Страница 7 из 8
Похожая на мать как две капли воды Никки была красивейшим в мире ребенком. Все так говорили, включая Шелли, считавшую дочку идеальным продолжением самой себя. Она только и говорила о том, какое это счастье – быть матерью. Какие у нее большие планы на счет будущего Никки. Те, кто знал Шелли ближе, воспринимали ее слова скептически, но все-таки надеялись, что ребенок заставит ее повзрослеть.
Вместо того чтобы вернуться с младенцем домой в Бэттл-Граунд, Шелли решила, что для Никки будет лучше сначала немного пожить в шумном доме ее родителей в Ванкувере. Лара не понимала, обусловлено ли это решение равнодушием Шелли или, наоборот, заботой о ребенке. За исключением своего катастрофического опыта в качестве няньки, когда Шелли присматривала за соседскими детьми в Худспорте, больше она никогда не занималась малышами.
«Думаю, она и младенца на руках ни разу не держала», – говорила позднее Лара.
Сама она была полной противоположностью падчерице. Лара была создана для материнства и очень обрадовалась, став бабушкой. Впервые ощутив, как Никки пинается у Шелли в животе, Лара прозвала ее Топотушкой, как зайца из мультика про Бемби, и с того самого момента полюбила всей душой.
Лара думала, что Шелли с ребенком побудут у них несколько дней, но прошло три месяца, пока Рэнди наконец не явился и не увез их обратно в Бэттл- Граунд.
Лара каждый день ездила навещать внучку. «Я ей не доверяла», – говорила она, имея в виду Шелли.
Рэнди тоже не доверял жене. Скандалы в семье Ривардо вспыхивали все чаще. Жена перестала пускать его ночевать домой. Все, что он зарабатывал, Шелли тратила на свои прихоти, не заботясь о нуждах семьи.
Однажды он сказал Ларе то, что она запомнила на долгие годы. «Шелли хорошо обращается со мной, только когда рядом другие люди».
Рэнди спал в своей машине – теперь практически ежедневно. Шелли нужна была только его зарплата, которую она требовала аккуратно передавать ей каждую пятницу. Он зарабатывал немного. Совсем немного. Даже с учетом того, что им не приходилось платить за жилье, денег все время не хватало. Шелли, привыкшая добиваться своего, пожаловалась отцу, и Лес Уотсон устроил так, чтобы деньги Рэнди доставлялись сразу его дочери. «Так они хотели привязать меня к ней», – говорил Рэнди позднее.
Очень скоро Рэнди понял, что дальше так продолжаться не может, – он очень любил Никки, но видел, что их брак, который и раньше не был особо крепким, теперь рушится на глазах.
Лара не винила Рэнди за то, что он бросил семью и ушел от ее падчерицы. Никто не винил, кроме самой Шелли.
Родители прислали Рэнди деньги на билет, и он уехал из Вашингтона – от Шелли – при первой же возможности. «Мне хотелось все начать с чистого листа», – говорил он. Тем не менее, когда две недели спустя Шелли позвонила ему в родительский дом и стала уговаривать помириться, Рэнди согласился, чтобы они с Никки приехали и поселились с ним и его семьей. Он скучал по дочери и беспокоился за нее больше, чем за их отношения с Шелли.
Воссоединение продлилось всего две недели. «Даже мои бабушка и дед были в шоке от ее поведения. Она вела себя так, что я понял – остается только развестись».
Шелли отплатила тем, что начала скупать все подряд и отправлять Рэнди чеки. Он оказался по уши в долгах, но ей было наплевать. Рэнди отослал ей чек на возмещение налогов, который следовало подписать им обоим, сказав, что эти деньги пойдут на выплату сделанных ею долгов. Но ничего не вышло. Шелли обманула Рэнди и попросила кого-то подделать его подпись.
Она обналичила чек и оставила деньги себе.
А потом внезапно пропала. Лара обзванивала родственников и знакомых. Всех, кого могла вспомнить. Она волновалась за ребенка.
«Я раз за разом набирала номер Шелли, – говорила она. – Но никто не отвечал. Я повсюду разыскивала ее. Пыталась увидеться с ней, но ее не было дома, и телефон не отвечал. Она перестала притворяться любящей матерью. Устроилась работать официанткой в бар на Мейн-стрит в Ванкувере, и ей, похоже, этого хватало».
