Степь 1. Рассвет

До логова колдуна в общем-то было рукой подать. Вернулась большуха, когда по солнцу ещё середины дня не прошло. Вот только сходила зря, Данавы на месте не оказалось. Куда-то опять ушёл бродить. Но следов чужаков у его логова не было. Значит до него не добралась чёрная нежить, и это вселило в Дануху надежду что он жив здоров. Вообще судя по запущенному жилищу, братца не было в норе уже почитай с седмицу, не меньше.

В том, что брат живой Дануха была уверенна, но вот когда этот вечно где-то шастающий «недоколдун» изволит вернуться, неведомо было никому. Хотя по идеи должен появиться в самые ближайшие дни, так как на носу Купальная седмица, а к ней он обязательно заявится.

Следующие живые души, о ком вспомнила Дануха – это её родовые еби-бабы, посаженные по лесам. Надо было бы живых проверить и освободить от заклятия, но идти к ним не хотелось по понятным причинам. Все они как одна большуху ненавидели лютой ненавистью и было за что. Это же она их собственноручно туда упекла, лишив привычной жизни и по сути дела в данной ситуации приговорив к мучительной голодной смерти в полном одиночестве. И таких по местным урочищам насчитывалось аж пять штук.

Вспомнила каждую. Последнюю из них взбалмошную Саккеру уволокла совсем недавно, луны ещё не прошло. У этой, ненависть совсем свежая. Да. Наказала она бабу за дело. Ещё в прошлое лето предупреждала, что если опять не станет беременеть, то запрёт в еби-бабы. Но та снова заартачилась, строя из себя последнюю дуру и придумывая очередные отговорки. Только Дануху на этой мякине не проведёшь. Саккера баба здоровая и возраст для родов подходящий. Ну отдохнула три года после последней девки, но не шесть же лет. Вот и получила по заслугам.

Да в общем-то и другим любить большуху было тоже не за что. Так или иначе все были наказаны за дело, но им уд по реке да два по берегу. В своём заточении они винили не себя, а злостную и говнистую большуху. Наверняка все до одной бабёнки ни забыли своих обид.

Дануха думала мучительно долго всю обратную дорогу, что с ними делать. Пойти снять заклятие, повиниться прибрав к себе или пусть пропадают пропадом? А ведь они её не простят. Мало того, в гибели рода обвинят именно её, а та же Саккера обязательно кинется драться, если узнает, что за большухой больше никакой силы нет. Притом драться будет насмерть, тварь, а Дануха сейчас израненная, может и не одолеть рассвирепевшую бабу.

Она сидела на горячей земле у своего тлеющего кута с подветренной стороны и всё думала и думала. В общем-то о разном думала, не только об этих ущербных. Думала, как дальше жить и что значат слова Водяницы, мол от реки уйдёшь, а из этих земель хода нет. Где она теперь должна жить. В лесу у Данавы что ли. Да как же она без реки. Без своего родника.

Вдруг как гром среди ясного неба, из-за бабьих огородов со стороны склона, где она прибила волка, раздался бабий душераздирающий вопль. Дануха соскочила, всматриваясь сквозь дым, но разглядеть, кто там так орёт, не получалось. Лишь поняла, что это кто-то из своих, но не смогла определить по голосу.

Неужто кто сбежал. Большуха, схватив клюку ринулась огородами вокруг пожарища чуть ли не бегом на эти вопли. Но проламываясь через высокие заросли травы, не добежав несколько шагов резко остановилась и прислушалась.

Баба уже не вопила, а вполголоса причитала и Дануха с ужасом узнала в ревущей только что вспоминаемую Саккеру. И то, о чём она выла, захлёбываясь слезами, где-то впереди в разросшемся бурьяне, большуху словно серпом подкосило и вместо того, чтобы бежать к ней, ошарашенно рухнула на задницу.

– Родненькие вы мои, – ныла Саккера, – что ж я дура наделала. Они же обещали вас не трогать. Мне обещали свободу и что большухой в бабняке сделают. Я б одного из вас атаманом поставила. Что же я наделала. Я же им всё про вас поведала. Они же обещали только атамана с ближниками и Дануху со Сладкой прибить. Троица, что ж я сотворила проклятая.

– Ах ты ж сука, – прошипела в ярости Дануха, закипая.

