Степь 1. Рассвет

И так она топила этот «спасательный шар» и сяк толкала под воду, да куда там, ничего не получилось. Не тонет говнохранилище и ни чего ты с ним не поделаешь. Потом толи Дануха сообразила, толи туловище и без неё справилось, толи случайно так получилось, но нащупала дно не двумя ногами как старалась по началу, а одной, и зацепившись за водоросли, смогла наконец утопить безразмерную задницу, а там почувствовала и опору под ногами.

Встать не встала, но и ни пробовала. Лишь еле-еле перебирая ногами, цепляясь за водную траву, отталкиваясь от песчаного дна, где получалось, она проталкивала своё туловище сквозь камыш к берегу. Но лишь спина выползла на тёплый песок, задница опять заявила протест. Застряла. И как Дануха не корячилась, вытолкать седалище на сушу не удавалось никакими стараниями.

Ноги в речном песке буксовали, выкапывая канаву, а эта хрень упёрлась не понятно какими рогами, и наотрез отказывалась из воды вылезать, хоть на самом деле отчекрыживай и выбрасывай.

Тут Дануха поняла, что устала. Только веки закрыла и почуяла тепло нагретого песка широченной во всех местах спиной, особенно по бокам куда расплющилось пузо, тут же заново провалилась сознанием в кромешную тьму…

И вот она вновь осознаёт себя на Моргосках за накрытой поляной. Сидит и опять девок на родник спроваживает, только на этот раз пихает в бок Сладкую, что всё жрёт без перерыва.

– Хватит жрать, жопа безразмерна, айда-ка разомнись, повесели народ. Глянь за девкой. Да смотри не переусердствуй мне.

– Да ты ж меня знаешь, подруга, – пробурчала баба с набитым ртом непонятно чего-то не пережёванного, и с таким видом будто обиделась на неправомерный наезд.

– Да я-то тебя знаю, подруга, – передразнила её ехидно Дануха, – коль Сладкая в лес по грибы пошла, так * настал за одно и зайцам и «охотничкам».

Бабы пьяно загалдели, добавляя хмельных реплик по этому поводу и снабжая свои комментарии красочными картинками предполагаемого похода по грибы. Сладкая на всё это никак не отреагировала будто и не слышала, потому что ей было некогда. Она с усердием дожёвывала. Это было для неё куда важней, чем обращать внимание на сальные шуточки пьяных баб.

Сначала хотела было выплюнуть то, что перемалывала зубами как жерновами, но потом замерла задумавшись, прикинула что-то в своём заплывшем жиром умишке, да и проглотила натужно до конца так и не дожёванное. Видать жалко стало выплёвывать.

Кряхтя и громко поминая неласковыми, а местами заковыристыми словами зайцев с охотниками, она приступила к процессу поднятия не подъёмного тела из-за стола. Сначала взгромоздилась на карачки или повалилась на безразмерное пузо. Принятая ей поза со стороны была однозначно неопределяемая.

Отдышалась, и рывком отталкивая от себя землю поднялась на колени, укладывая на них все свои потроха. Вот. Пол дела сделано. Потянулась поочерёдно руками, поправляя мешки с грудями, завалившиеся по бокам неохватного брюха.

Одна нога рывком упёрлась в землю. Ещё рывок со взмахом рук словно большая птица крыльями… и вот она во всей красе. Поднялась красиво, легко, аки пушинка лебяжья, даже поляна не дрогнула. И пошла, разбрасывая тумбы ног по сторонам и залихватски почёсывая себе по тому месту, где должна была быть лебединая шея, но где уж давно никакой не было.

Сладкая, дело своё знала "от" и "до". Не одну зассыху подкосила на этом поприще. Как девка бежит и скачет до источника ей плевать было с высокого дерева. Как и о чём она там с ним разговоры разговаривает ей было тем же концом в то же налаженное место, а вот на обратном пути с полной миской, молодуха не имела права ни на один звук, ни из одного отверстия. Вода должна быть принесена – «тихая».

Бабы, что посылались для пригляда за чистотой проведения испытания, вместо того, чтобы следить за правильностью выполнения ритуала, изгалялись над бедными молодухами как последние сучки, прости их Троица. А под кожу залезть да туда нагадить и в придачу ещё харкнуть смачно в чистую душу, ещё не изгаженную бабняком, при этом вынося и поклёвывая ей всю дорогу мозг – это же каждая баба речников умела с рождения. Самой Матерью Сырой Землёй видимо была заложена в неё эта способность. А тут как раз представляется такой халявный случай. Ну ведь грех не воспользоваться.

