Страница 20 из 26
8.
3. Кроме того, иногда заявляют, что такое устроение уничтожило бы наше испытание, рассеивая сомнения, предотвращая упражнение веры и обязывая нас повиноваться, желаем мы того или нет; и также заявляют, что Божественный Голос говорил в первые века, а трудности и тьма – удел всех последующих веков; как если бы непогрешимость и личное суждение были несовместимы; но это запутывает проблему. Мы должны видеть разницу между откровением и его восприятием, а не между его более ранними и более поздними стадиями. Откровение, само по себе божественное и гарантированное, может от начала до конца быть принято, подвергнуто сомнению, оспорено, искажено, отвергнуто индивидуумами, в соответствии с состоянием ума каждого из них. Невежество, заблуждение, неверие и другие причины сразу не прекращают действовать, хотя откровение само по себе верно и неоспоримо доказано. Таким образом, мы не имеем никакого основания утверждать, что признанное откровение исключит существование сомнений и трудностей для тех, к кому оно обращено, или обойдется без их заботливого усердия, хотя оно может по своей собственной природе стремиться к этому. Непогрешимость не мешает моральному испытанию; эти два понятия абсолютно различные. Таким образом, нет возражения против идеи безоговорочного авторитета, как я предполагаю, что он якобы уменьшает задачу личного исследования, если только он не является возражением против авторитета Откровения в целом. Церковь или Собор, или Римский Папа, или согласие богословов, или согласие христианского мира, ограничивает запросы индивидуума не больше, чем Священное Писание ограничивает их; оно устанавливает ограничения, но, ограничивая их диапазон, оно сохраняет нетронутым их испытательный характер; мы подвергаемся испытанию реально, хотя не на столь обширном поприще. Предполагать, что доктрина неизменного авторитета в делах веры мешает нашей добровольности и ответственности, значит, в первую очередь, забывать, что в первые века были непогрешимые учителя, а еретики и раскольники – в последующие века. Возможно, существовали одновременно всесторонний высший авторитет, и всестороннее нравственное суждение. Более того, те, кто утверждает, что христианская истина должна быть приобретена исключительно личными усилиями, обязаны показать, что методы, этический и интеллектуальный, предоставленные индивидуумам, достаточны для обретения этой истины; иначе способ испытания, который они отстаивают, менее, а не более совершенен, чем тот, который исходит от внешнего авторитета. В целом, нет доводов против существования принципа объективности в развитии Откровения, вытекающих из условий нашей моральной ответственности.
9.
4. Возможно, мы будем настаивать на том, что Аналогия Природы противоречит нашему ожиданию продолжения существования некогда данного внешнего авторитета, поскольку, по словам уже цитировавшегося мыслителя, «Мы целиком несведущи, какая мера нового знания должна была бы быть ожидаема от Бога, если Он дал бы человечеству откровение; или насколько и каким способом Он чудесно должен был бы вмешаться, чтобы подготовить тех, кому Он должен первоначально дать откровение, для сообщения некоего знания и для защиты его в веке, в котором они должны жить, чтобы обеспечить его передачу последующим поколениям»; и потому «мы никоим образом не способны оценить, это ли откровение должно было ожидаться, и нужно ли его протоколировать или оставить передаваться так и поэтому испортить его устной традицией, чем с течением времени исказить его» [11]. Но это рассуждение не применимо здесь, как уже было замечено; оно рассматривает только абстрактную гипотезу откровения, а не факт существования откровения особого рода, который, конечно, может различными путями модифицировать наше настоящее знание, урегулировав некоторые из тех самих моментов, для которых, перед тем, как оно было дано, мы не имели никаких решений. Нельзя также совершенно отрицать, что доказательство по аналогии с одной из точек зрения противоречит всякому предвосхищению откровения, ибо новшество в физическом порядке мира по самой силе своих утверждений несовместимо с обычными представлениями. Таким образом, мы не можем регулировать свой предшествующий будущему откровению взгляд на характер этого откровения с помощью критерия, который просто полностью опровергает само понятие откровения. Как бы то ни было, Аналогия Природы в некотором роде нарушается фактом откровения, и вопрос, стоящий перед нами, касается только степени этого нарушения.
10.
