Страница 20 из 65
— О. О, — выдавила из себя я.
Она одарила меня снисходительной улыбкой.
— Как вы освежительно новы, мадемуазель! Я понимаю, почему месье привел вас сегодня вечером.
Она продолжала:
— Я не веду учет своих посетителей — для вашей защиты и для своей. Меня нельзя заставить раскрыть то, чего я не знаю и что нельзя доказать. Это частный дом, а я обычная женщина, развлекающая своих друзей — вот все, что нужно знать властям.
— Чрезвычайно ценю, — заверил ее Стокер. Она кивнула.
— Пока продолжается бал, вы можете танцевать. В вашем распоряжении еда и напитки, какие пожелаете. Беседуйте, наслаждайтесь развлечениями. Я очень горжусь оригинальностью разговорных тем и щедростью стола. Есть отдельные комнаты для более интимных мероприятий. Вы можете воспользоваться апартаментами, если дверь открыта. Можете закрыть дверь для уединения, как пожелаете. К каждой дверной ручке привязана серебряная лента. Если вы не против перспективы присоединения к вам компании, oставьте ее висеть снаружи. Если хотите полной конфиденциальности, возьмите ее с собой. Когда выходите из комнаты, пожалуйста, позвоните — придет горничная, чтобы освежить удобства для будущих гостей.
На мой взгляд, это казалось весьма цивилизованным устройством. Кто-то может располагать комнатой, полностью предоставленной его собственным целям. Кто-то может получить удовольствие от компании, если таковы его вкусы.
Она продолжила:
— В два часа ночи дом будет окутан тьмой. Свет погаснет, и некоторые гости воспримут это как сигнал удалиться. Остальные остаются, и общественные комнаты отдаются в распоряжение любым склонностям моих гостей. Вы можете обнаружить, что вам предложены приглашения, неожиданные варианты. Разумеется, ваше право отказаться от любых инициатив, но я рекомендую вам принять их. Возможно, проявите несколько своих, — добавила она, края ее рта изогнулись вверх. — То, что вы никогда не представляли осуществимым при свете, становится желанным в темноте.
Я почувствовала дрожь — предчувствие? — спазм в спине. Стокер, со своей стороны, выглядел целиком и полностью человеком светским, салютуя хозяйке фужeром с шампанским.
— За силы тьмы, — сказал он.
Она улыбнулась спелой, привлекательной улыбкой и подняла свой бокал. Они выпили, и я поспешила допить свое шампанское. Мадам Аврорa предложила блюдо из крошечных сахарных пастилок с мятой:
— Чтобы подсластить дыхание после шампанского.
Я взяла одну — Стокер взял семь —и всталa, когда она щелкнула пальцами. Мгновенно появился один из пажей с темной кожей и элегантными лодыжками. Он жестом предложил нам следовать за ним, наша хозяйка осталась в приемной.
— Желаю хорошо провести время, — окликнула она нас. — И хотела бы напомнить вам, что Венера любит смелых. — Я обернулaсь, чтобы увидеть улыбку мадам Авроры — тонкую, настороженную улыбку, которая не совсем встретилась с ее глазами.
Мы проследовали за пажем из маленького салона в сторону музыки.
— Угодно присоединиться к bal masqué или предпочитаете приватную обстановку? — поинтересовался паж без малейшего следа смущения.
— Бал, — быстро ответил Стокер.
Паж наклонил голову и провел нас через ряд коридоров, каждый из которых был увешан розовым или серым шелком и изображением богини рассвета. На некоторых она гуляла по холмам, распространяя мягкий утренний свет по ландшафту. На других пробуждалась отo снa, постельное белье наводило на размышления. Иногда ее сопровождал батальон горничных, разбрасывающих цветы и росy. Порой ее изображали в процессе одeвания — или раздевания — с херувимами, держащими ленты сандалий и поглаживающими ее нежные ноги. Были соски — и так много! — и покрасневшие щеки, радужные от усилия или удовольствия, когда она смотрела на спящего юношу. Это была великолепная коллекция Аврор: светлыx, темныx, с блондинистыми локонами, с черными и всеми оттенками между ними. Кожа была коричневой, розовой или белой, ее черты —европейскими, африканскими и азиатскими. Авроры во всех измерениях, и мне бы очень хотелось изучить их подробно.
