Потомок

Я стою уже метрах в трех от основания, но прыгать вниз опасно, как раз здесь множество острых камней. Залезть обратно, подтянуться, даже сбросив с себя все, будет тяжело. Здесь, на карнизе, он меня легко достанет, добежать ему осталось метров пятьсот. А мне до катера метров сто. Ору что есть силы, пытаясь позвать на помощь. Понимаю, что тщетно, ведь люди же не выскочат сразу с ружьями, да и дистанция великовата для стрельбы по медведю, я это точно знаю, все уже проходил. Может, их и на корабле сейчас вообще нет.

Решение пришло само собой и мгновенно: мой карниз полого спускает влево, в сторону катера. Дальше он ровный, и там, в конце, под ним есть гладкая площадка без камней, покрытая, как матрас, снегом. Надо только перепрыгнуть через лежащий перед ней обломок с острыми краями. В итоге перепрыгнуть надо метра три, разбег не более четырех скачков, карниз узкий, но только он и есть путь к спасению. Молю Создателя о помощи и резко бросаюсь по тропе. Прыжок, полет, задеваю левой ногой острый край обломка, но понимаю уже, что долетел до мягкого снега. Даже не приседая после прыжка, бросаюсь к судну. Выскочив на ровную поверхность, успеваю разглядеть, что до медведя метров триста, но ему надо обежать камни. А у меня прямая дорога, да еще и вдвое короче. Несусь что есть сил, рюкзак сбросил, со мной только карабин с одним патроном. Оглядываться некогда, надо ориентироваться только по слуху. Если лапы станут скрипеть снегом совсем громко, значит, зверь рядом. Нужно броситься вперед с переворотом на спину, желательно еще и хоть немного в сторону, потом стрелять от живота.

Бегу, на ходу загоняю последний патрон в ствол и закрываю затвор. Кораблик уже близко, но и прыжки медведя стали громче. Ну что, падать и стрелять или бежать до последнего? Заметил на палубе вентиляционную трубу, с изгибом уходящую внутрь, пролезу ли? Кажется, пролезу. Одним прыжком заскакиваю на палубу, отмечая, что крен у катера приличный, с ходу подпрыгиваю и с разворотом, ухватившись левой рукой за верхний край трубы, забрасываю ноги внутрь, а в правой держу готовый карабин… Краем глаза замечаю, что медведь совсем близко – быстро заскочил на палубу, но пока внизу на четырех лапах. Понимаю, что рассчитывал догнать, но не вышло. Он тоже запрыгивает и, поднявшись во весь рост, пытается ударить меня лапой, чтобы сбить вниз, но я уже проваливаюсь в трубу, и лапа проходит в нескольких сантиметрах от моего лица. Соскальзываю по трубе вниз, чуть более высоты своего роста. Внутри трубы ноги находят опору. Карабин я крепко держу, но внизу, а мне надо выставить его вверх. Узковато, протаскиваю его с большим трудом.

Медведь подходит к отверстию, хорошо слышу его дыхание. Он оказался даже выше, чем казался, вижу его грудь, но сердце с другой ее стороны. И тут он решает напасть. Склонив голову за край трубы, он просовывает лапу. Она почти достает до меня, а главное, не дает мне просунуть карабин дальше и упереть в плечо. Боюсь, зацепит ствол и вытащит. Но длина лапы почти на пределе, до меня не достает самую малость. Я отчетливо вижу его когти, шерсть, черные подушки на обратной стороне. Он тянется ею, я приседаю, до боли упираясь коленями в трубу, дальше вниз некуда, а до меня уже пара сантиметров. Я слышу скрежет когтей прямо у себя под носом. Вот уже и первое касание, он тоже почувствовал и заработал лапой еще интенсивнее, когти больно бьют меня по голове, но пока все вскользь. Поняв, что не достает, он меняет тактику, вытаскивает лапу и начинает яростно ломать и бить трубу. Пара вмятин почти достают мне до головы, а следующая больно ударяет меня в ногу, труба качается, трещит, но пока выдерживает натиск. Подустав с попытками сломать мое укрытие или просто решив взглянуть жертве в глаза, он снова поднимается на задних лапах, наклоняет голову и почти целиком просовывает ее в трубу. Это его ошибка, я жду ее и не упущу. Курок плавно спускается, рванув отдачей, грохотом и пламенем выстрела. Затылок медведя разлетается на части, обдавая всю трубу и меня в том числе теплыми брызгами крови, соплей, мозгов. Рычание моментально прерывается. Тихонько посвистывает ветер, извиваясь в трубе. Отлипнув от стенки трубы, мне на руку падает выбитый пулей клык. То, что еще недавно было мордой медведя, начинает медленно двигаться от меня обратно к краю трубы и в последний момент резко срывается вниз. Туша медведя с шумом падает на палубу. Медведь мертв и даже уже не агонизирует.