Единственный «недочёт» был в этом устое. Дозволялось всё, но только без рукоприкладства. Сладкую этот запрет всегда доводил до нервного почёсывания всех телесных мест докуда дотягивались ручищи. Притом не только бить, касаться молодухи было нельзя. Да что касаться, подступаться ближе, чем наотмашь руки запрещалось категорически. Тьфу! Как это бесило Сладкую. Хотя она баба тёртая и одним языком со словесным нахрапом могла так ухайдакать – мало не покажется.

Вот молодуха до источника сбегала, на коленках лбом оземь постукалась, зачерпнула доверху чашку ключевой воды и засеменила обратно, стараясь не пролить ни капельки. Сладкая не спеша вышагивала на встречу. А куда ей торопиться? Чай молодуха не от неё бежит, а на неё торопится. Где столкнутся там и начнёт издеваться.

Не ходила она далеко от поляны с бабами ещё и потому что для задуманного представления ей требовался благодарный и понимающий зритель. А без зрителя выпендриваться лишь для себя, это всё равно что рукоблудством заниматься. Только она отродясь таким пороком не страдала. Нет, пороков в ней было хоть отбавляй, больше собственного живого веса. Вот только таким конкретно, баба точно не баловалась.

– Дай сюды! – завопила Сладкая во всю свою лужёную глотку, семенящей навстречу за шуганной молодухе.

Ну а дальше началось как по утверждённому плану, со всеми вывихами с завихрениями. Обозвав испытуемую такой сякой по-разному, да такими обидными словечками из собственного житейского репертуара, что молодуха отродясь, наверное, никогда такого не слышала. Гром-баба, размахивая кулачищами с её голову принялась награждать её эпитетами один похабнее другого, один другого непристойнее.

Молодуха от неожиданного окрика вздрогнула по отдельности каждой частичкой своего тела. Пролила на руки драгоценную воду. Перепугалась до смерти округлив в животном ужасе глазёнки, и хотела было рот открыть, но вовремя спохватилась. Насупилась, уткнулась в миску злобным взглядом мстительно запоминая обидчицу, и не останавливаясь просеменила дальше, обходя по большой дуге глыбу разъярённого жира. Ибо прекрасно знала правила. Она в данный момент неприкасаемая. Хотя и покраснела от услышанного до кончиков ушей.

– Стоя-ять! – взревела баба из-за девичьей спины оглушающим истеричным воплем, переходящим на визг, отчего кажется даже листья с дерева посыпались.

Далее на молодуху скороговоркой вылилась новая матершинная похабщина на том же эмоционально взвинченном уровне, не имея в общем-то под собой никакого смысла. Мол какая-то девка во всех местах мелко сложенная и дурно воняющая прокисшими отходами собственного недоразвитого влагалища, игнорирует такую важную и грозную бабу, лучшую подругу самой большухи.

Молодуха только лишний раз вздрогнула от окрика, остановилась в не ком параличе, потеряв осознание времени и пространства, но услышав впереди заливистый смех бабняка, раззадоренного представлением, сделала в нерешительности пару шагов, а затем скорчив на плотно сжатых губах злобную ухмылку пустилась чуть ли не бегом к вожделенной поляне, уже наплевав на пролитую на руки воду.

– Да я тебя…, – продолжала визжать кружевным и забористым матом вошедшая в раж жирная баба, уже явно не поспевая за ускоренным шагом молодки, что оказалась на удивление толстокожей для её ругани.

Дальше Сладкая принялась красочно описывать действия, которые она непременно проделает с этой не послушницей, что как вы понимаете очень мягко сказано. При том все обещания почему-то были исключительно насильственно сексуального характера с применением острых колов и берёзовых брёвен. Непременно обещая ей что-то порвать и при том не в одном месте, а во множестве.

И тут Сладкая не выдержала величины собственного таланта, и сама подключилась к общему шквалу хохота падая на четвереньки со слезами восхищения от себя любимой, визжа при этом и хрюкая как порося замученная щекоткой.