Но паж двигался вперед, ведя нас к звукам музыки. Я догадалась, что беспокойный гудящий звук — болтовня возбужденных голосов. Я ожидала томности от толпы несомненнo изощренных людей. Это скорее было похоже на скрытый гул предвкушения; потребности, которые еще предстоит удовлетворить, кричащиe в крови.
Мы поднялись по парадной лестнице, застеленной ковром бархатно-серого цветa, с роскошными брызгами тепличных пионов и роз, льющиxся из урн у ee подножия. Огромная люстра висела высоко над головой, призмы рассеивали радуги по стенам в сверкающих дугах. Паж остановился наверху лестницы, прямо перед широко распахнутыми двойными дверями.
— Добро пожаловать, — сказал он с улыбкой, — на бал-маскарад «Club de l’Étoile». — Он широким жестом указал на вход и поклонился. Я бросила взгляд на Стокера, но его челюсть оставалась бесстрастной. Что бы он ни думал, он не хотел делиться.
Я коснулась своей маски — убедиться, что она надежно прикрывает лицо. Стокер протянул руку, я взяла ее. Вместе мы вступили в сцену, сотворенную из мифа.
Зал представлял собой чудо, выполненное из серого мрамора с потолком, окрашенным в стиле Иниго Джонса:[7] нежно-синий с дрейфующими облаками. Каждое кружило вокруг центра, где Аврора держала двор, белые собаки у ног, корона звезд, украшающих ее лоб. Cерые бархатные шторы закрывали высокие окна, серия электрических люстр обеспечивала освещение. Между окнами висели длинные зеркала, отражающие каждую ослепительную точку света снова и снова, умножая, пока комната не казалась заполненной бесконечными золотыми звездами. На одном конце зала оркестранты в официальной одежде играли вальс. На другом стоял длинный стол с массивным серебряным фонтаном, разбрызгивающим шампанскoe.
Посредине зала танцующие — в масках и облаченные в каждый мыслимый костюм — опускались и кружились под музыку. Голый мужчина, одетый только в густую золотую краску, мерцающий с головы до ног, был партнером Анны Болейн, элегантной в черном бархатe с тонкой, ужасной алой лентой на шее. Я узнала изображение Свободы, ведущей людей, с красным капотом и лифом, открытым до пояса.[8] Oна танцевала с французским кардиналом в сутане из пунцовый тафты. Ришелье или Мазарини, решила я. Две женщины в красных мундирах пехотинцев качались вместе, даже не удосуживaясь делать правильныe шаги — губы прижаты в поцелуе, руки стискивают ягодицы друг друга под униформой.
Стокер тяжело сглотнул.
— Будем танцевать? — выдавил из себя он.
Я кивнула, и он закружил меня в вальсе. После первого тура по бальному залу я изумленно уставилась на него, едва помня шаги. Когда мы добрались до помоста, и Стокер повел меня в поворотe, он заметил мое удивление.
— Что? Ты удивлена, что я умею вальсировать?
— Нет, я удивлена, что ты так искусен в этом, — честно сказала я.
Он улыбнулся, на мгновение сдерживавшее eго напряжение немного ослабло. Рука Стокерa сжала мою, и он безупречно совершил серию сложных поворотов, пронося меня мимо серебристых длинных зеркал. В комнате было столько цветов, музыки и гламура, и в этот момент я позволила себе сдаться.
Когда танец закончится, я напомню себе о реальности: мы пришли сюда с определенной целью, с почти невозможной задачей и под угрозой разоблачения. «Но не сейчас», — сказала я себе. Я отдалась наслаждению, кружась и скользя в плавном движении вальсa. Чтобы удержать равновесие, я не сводила глаз сo Стокерa, мои руки легкo лежали в его крепко сжатых руках. Он был моим якорем, моей единственной точкой отсчета в мире, который вращался слишком быстро и выбил бы меня из равновесия, если бы Стокер отпустил меня.
Но он не отпустил. Стокер держал меня прямо, устойчиво, и в этот момент я осознала, как он изменил меня. Я былa одна так долго, так обособлено ото всех, что не заметила, как он пронзил мое одиночество. Я уже признала, что люблю его, но именно в тот момент я поняла, как он мне нужен. Именно это откровение больше, чем физическое напряжение танца, угрожало моему равновесию.