Степь 1. Рассвет

Нельзя сказать, что бабы целыми днями друг друга в глаза не видели. Хотя у каждой дел невпроворот и у каждой как не спроси, по горло булькает, но и друг к дружке бегали, да и так просто по-соседски балакали, обмениваясь новостями и сплетнями. А как бабам без этого?

Но вместе вот так собирались редко. Тут и толки другими были и разговоры приличные. Пустых и непотребных не заводили в принципе, ибо большуху как одна боялись. Она за такие вещи и авторитетных баб не щадила. Дануха им быстро языки укорачивала и за одно клюкой по чему не попадя охаживала.

Хоть и считалась их большуха вековухой и была больная на ноги, но как есть матёра, ни дать ни взять. Хоть сама себя за матёрую не признавала, вроде как ни положено, других большух рангом ниже под своей властью не имела, но одним взглядом могла любую в хворь уложить не по тужившись, а то и вовсе жизнь забрать.

Дануха в собственной бане сидела и всё что говорилось в куте слышала через шкуру-загородку. Тогда-то и пошёл среди баб впервые пустозвон о некой чёрной нежити. Только тогда это в виде сплетни от кого-то прилетело, а это ещё порой от реальности дальше сказки. Так размалюет естество, что не только до неузнаваемости, но и переворачивая всё с ног наголову.

Большуха послушала-послушала, да и решила пресечь это блядство46 на корню выползая из укрытия. Все говоруньи замолкли словно в рот воды понабирали и прикинулись пустым местом. Вышла Дануха на средину между ними опираясь на старую клюку. Каким-то мутным взглядом полуприкрытых глаз осмотрела каждую снизу доверху, почесала свою пухлую задницу и еле слышно, чтобы все прислушивались начала воспитательную беседу:

– Хватит вам воду в реку лить, пугалки девичьи пережёвывать, делом надобно заняться.

Бабы замерли, даже подолы перестали теребить. Большуха продолжила:

– Вот чё вам скажу. Этой ночью за долбавший нас снег стихнет. Небо проясниться и к нам на несколько деньков Морозный Вал заявится, в аккурат на Святки припёрся. Сразу предупрежу, злой аки волчара с голодного края. Мороз это вам не мужик. За жопу схватит бабью душу не согреет, а за чё хватит, то и отвалится. Встретить надобно как заповедано, закормить задобрить. Злым он нам ой как тепереча не нужен.

Бабы дружно закивали, забубнили создавая гул как в дупле с пчёлами. Тут Дануха брякнула клюкой об земляной пол, и от чего-то так гулко у неё это получилось словно Сладкая ножкой топнула. Замолкли в раз, лишь шелест одежды с тихим потрескиванием в очаге создавал нервозность в воздухе. Они помнили разнос большухи за прошлогодние Святки, а тут ещё Дануха им напомнила:

– Да вы сучки не скупитесь как в прошлу зиму, принесли как обосрали.

Её злобный взгляд блеснул грозовым всполохом по попритихшим бабам, тут же уткнувшим свои бесстыжие зенки в напольную солому, всем видом показывая, мол свою вину в полной мере осознали и раскаиваемся.

– Чуют жопны мои кости, – продолжила большуха тихим скрипуче старческим голосом, – зима нынче будет лютая и долгая.

Затем ещё раз обвела бабняк немилостивым взглядом и уже привычным ледяным тоном грозной большухи, вымораживающим всем бабам без исключения мозги, словно раздавая подзатыльники закончила:

– Дров запасти более обычного. Пацанов отрядить в лес и чтоб ни по одному разу сходили. Атаману скажу, мужичков в помощь даст никуда не денется. Брат Данава в аккурат к половине дня заявится. Детей всех, да и самим жиром мазаться. Мне ещё отморозков на завтра не хватало. Всё поняли?

И на следующий же день, всё что Дануха предсказывала оправдалось в полной мере, да ещё с довеском. Небо прояснилось, даже тучки не видать нигде. Воздух с самого утра от лютого мороза точно зазвенел. В низкой дымке блёклое солнце на краю неба светит будто снегом вымазали. Ветер стих, как и не было у природы такой стихии, а снег под ногами до противного заскрипел. Мерзко, громко, с хрустом, режущим по ушам. Пацаны в отличие от обычного дня в лес сделали по две ходки, натаскав горючего дерева и для бабьих кутов, и для бань, и для общего костра, что складывали в центре площади…

Глава восьмая. Когда из тебя мужик вроде бы как не мужик, а в бабу наряжаться ещё совестно, иди народу проповедовать истины. Там как раз все собрались не от этого мира.