Я рискну выявить здесь различие между фактами откровения и его принципами; доказательство по Аналогии Природы более связано с принципами, чем с фактами. Богооткровенные факты являются особыми и исключительными, они не имеют аналогий по своей природе; но иначе обстоит дело с богооткровенными принципами: они являются общими для всех дел Божьих; и если Творец Природы есть Творец Благодати, можно ожидать, что, хотя две системы фактов отдельны и независимы, принципы, показанные в них, будут одинаковыми и сформируют связь между ними. В этом принципиальном тождестве находятся Аналогия Природы и Богооткровенная Религия в батлеровском смысле слова. Доктрина Воплощения является фактом и не может быть подобна чему-то в природе; доктрина Посредничества является принципом, и она щедро иллюстрируется в своих положениях. Чудеса – это факты; божественное вдохновение – это факт; божественное учение от начала до конца является фактом; испытание с помощью интеллектуальных трудностей – принцип, как по природе, так и по благодати, и он может осуществляться в системе благодати либо постоянным таинством учения, либо одним определенным актом учения и то с аналогией к порядку природы, одинаково совершенной в обоих случаях; и мы не можем преуспеть в аргументации по аналогии к порядку природы против попечительства откровения, не аргументируя также против его первоначального дара. Предположим, порядок природы однажды расколот введением откровения, продолжение этого откровения есть лишь вопрос меры; и то обстоятельство, что работа началась, делает более вероятным и ее продолжение. У нас нет оснований полагать, что между нами и первым поколением христиан существует огромное различие, что первые христиане имели непогрешимое руководство жизнью, а мы не имеем.
Откровение ввело новый закон божественного управления сверх тех законов, которые появились в процессе естественного развития мира; и вследствие этого, мы можем приводить доводы в пользу существования постоянного авторитета в делах веры по аналогии с Природой и исходя из фактов Христианства. Сбережение – часть идеи творения. Создатель отдыхает на седьмой день от работы, которую Он сделал, но Он «доныне делает»74; так Он дал Символ веры раз и навсегда в начале, благословил его рост и предусмотрел его развитие. Его слово «не возвращается… тщетным, но исполняет»75 Его волю. Поскольку творение предполагает постоянное управление, поэтому Апостолы – предвестники Римских Пап.
11.
5. Кроме того, следует иметь в виду, что поскольку сущность всякой религии – авторитет и повиновение ему, то различие между естественной религией и богооткровенной заключается в том, что одна имеет субъективные авторитеты, а другая – объективные. Откровение заключается в проявлении Невидимой Божественной Силы или в замене голоса законодателя голосом совести. Верховенство совести – сущность естественной религии; верховенство Апостола или Римского Папы, или Церкви, или Епископа – сущность богооткровенной религии; и если такие внешние авторитеты отнять, рассудок снова отступит по необходимости к внутреннему руководству, которым он обладал перед тем, как Откровение было дано. Итак, чем является совесть в системе природы, тем же – голос Священного Писания или Церкви, или Папского Престола, как мы можем определить это, в системе Откровения. На деле можно возразить, что совесть не является непогрешимой; это правда, но все же, ей всегда следует повиноваться. И это как раз та прерогатива, которую полемисты приписывают Престолу Святого Петра; она не во всех случаях безошибочна, возможны ошибки вне ее специальной области, но она во всех случаях требует нашего послушания. «Все католики и еретики, – сообщает Беллармин, – имеют согласие в двух вещах: во-первых, что Римский Папа, даже как Папа с его собственным собранием советников или с Собором, может ошибиться в специфических дискуссиях об истине, что, главным образом, зависит от человеческой информированности и доказательств; во-вторых, что для Папы возможны ошибки и как для конкретного законоведа, даже в универсальных вопросах права, веры или морали из-за незнания, как иногда случается с другими законоведами. Далее, все католики согласны в двух других пунктах, но не с еретиками, а исключительно друг с другом: во-первых, что Римский Папа с Собором не может ошибиться в создании декретов веры или общих предписаний морали; во-вторых, что Римский Папа, определяя что-либо в сомнительном вопросе, сам или с его специальным Советом, может ошибиться или нет, но должен повиноваться всему верному» [12]. И как повиновение совести, даже, предположим, совести плохо информированной, заботится об усовершенствовании нашей моральной природы и, в конечном счете, нашего знания, так и повиновение духовному авторитету может содействовать нашему росту в освящении и святости, даже если он должен приказать то, что чрезмерно или нецелесообразно, или учить тому, что является внешним для его легитимной области.
74
Ин. 5:17.
75
Ис. 55:11.