Степь 1. Рассвет

Но ватажный атаман крепился и виду не показывал, что хоть что-нибудь привлекло его внимание. Так, улыбался небрежно их сальным шуточкам, но взгляда на их кривляньях не задерживал. Ближники атаману во всём подражали. Только Неупадюха хоть пацан и взрослый по их меркам, но ростом от корешка два вершка, не выдержал девичьих издевательств.

Красавцем его и спьяну назвать было невозможно. Девки его красоту не могли рассмотреть даже в том состоянии, в котором в данный момент пребывали. Лопоухий, уши его торчали даже сквозь мохнатую гриву волос, которую он специально расфуфыривал. Морда вся рябая, глазки маленькие при уродливом огромном носе. Да и весь он какой-то был нескладный. Больше всего его уродовали руки. При маленьком росте, они были длинными, чуть ли не до колен, с огромными ладонями-лопатами.

И вот при всём при этом, несмотря на внешние недостатки, девкам он нравился. Чем? Да остёр был на язык и умом Троица не обидела. Соображал быстро, изворотливо, благодаря чему ещё с детства забил для себя правило: не хочешь, чтобы над тобой смеялись, смейся первым.

Но не только острое и меткое слово девки в нём примечали. Была у него ещё одна интересная для них вещь. Уд у него был длины немереной. Наградила же природа не пожадничала. Ни у одного мужика в артели такого не было как у него. Поэтому, несмотря на всю внешнюю непривлекательность, всё же на кое-чего можно было посмотреть, выпучив глаза, и пацан, зная это ни раз при девках пользовался показами.

Так вот этот языкастый уродец не выдержал первым девичьих подначек. Дойдя до своей кондиции опьянения и спровоцированный непотребными песенками, он соскочил, скинул одним махом штаны и крутя увесистым мужским достоинством, больше похожим на кусок крупной змеи, пустился в пляс, распихивая девок своим костлявым задом и горланя ответную похабщину.

Девки мигом навалились на него и по очереди каждая старалась ввинтить ему веселушку, а он так же шустро каждой отвечал, то шлёпая их по жопе, то щипая за сиську, то припечатывая удом почему ни попадя. От хохота шалаш шатался, девки закатывались до слёз с коликами в животе. Вот за это он и был девкам интересен. Каждую уколол, в чём не попадя вымазал, но при том никого не обидел.

Зорька, захмелев и забыв о своём статусе вертела всем что удавалось выставить на показ. Голосила матершинщину налево и направо как заправская матёрая. А что с неё взять, оторва она и есть оторва. Как не маскируй свою сущность один хрен вылезет наружу. Она уж Неупадюхе дала да выдала. Он, конечно, огрызался, но побаивался с ней палку перегнуть. Зорька кутырка видная, красивая, к ней все пацаны неровно дышали, и он не был исключением, но все же пару раз в сальных куплетах её выпукло заманчивый зад пострадал от хлопка, притом шлёпнулось на удивление звонко.

Правда она в долгу не осталась и в ответке за волосья пацана так дерганула, что искры из глаз высекла, да и растительность его головную, кажись изрядно проредила.

Так в бесчинстве всеобщего веселья Зорька даже не заметила, как в их девичьем кругу появился уже пьяный и бесштанный атаман со всей своей голожопой командой. Разгул пошёл на новый круг.

Перегревшись, всей толпой с визгом и воплями ныряли в ледяную реку и тут же с ором обратно. Девченята с пацанчиками, что были по моложе уже давно забились в шкуры вдоль стенок и преспокойненько посапывали, ну а те, что на подросте Кумоху гоняли до самого рассвета, хотя её уже давно не было.

Только к утру выбившись из сил повалились каждый на своё место и одевшись, распаренные раскинулись на шкурах. Как-то разом затихли и почти сразу по засыпали. Продрыхли весь день до вечера. А потом девки разогрели что давеча не доели, медовуху приняли на старый запой и веселье началось по новой.

На вторую ночь ни Кумоху ни пацанов уже не гоняли. Похабных песенок не орали. Началась другая забава. Стали в игры играть, да в такие заводные что краснели не только от каменного жара, правда и голышом уже поголовно не скакали.

Творили такое, что ни сказать, ни описать. И тут задумаешься, а зачем всё это распутство было нужно? Что это, беспредел от бесконтрольности со стороны старших? Но ведь это было из года в год, из поколения в поколение. И веселушки эти непотребные передавались из уст в уста, и играм этим непристойным учились по наследству. Не могло подобное быть просто так, и не было.