К полудню со стороны змеиного источника, пробираясь сквозь снежные заносы пожаловал родной брат Данухи Данава – Нахушинский родовой колдун. По летам он был уж не молод, чуть по моложе сестры, но лицом казался древнее древнего, а кто лично не водил с ним близкого знакомства, для тех к тому же ещё и страшен из-за своих колдовских росписей, украшающих его лик.

Хоть и шёл он не издалека по местным речным меркам, всего лишь из соседнего леса, но такая дорога далась ему очень тяжело. По крайней мере, выглядел он уставшим и изрядно измотанным. На нём бурая шкура бера мехом внутрь. Волчья шапка с волчьей же башкой поверх нахлобученной шапки, от чего издали народу мерещилось будто у Данавы две головы, посаженая одна на другую. Ноги укутаны в бобровый мех по самые «эти самые». На ступнях решётка вязаная из прутьев, эдакие укороченные говноступы. Руки в варежках-мешках с когтями неведанной зверюги.

Во всём своём бутафорском одеянии колдун казался большим и грозным, хотя без одежды был худосочен словно заморенный голодом дрищ, за что Дануха над братцем вечно потешалась и никогда ни упускала момент постебаться над немощным, но лишь один на один без свидетелей. Тот на неё, как водится, по мягкости своего характера обиды не держал, всякий раз всем видом показывая, что вовсе не обращает внимания на языкастую. Привык к её колкостям с малолетства. Хотя, когда бывал весел, что иногда случалось, нет-нет да огрызался, пройдясь острым словом по её перекормленным телесам, пышущим жиром во всех местах, предлагая сестре завидовать его стройности молча.

Колдун ко всему прочему тащил за спиной большой самотканый мешок вязаный из травяной суровой нити, обычно используемый рыбаками под улов, а в руках держал увесистый посох с белым словно снег черепом какого-то странного зверя в качестве набалдашника.

Весь род вывалил встречать разодетого Данаву, даже атаман Нахуша – глава рода с мужиками пожаловал. Пацаны помогли колдуну вскарабкаться на бугор, протаптывая перед ним тропку и освобождая гостя от отяжеляющей ноши.

Тот устало взобрался, смачно трижды плюнул на левое плечо и опершись на посох согнулся от усталости в три погибели, оглядывая народное собрание. Затем обнял подошедшую сестру, с атаманом здоровался персонально, а со всеми присутствующими лишь мотнув им обеими волчьими головами. Не спрашивая никого, и ни с кем не разговаривая, не снимая с ног вязанок прямиком прошлёпал в кут большухи, что в аккурат пристроен был крайним.

Там, не расшаркиваясь в особых церемониях, скинул с себя шкуры прямо на пол и прошмыгнул в натопленную баню, проблеяв на ходу своим вибрирующим тонким голоском даже не оборачиваясь:

– Данух, дай чё горячего внутри погреть.

Большуха зачерпнув в ковш парящего варева, стоящего в глиняной миске у пылающего очага, подала бабам знак, заполнявшим вслед за ней просторное жилище, мол готовьтесь без меня, сами знаете, что делать, и нырнула вслед за братом под прикрывающую вход шкуру.

– Будешь чё есть? – вопрошала она, подавая ковш с травяным отваром замёрзшему колдуну.

– Не, не голоден, – отвечал Данава протягивая ноги к банному камню, шумно прихлёбывая поданное пойло, – как у вас тут? Всё ль вокруг спокойно?

Судя по гримасе его исписанного и исчерченного ритуальными шрамами лица и по напряжённости заданного вопроса, большуха сразу почувствовала что-то не ладное и это её насторожило.

– Тихо всё, – ответила баба, уставившись на брата, – ты б не припёрся, так вообще благодать была. Волки и те не дерзят как давеча, а чё случилась-то?

Колдун будто и не услышал её, или сделал вид что сестра ничего не спросила. Не меняя расслабленной позы и продолжая прихлёбывать отвар, опять задался вопросом:

46

Блядить (др. рус.) – Не подкреплять слова делом, пустословить. Пообещать и не сделать.