По прошествии некоторого времени родственница из Бэттл-Граунд сказала Ларе, что лучше ей приехать и забрать Никки, за которой та присматривала.
– Шелли уехала.
– Куда? – спросила Лара.
– Я не знаю.
– И когда она вернется?
– Тоже не знаю.
Шелли действительно куда-то пропала. Никто не знал, где она и что делает, но, честно говоря, в ее отсутствие Уотсонам жилось гораздо лучше. Меньше скандалов. Меньше волнений. Меньше всех тех вещей, от которых у ее близких постоянно сжималось сердце.
Прошел почти год, прежде чем Шелли вернулась, чтобы забрать дочь у Лары. Она никак не объяснила свое отсутствие. Просто явилась к ним домой и забрала Никки. Лара очень любила девочку. Хотела оставить ее себе – отобрать у Шелли, удочерить и вырастить в любви и заботе.
Лара была готова на все, чтобы сохранить связь с внучкой.
В 1978 году, когда Никки было три года, ее мать в стихах описала свои чувства к дочери.
Шелли поставила сердечки вместо точек над буквой i и под восклицательными знаками – они символизировали ее безграничную преданность малышке. Она писала о том, как личико Никки привносит радость в ее уныло тянущиеся дни.
«Мордашка, милее которой нет… и смех… как лесной ручеек…
Славная ямочка на подбородке… волос золотое руно…
И глазки – большущие, карие… что ярко от смеха блестят».
Были там и забавные наблюдения:
«…она уже у меня в шкатулке! О нет, в кошельке! Ой, помада!
Проказница снова придумала что-то, и выходке очень рада».
Завершала Шелли так:
«О Никки, хоть время летит все быстрей, но наша любовь навечно!»
В то время Шелли разыгрывала сценарий «мы с дочкой против всего мира». Она говорила Никки, что отец их бросил, а дедушка и бабушка с отцовской стороны совсем ее не любят. При этом Шелли держала девочку в объятиях и смотрела на нее полными слез глазами, но потом добавляла, что это не страшно, потому что сама она очень-очень ее любит.
Естественно, все это оказалось ложью. Годы спустя Никки нашла целую кипу писем от отца и его родителей, а еще узнала, что они всегда отправляли ей подарки на день рождения и на Рождество, но мать срывала с них именные бирки и говорила, что это от нее.
Лара и Лес беспокоились, что Шелли оставляет ребенка одного, уходя из дома, поэтому часто заезжали в ее квартиру в Ванкувере, чтобы проверить, как у Никки дела. Однажды они встретили там Дэнни Лонга, который жил через лестничную клетку от Шелли. Лара знала мать Дэнни, потому что та частенько играла в боулинг в «Тайгер-Лейнс». Дэнни был худой, с длинными темными волосами и обаятельной улыбкой. Он сказал, что у него есть ключи от квартиры соседки.
«Наверное, вы близко знакомы с моей дочерью, раз она оставила вам ключи», – заметил Лес. Дэнни пробормотал в ответ что-то неразборчивое и впустил их в квартиру.
Шелли и Никки там не было, но Уотсонам попалась на глаза коробка, полная вещей, украденных из их домика на Маунт-Худ, а также связки ключей от их дома и их машин, пропавшие у Лары из сумочки несколько недель назад.
Вскоре после этого Шелли и Дэнни переехали в дом в Бэттл-Граунд, который бабушка Анна давно обещала своей любимой внучке. Шелли была уже беременна вторым ребенком. Они поженились в маленькой часовне близ здания суда в Ванкувере 2 июня 1978 года. В свои двадцать четыре года Шелли второй раз была замужем. Пару месяцев спустя, в августе 1978‑го, на свет родилась Саманта. Она была очень хорошенькая – блондинка с большими выразительными глазами.
Дэнни хорошо обращался с девочками, но давил на Шелли сильней, чем она привыкла. Парочка постоянно скандалила и дралась. Тарелки, летающие по воздуху. Крики. Хлопанья дверью. Бесконечные истерики. Один раз, когда Лара была у них в гостях – довольно редкий случай, – она заметила следы кулака на оштукатуренной стене. Вроде бы, подозрение должно было в первую очередь пасть на Дэнни, но в действительности Лара не была уверена, кто из взрослых мог так ударить в стену, что там остались вмятины.