-то уже всё равно? А теперь понимаю, что посмертное звание – это шаг в бессмертие. Это память о герое для продолжающих жить.

Глава 6.

ЗЕМЛЯКИ

– Ранбольной, вернитесь! – звонкий девичий голос вырвал меня из объятий сна.

Вчера из полевого госпиталя меня перевезли в госпиталь города Мичуринска. Рана оказалась серьёзной, и, несмотря на все мои уговоры, рядом с передовой держать меня не стали и отправили хоть и не в глубокий, но всё же тыл. Осколок немецкого снаряда попал под лопатку, и рана почему-то не заживала. То и дело расходился шов.

– Будете тревожить рану, закую в гипс, – припугнул военврач. – Тогда на передовую попадёте только к китайской пасхе.

Всё это время я вспоминал ставший мне родным экипаж и геройского парня Кретова Сашку.

«А ведь доживи он до конца войны, то на его груди не было бы лишнего места для наград», – думал я. Но такого никогда бы не случилось. Такие отважные люди погибают первыми. Они не от мира сего, их в самую пору причислить к лику святых. Более всего душу Саши Кретова жгла вина перед матерью. Воюй он на другом участке фронта, может быть, всё происходящее воспринималось им не так остро?

– Ранбольной, вы почему не выпили пилюли? – Строгий женский голос отвлёк меня от размышлений. И таким домашним теплом повеяло от слова «пилюли», что я расцвёл как мальчишка.

– Интересно, что такого смешного я сказала? – строго поджала губы молоденькая медсестра.

– Извини, сестричка, это я жизни радуюсь.

– Вы должны лечиться, больной. – Голос девушки стал чуть мягче.

– Давайте ваши пилюли, – улыбнулся я одной из самых обольстительных своих улыбок. – Что вы делаете сегодня вечером?

– Уколы, – прыснула в кулачок девушка.

– Можно я тоже буду в числе тех избранных? Если вы дадите своё согласие, я даже согласен на два…

Девушка вновь сделала неприступное лицо и величественно повернулась к моему соседу.

– Паша, ты как? – спросила она его.

– Лежу, Танечка, – тоскливо ответил парень.

– Я слышала, что тебя будут отправлять в тыловой госпиталь в Саратов, – понизив голос, произнесла она.

Парень лишь тягостно вздохнул. Было видно, что лежит он долго и ему это порядком осточертело.

– Откуда ты, земляк? – спросил он меня, когда медсестра ушла.

– Из-под Курска.

– Да нет, родом, говорю, откуда?

– Издалека я, с Дальнего Востока, – вздохнул я, вспомнив стройку и ребят из комсомольско-строительного отряда «Комсомолец Приамурья».

– Да ну! – оживился парень. – Не может быть!

– Ну почему же? – Я глянул на бойца. – Бывает ещё и не такое.

– Ведь я тоже оттуда! – произнёс он. – Полгода воюю, и впервые встретил земляка, надо же! А откуда с Дальнего Востока?

– Из Комсомольска-на-Амуре, – произнёс я осторожно. – А ты откуда?

– Из Жеребцово. Это ниже на сто с небольшим километров по Амуру от Комсомольска. – Он протянул мне левую руку: – Лоскутников Паша.

– Близнюк Георгий, – пожав руку, сказал я.

«Лоскутников? Знакомая фамилия… – Я напряг память. – Вспомнил! Тысяча девятьсот двадцатый год, наступление с армией Тряпицына. Амурское село Жеребцо- во. Народный умелец Лоскутников Фёдор. Его знаменитая деревянная пушка, которая своим единственным выстрелом нагнала страху на казаков станицы Кисилёвской».

– А как по батюшке? – поинтересовался я.

– Да ну, зови просто Пашкой, – улыбнулся земляк.

– Да нет, просто интересно.

– Павел Фёдорович.

«Ну конечно, в этом мире до того всё переплелось, что уже удивляться перестаёшь, – усмехнулся я про себя. – А вообще в России нет ни одного поколения, которому бы не пришлось повоевать. Неужели эта трагическая цепь так никогда и не прервётся?»

На войне и вообще в армии землячество – одно из самых святых традиций. Встретившиеся земляки становятся почти что братьями.

– Что с рукой? – спросил я, заметив, как Паша поморщился, потревожив правую руку.

– Да зацепило так, что совершенно не работает. Боюсь, как бы не комиссовали, – ответил парень со злостью.

– Да ладно тебе, домой поедешь, – хотел подбодрить его я.

– А ты сам? – посмотрел мне в глаза Павел.

– Что я сам?

– Ты сам хотел бы поехать домой, когда фашист прёт без остановки?

– Ну, – замялся я. – У меня ранение не такое, что же тут поделаешь?

– Нет, Жора, я сделаю всё возможное и невозможное, но на фронт вернусь. Я ведь только и делал, что с июня месяца драпал от фашиста. Теперь хочу посмотреть, как он драпать будет! И не просто посмотреть, а помочь ему своей шашкой и штыком быстрее бежать.

– Будет, Паша, так, как захочешь, – попытался успокоить я его, вспомнив подвиг нашего земляка, первостроителя Комсомольска-на-Амуре, лётчика Алексея Маресьева. Но, естественно, Павлу рассказывать о его мужестве не стал. Пока ещё Алексей не совершил тот боевой вылет, после которого его узнает вся страна.