Век людской был тогда короткий, взрослели очень рано. Умом и опытом обзаводиться приходилось быстрее, чем развитым телом. Меньше, чем через год все эти четырнадцатилетние кутырки навыдане, оставленные артельным атаманом в собственном роду на развод, под мужиков лягут. Эти девки ещё только-только созрели телом для материнства, но внутренней своей сутью заматерели и обабились. А иначе было нельзя.

Все девичьи праздники холодного периода года хоть и выглядели, как бесшабашные игрища, но на самом деле имели под собой суровую школу жизни. Все они в той или иной степени учили выживать девонек в обществе, не очень к ним ласковом, а порой и просто без меры жестоком.

Пацанов приучали к жизни во всеобщей агрессии не только их общества, но и всего окружающего мира. Так проходило половое воспитание. Учили не правилам пользования половыми органами, хотя и это было, а в первую очередь правилам отношения между полами, между мужиком и бабой.

Девятке и всем его ближникам также на следующий год на Купальную седмицу предстоит поход в лес к еби-бабам27, и в свои пятнадцать лет отрываться от мамкиной рубахи и со всего маха окунаться во взрослую жизнь, где гладить по головке больше никто не будет, будут только бить.

Там слёз обиды и унижений всех не переглотаешь. Вот и ставил молодняк себе эдакие психологические прививки этими праздниками, чтоб не убиться, ударившись о взрослую жизнь. Необходимо было научиться не обижаться, когда обижают, не унижаться, когда унижают, не быть злопамятным, но и не забывать, и перед бабами не робеть, коль, где прижать придётся.

Дети речников всегда были сильнее морально, чем физически, а если и физика не подводила, то это уже были не люди, а камни железные, заострённые под жизнь со всеми своими закидонами.

Под утро, когда игры пошли на убыль, где-то совсем недалеко из леса донёсся волчий вой, притом не одиночки, а целой семьи. Все играющие как один бросили свои похабные занятия и высыпали наружу. В эту ночь не парились и не бегали на реку, поэтому и не заметили, что под утро повалил снег да такой густой, с огромными лохматыми хлопьями.

– Вот и первый снег, – с горечью и тревогой в голосе проговорила Зорька ни к кому не обращаясь.

В ней тут же пробудилась старшая и она вспомнила и об ответственности, и что уже почти взрослая, а на ней детворы целая орава. Она задрала голову к небу и с отчаянием в голосе высказалась кому-то наверху:

– Ну не мог ты чуточку повременить.

Но тут и Девятка вспомнил что он атаман, пусть всего лишь ватажный. Почувствовал себя хоть невеликой, но единственной защитой всех, кто был рядом.

– Так, – скомандовал он, – припасы собрать, таскать в шалаш. Мелюзга, в шалаш забилась и носа наружу не кажете. Неупадюх!

– А, – отозвался тот откуда-то из-за шалаша.

– На выходе угол сделай малышам, да и не только. Кому отлить, кому отложить. Бодливый!

– Тут я, – отозвался другой ближник, уже где-то выломав здоровенный дрын и примеряя его в руках.

– Загоняй малышню под кров и башкой отвечаешь если кто высунется.

Но никому ничего объяснять, даже самым маленьким не требовалось. Быстро и молча сносили еду что нашли и закрылись в шалаше. Атаман экспроприировал единственный медный топор, хоть Моська, которому он был поручен и по возмущался, но против атамана не попёр. Так же, как и Бодливый выломал себе дрын и спрятался в укрытие вместе с другими. Пацаны укрепили полог изнутри и по очереди стали караулить. Остальные завалились спать.

Волк был не только злейший враг человека в зимнее время года. Он единственный здешний зверь – людоед. Мужика побаивался, если тот вёл себя агрессивно, баб взрослых и так, и эдак. Кого боялся, не подходил, кого не боялся, пусть та хоть из орётся хоть из машется. Как волк понимал кого бояться из баб стоит, а кого нет одному ему известно.

27

Еби-баба (славянская огласовка еги-баба. Начиная с конца XVII века после сибирских беспределов – яга-баба или баба Яга.). Выведенные из бабняка бабы, а иногда молодухи и под особым заклятием усаженные на единоличное проживание в лесах. У них существовала только одна обязанность – полный комплекс гостеприимства. Накормить, напоить, провести банный ритуал, заняться сексом (с собой спать положить) и поговорить по душам. От всех остальных обязанностей она освобождались. У речников выполняли функции «бесплатных» домов терпимости. Так как половая культура у них была строго регламентирована, то мужское население в еби-бабах имело свою главную отдушину. Кроме того, именно еби-бабы инициировали и обучали премудростям половой жизни мальчиков при инициации. Хотя совсем бесплатными их назвать было нельзя, так как каждый идущий к ней нёс еду, в первую очередь мясо.