Выбравшись из трубы, я первым делом осмотрел медведя. Мертвее не бывает. Остатки его головы и часть туловища лежат на палубе, зацепившись за ограждение, все остальное свисло вниз, за борт. Одного толчка ноги хватило, и туша окончательно свалилась вниз. Брызги от простреленной головы в основном разлетелись за бортом, но на пестрой гальке сильно не видны. Кровь от основания трубы тянется тонкой струйкой к борту и стекает вниз. Надо бы вымыть до прихода хозяев судна.

Взглянув на свою левую руку, вижу зажатый в ней клык с маленьким свежим сколом от пули. Открываю затвор, достаю гильзу – разрывная, походу. Так вынести мозги в обоих случаях с медведями могли только разрывные пули, но теперь уже все равно, все позади, а вот патронов больше нет.

Все из пережитого мгновенно отступает. Я же на корабле, люди где-то рядом, наверное, слышали выстрел, скоро вернутся. Осматриваюсь, нахожусь на левой палубе, неподалеку от входа в рубку. Заперта? Тяну – открывается. И – о Боже… – сразу же натыкаюсь на тело лежащего на полу человека, одетого в военный бушлат, штаны со множеством карманов и высокие берцы. Быстро нагнувшись, убеждаюсь, что любая помощь давно уже опоздала. Он холоден, как скала, по которой я спускался, ран и крови нет. Переворачиваю тело. На вид ему можно дать лет тридцать пять – сорок. Подтянутый, высокий, с правильными южно-европейскими чертами лица, с застывшим удивлением на нем. Перевожу взгляд дальше: приборная доска горит разными огоньками, что-то на ней мигает красным. Зажигание осталось включенным. На полу рядом с военным валяется автомат, в кобуре пистолет. К кожаной скамье в глубине рубки приставлен ручной пулемет с болтающейся лентой крупных патронов. «Что-то здесь не так…» – отмечаю я, пародируя песню Розенбаума. Гадать можно сколь угодно, но необходимо выяснить, есть ли кто живой поблизости. Бросаюсь на корму, никого не видно, только турель со снятым пулеметом и заваленная стреляными гильзами палуба. На носу тоже никого, пулемет на месте, гильз не видно. Бегу к каютам. Все вроде бы стоит на своих местах: посуда, кастрюли, ноутбук на столе. Ощущение абсолютного спокойствия, никакого намека на суету, борьбу, опасность… Спускаюсь еще ниже, в моторный отсек. Также ничего подозрительного, только горят разноцветные индикаторы в электрощитах, да ярко моргает красным приборная доска над двигателем. Ничего не выключено, не обесточено… Подхожу к приборам, нажимаю самый крупный тумблер вниз, большинство лампочек сразу гаснет.

На катере что-то произошло, и произошло очень быстро, но что именно? Зажигание не выключено, значит, катер уже без живых людей выбросило на берег, поэтому он и оказался за скалой. Перед глазами разворачивается картина: катер на полном ходу идет с северо-востока на юго-запад. Нос под острым углом врезается в гальку пляжа и легко скользит по ней метров на пятнадцать за скалу. С шумом разлетающейся гальки из воды появляется гребной винт, крутящийся на больших оборотах. Он и забрасывает корму далеко на берег, катя ее как колесо. Катер выравнивается строго параллельно берегу и благодаря оставшейся инерции движения весь помещается за скалу. Скала с широким козырьком почти полностью скрывает кораблик и сверху, и с моря от посторонних глаз.

Да, наверное, именно так и было, вопрос только в том, что кто-то мог остаться в живых и, возможно, лежит неподалеку, нуждаясь в помощи. Быстро спускаюсь на берег и начинаю обследовать все вокруг, но тщетно: вокруг судна никого нет. Возвращаюсь на корабль, вытаскиваю все содержимое из карманов погибшего офицера, включая документы на имя Мартина Мигеля, и складываю на стол в рубке. Внимание мое привлекает судовой журнал, но в нем все записи на английском, я не так хорошо владею им, чтобы с ходу прочитать, но со временем обязательно разберусь, хоть и понимаю, что не будет особой пользы. Датированных октябрем записей в журнале нет, а в сентябре, судя по одной-двум строчкам напротив десятка дат, ничего выдающегося не произошло, простое патрулирование побережья, без происшествий. Еще раз обхожу весь катер, заглядывая во все уголки, шкафчики и каюты. У меня теперь под рукой большой арсенал различного оружия начиная от пистолетов и кончая двумя ручными пулеметами, несколько гранат, много военной одежды, огромный холодильник с продуктами, газовая плита, много всякого инструмента. Зачем, Господи, ты все это мне дал? Отбрасываю все мысли, остановившись на одной аксиоме: «Неисповедимы пути Господни, придет время, и все откроется».