Злость кровью брызнула в глаза. Тело мгновенно перестало чувствовать что-либо и напрягаясь, вновь налилось дурной силой как перед схваткой с волком. Рука так сжала клюку, что готова была переломить деревяшку. Она медленно встала, и так же медленно двинулась сквозь травяные заросли к изменнице. Большуха совсем недавно думала, что Саккера узнав, что случилось, будет с ней драться до смерти. А сейчас была уверена, что никакой драки не будет, потому что она её просто прибьёт. Закопает живьём эту мразь без всякой церемонии прямо тут на холме.

Дануха вышла на большую прогалину утоптанной травы. По всюду были разбросаны переломанными куклами ватажные пацаны. У одного из них она и увидела виновницу всего что здесь произошло. Саккера валялась на земле и без устали рыдала, похоже обезумев от горя и ни на что, не реагируя. Дануха медленно оглядела мёртвых детей, над которыми роями летали вездесущие мухи. Странно, но это леденящее кровь зрелище разбросанных разорванных и переломанных ребятишек, не вызвало в её душе ничего, кроме полного эмоционального очерствения и превращения сердца в кусок льда. Она была не она, когда подошла вплотную и встав над приговорённой, ни своим голосом свирепо прорычала:

– Встань, * отродье и посмотри мне в глаза *.

Саккера вздрогнула и резко прекратила рыдать с таким звуком будто подавилась. Встать не встала, а лишь медленно, зашуганной шавкой подняла на Дануху обезумевшие и до крови в белках зарёванные глаза. Растрёпанная, грязная, страшная и до смерти напуганная баба, не дыша уставилась на большуху, словно узрела в ней нежить с того света под названием Смерть.

И тут резко вобрав воздух полной грудью истерично завизжала. Дануха только этого и ждала. Она по большой дуге перехватив клюку обеими руками со всего маха на сколько только было силы врезала палкой по лохматой башке. Та, издав тявкающий звук, обмякла и замерла на земле, а её грязные волосы стали обильно намокать кровью.

Дануха слабо соображая, что делает, с остервенением стянула с неё через голову обе рубахи, оголяя полностью. С трупа пацана, над которым та рыдала, сняла пояс и связала голой еби-бабе руки за спиной. Сняв такой же пояс с рядом лежащего, за одно связала и ноги. Большуха почему-то была уверена, что не убила гадину, а лишь оглушила и это мразь непременно скоро придёт в себя.

Так и вышло. Как только та зашевелилась, приходя в сознание, Дануха схватила еби-бабу за волосы и с силой дёрнула, усаживая её на задницу. Саккера взвизгнула, скрючиваясь от боли, и поджав колени попыталась опять упасть набок, но Дануха не дала. Перехватив поудобнее вымазанные кровью волосы, она вновь усадила падлу, и задрав её лицо кверху чтобы видела её, зарычала:

– Сказывай сука. Кто такие? Откуда пришли?

Но Саккера молчала словно в рот воды набрала. Даже губы с силой с жала. На её лице застыл неимоверный ужас. Она толи ни понимала кто перед ней, окончательно свихнувшись и представляя в больной фантазии какое-то чудовище, толи наоборот, отчётливо осознавала и от того большухи боялась ещё больше, чем сверхъестественной нежити.

Дануха поняла, что в таком состоянии баба даже если захочет, ничего сказать попросту не сможет и плюнув на землю, отпустила волосы. Еби-баба моментально рухнула набок и свернулась калачиком. Дануха сделала глубокий вдох, сама, наконец-то приходя в себя, и снимая зверское напряжение, уселась на траву рядом.

Сменив тон на спокойный и задушевно вкрадчивый, большуха принялась детально обрисовывать предательнице всю тягостную картину происшедшего, то и дело помыкая её переломанными пацанами, валяющимися вокруг, давя на жалость и сострадание, понимая, что это более действенный способ, что-либо узнать от одуревшей еби-бабы.

Опыт всё же дело великое. Он не подвёл Дануху и на этот раз. Саккера, сначала уткнувшаяся лицом в собственные груди, со временем начала всхлипывать, потом откровенно реветь, распластавшись на траве и наконец её прорвало, и она заговорила. Правда много Данухе узнать не удалось, но и то что узнала ей хватило чтобы осознать всю суть этой степной чёрной нежити.