Империя в огне

– Ты где откопал этого верблюда, Байрам? – то и дело слышались вопросы проходивших мимо воинов.

Мы шли прочь от могильника, где слышались предсмертные крики обречённых и радостно-исступлённый вой толпы. Я, человек двадцатого века, повидавший немало смертей, был в шоке от того, как деловито и по- будничному у наших далёких предков решается вопрос жизни и смерти. Толпа просто таки упивалась видом крови и предсмертных мучений себе подобных. А самым интересным было то, что ни один из обречённых не сделал ни малейшей попытки обрести свободу. Они шли на смерть с тупым равнодушием к собственной жизни. От такой картины меня чуть не стошнило, и я с облегчением покидал пропахшее кровью и страданиями место жертвоприношения.

– Саблю и щит десятник тебе подберёт, а вот броню сам добудешь, – на ходу деловито бубнил Байрам. – У чжурчжэней справа знатная, богатая. Скоро на них пойдём, там и разживёшься, если в первом же бою не прихлопнут.

Я понял, что сотник не видел моего представления с лопатой, а то бы не стал судить так категорично.

«Не обольщайся, – зло подумал я. – Тебя-то уж точно переживу».

Байрам поглядел мне в глаза и ухмыльнулся:

– Злой? Это хорошо, в бою это первое дело.

Я промолчал и крутанул в воздухе выданной саблей. Всё бы ничего, но именно этим оружием я владел слабовато. Когда-то в одной из прошлых жизней, когда я был есаулом, я мог ею сносно орудовать, но по сравнению с ребятами из тринадцатого века это действительно было слабо, хотя в моём казацком арсенале наверняка найдётся несколько приёмчиков, не известных степным воинам. Возможно, Байрам на все сто процентов прав в том, что меня похоронят после первого же боя.

«Стоп! – чуть не хлопнул я себя ладонью по лбу от осенившей догадки. – Ведь носитель моего тела кем-то был в этой жизни? И, судя по мышцам и размаху плеч, явно не бухгалтером. Ведь зачем-то он приехал к тангу- там в такое смутное время и, наверное, не пряники привёз, а с какой-то миссией. Но с какой?»

И я стал внимательнее прислушиваться к телу, в котором на этот раз поселилась моя душа. Звериная лёгкость и непринуждённость, с которой я передвигался, говорили только об одном – тело было тренированным, и тренированным для боя. Остальное зависело от меня и удачи.

– Что бы ты ни увидел, не обращай внимания, – загадочно произнёс вечером следующего дня Байрам. – А если хочешь остаться в живых, держись рядом со мной.

Я ничего не понимал, но расспрашивать сотника подробнее мне было не по чину, поэтому я молча кивнул головой.

Я не знаю, сколько пленных тангутов было принесено в жертву на похоронах Чингисхана. Говорят, что в посмертной воле хан приказал покарать предателей и вырезать всё население тангутской столицы. А волю покойных выполняли свято. Поэтому вслед за мужчинами приняли свой крест женщины. Но это были пленные, тут всё понятно. Я пришёл в полное недоумение ночью, когда проснулся от тычка в плечо.

– Т-сс! – сверкнул в темноте зубами Байрам. – Следуй за мной.

То, что я увидел этой ночью, полностью перевернуло в моей голове понятия «свой-чужой». Восемьсот кешик- тенов Чингисхана, орудуя ножами, вырезали две тысячи воинов охраны. Кровь лилась рекой. По-видимому, на ужине в пищу обречённых было подмешано снотворное, потому что они спали беспробудным сном. Столько понапрасну пролитой крови, как на похоронах Чингисхана, я не видел никогда. Казалось, что сам воздух пропитался густыми испарениями человеческой боли.

– За что своих-то? – не смог удержаться я.

– Хан завещал, чтобы место его захоронения осталось в тайне.

А мне вспомнились секретные объекты, которые строили военнопленные во время Отечественной войны. Немцы точно таким же способом сохраняли полную секретность. И тут меня осенило!

– Постой, а мы, мы ведь тоже свидетели?

– Мы кешиктены хана, – гордо приосанился Байрам, судя по имени, он был татарин. – А, согласно законов Чингисхана, один кешиктен приравнивается к войсковому тысяцкому.

«Ну-ну, – усмехнулся я про себя. – Старо предание, да верится с трудом. У монголов под пятой полмира, найдут где новых кешиктенов набрать, если для них жизнь человека ничто. Только вопрос, когда начнут убивать нас?»

Убивать нас начали на обратном пути, когда мы ехали по узкой горной дороге. Бабье лето – это такая пора, когда умирать совсем не хочется. Хотя, если быть совершенно честным, умирать следует в преклонном возрасте и естественной смертью, а лучше всего жить вечно. Но у монголов отношение к жизни и смерти совершенно иное, чем у нас. Поэтому когда нас начали закидывать стрелами, для всех, кроме меня, это оказалось полной неожиданностью. Но, поняв, что их убивают свои же братья по оружию, воины отбросили прочь щиты. Окончание трагедии под названием «похороны Чингисхана» проходило в полной тишине, под лёгкий посвист стрел и сдержанные стоны умирающих. Ни проклятий, ни яростных потрясаний кулаками, всё просто и обыденно. Восемьсот кешиктенов из личной гвардии Чингисхана принимали как должное назначенное им судьбой. Изо всех присутствующих только один я был не согласен с данной постановкой вопроса и лежал, укрывшись между камнем и трупом лошади. Одни стрелы с противным чмоканьем впивались в бок несчастного животного, другие, высекая искры, отлетали от закрывавшего меня камня. Я представил, что с таким же звуком они начнут дырявить моё тело, и меня аж передёрнуло. Мне не довелось быть подданным хана, поэтому умирать особого желания не имелось, хотя я всё-таки получил лёгкую рану в левое плечо. Когда всё стихло, я затаился и стал ждать, что же будет дальше? А дальше было совершенно обыденное для таких мероприятий дело: среди тел, распростёртых по камням, пошли ребята из убойной команды. Они лихо добивали подающих признаки жизни кешиктенов ножами, в среде воинов называемым «избавитель», а я, как тот Колобок, мечтал о невозможном – уйти и от лисицы.

Где-то совсем рядом послышался приглушённый вскрик. Кто-то с помощью избавителя очистил от чьего- то присутствия нашу грешную землю. Мне стало горько и обидно. Только попаду в такие интересные времена – как меня тут же пытаются убить. «Вот сейчас и твоя очередь…» – будто о ком-то постороннем подумал я.

– Привет! – сказал я склонившемуся надо мною.

Но тот оказался некультурным и не ответил на приветствие. Наоборот, попытался полоснуть кривым засапож- ником по шее. Ну, это мы уже проходили и подставлять жизненно важный орган под сталь не пожелали. Вместо этого мы сами некультурного мужчину превратили в потерпевшего. Он удивлённо вскрикнул и, обильно фонтанируя хлынувшей из горла кровью, завалился на меня.

«Вот только этого мне сейчас и не хватало!» – выругался я нехорошими словами, пытаясь выбраться из-под трупа.

Наверное, видок у меня был ещё тот. С головы до ног в крови убитого врага. С диким оскалом буйнопомешанного. В одной руке нож, в другой подобранная с земли сабля. Кровавый маньяк, да и только!

Монголы были людьми войны, и непредвиденные обстоятельства составляли непреложную часть их жизни. Долго удивляться и растерянно покачивать головой они не стали, а дружненько бросились ко мне. Их можно понять, они ведь не видели моего сольного выступления с лопатой, а зря. Орудовать саблей, как нападавшие, я не умел и отбросил её в самом начале заварухи. В моих руках неведомо как очутилось копьё с толстым древком, такие ещё называют рогатинами. И тут я разгулялся. Минут через десять ребята поняли, что со мной надо как-то по-другому, душевнее что ли? Они отошли «посовещаться». Может быть, решили предложить мне какие-нибудь льготы или там ещё чего, даже, может быть, бесплатную путёвку в Приморье? Ничего нового придумать так и не смогли: пошли старой натоптанной дорогой – позвали лучников.

«Люди другие, а методы те же», – подумал я философски, прекрасно понимая – наступает мой последний и решительный бой… Тут вмешался внутренний голос: «Не торопи события! А то кто же за тебя напишет рукопись?»

– Сам напишу, – произнёс я вслух, отбиваясь от летящих со всех сторон стрел.