Страница 17 из 20
Король выступил к Кале 8 октября 1415 года с армией, насчитывавшей от шести до восьми тысяч бойцов, из которых около тысячи, может быть, полторы, было рыцарей, остальные же были лучниками. На пути ему было необходимо – как и его прадеду перед сражением при Креси – пересечь реку Сомму. Когда намеченную переправу Генриху заблокировала французская армия, последовали восемнадцать дней форсированного марша, прежде чем уже к северу от Соммы усталых и измождённых недоеданием и дизентерией англичан встретила французская армия. Размер её оценивается исследователями по-разному, от двенадцати до сорока тысяч. Рассказывают, что когда король Генрих спросил своего сквайра, валлийца Гэма из Брекона, сколько, по его мнению, французов приближается к ним, тот ответил: «Сир, достаточно, чтобы убить, достаточно, чтобы пленить, и ещё хватит, чтобы убежали». Но с большой вероятностью у французов был тройной перевес над армией Генриха.
Последовавшая битва оставила о себе намного больше свидетельств, чем многие другие сражения средневековья. Более того, относительно недавно, в конце ХХ века, в архивах Британской Библиотеки была обнаружена рукопись, содержавшая французский план сражения, составленный за неделю или за две до самого сражения, скорее всего опытными французскими военачальниками, коннетаблем Франции Шарлем д’Альбре и маршалом Жаном Ле Мэнгром, также известным как Бусико, ветераном крестовых походов против турок (в 1396 году он даже попал в плен к турецкому султану Баязету после катастрофического разгрома крестоносцев под Никополем на Дунае, в нынешней Болгарии, но был отпущен после большого выкупа).
План состоял в том, чтобы сперва атакой кавалерии на правый фланг англичан разогнать лучников, размещённых там. Эта атака, как было запланировано, была бы поддержана залпами арбалетчиков, поддержанных отрядами пехоты, на обоих флангах. Центр английской линии атаковали бы спешенные французские рыцари. Конный отряд на правом фланге французов в то же время должен был ударить в тыл англичанам и на их обоз – это бы отвлекло внимание английских солдат от удара с фронта, так как в обозе хранилось добро, награбленное ими за время похода. Надо сказать, что план выглядит вполне разумно. Проблема была в том, что он, во-первых, не был привязан ни к какому определённому полю сражения и, соответственно, не мог в принципе учитывать особенности местности. И, во-вторых, скорее всего разрабатывался для армии меньшего размера, чем оказалась у французов в день сражения под Азенкуром, вероятно, потому, что был составлен до того, как объединились в единый кулак два французских корпуса, идущих на перехват английской экспедиции. Во главе этой объединённой армии, помимо коннетабля д’Альбре и маршала Бусико, оказался цвет аристократии французского королевства: герцог Шарль Орлеанский, герцог Жан Бурбонский и герцог Жан Алансонский. Последующие действия армии под командованием стольких командующих вызывают в памяти известную поговорку о семи няньках и подопечном им дитяти.
Утром 25 октября 1415 года, в день святых Криспина и Криспиниана, шеренги двух армий хмуро глядели друг на друга через разделявшее их поле между деревушками Азенкур и Трамекур. Вспаханное под озимые поле размокло от затяжных дождей, шедших в предыдущие дни. Размокшая земля и проливные дожди прибавили тягот марша английской армии, но им в той же мере были подвержены и французы. Король Генрих – по всем свидетельствам, очень искренний христианин, весьма серьёзно относившийся к вопросам веры (вплоть до сожжения еретиков) – обратился к своей небольшой армии с пламенной речью, в которой он напомнил своим бойцам, что те сражаются за правое дело, и что вся Англия в эти минуты молится за них.
Уильям Шекспир в своей исторической пьесе «Генрих V», одной из наиболее известных в англоязычном мире, но почему-то не слишком часто переводимой на русский, трансформировал рассказ исторических хроник об этом обращении короля к своим соратникам в один из лучших своих монологов:
Это, конечно, художественный вымысел. Мы не знаем, что именно говорил своим уставшим бойцам Генрих. Но как любое гениальное произведение, нащупывающее силой дара автора историческую правду, этот монолог подчёркивает одно важное преимущество, которое было тогда у англичан – единое командование в руках харизматичного, храброго и умного вождя. Отсутствие такового у французов привело их к катастрофе.
Поле, разделяющее две армии, располагалось между двумя рощами, и Генрих получил возможность защитить свои фланги лесом, плохо проходимым для конницы. В центре стояли его спешенные девять – десять сотен рыцарей и латников, а по флангам разместились лучники, две с половиной или три тысячи на левом, и столько же на правом крыле. Таким образом, хотя он и не мог быть знаком с французским планом, он уже фактически перечеркнул один из его пунктов. Другие во многом перечеркнуло поле – в самом буквальном смысле слова – сражения. Жидкая грязь, в которую превратилась пашня, местами доходила до колена. Ширина поля, на котором было суждено состояться последующей кровавой трагедии, была всего лишь семьсот пятьдесят метров, от края до края заполненных английской армией.
Похоже, французы оценили достоинства английской позиции, и не торопились атаковать. После некоторого ожидания король приказал армии подойти к французским шеренгам на расстояние полёта стрелы (две – две с половиной сотни метров). Каждый лучник нёс в руках заранее заготовленные заострённые двухметровые колья, которые, остановившись по приказу, каждый вбил перед собой, создав некий род частокола. Затем лучники сделали залп по французам, который не нанёс почти никакого урона, но зато, как и хотел Генрих, спровоцировал французов на атаку. Было около девяти часов утра.
Два относительно небольших конных отряда с крыльев французского боевого порядка попытались атаковать лучников. Их встретил – как их отцов и дедов при Креси – ливень стрел. Английские и валлийские лучники по-прежнему были способны стрелять практически непрерывно, и на близком расстоянии их стрелы с бронебойными наконечниками пробивали не только кольчуги, но нередко и пластинчатые доспехи. Кони также были хорошими мишенями и, получив ранения, сбрасывали всадников в глубокую жидкую грязь, подняться из которой было непросто. Те из рыцарей, которым посчастливилось избежать стрел, неожиданно для себя натолкнулись на импровизированный частокол, на который напоролась брюхом не одна из рыцарских лошадей.
Надо сказать, что маршал Бусико уже встретился с подобными приспособлениями за девятнадцать лет до Азенкура. В сражении, закончившемся его пленом у турок, турецкие янычары тоже использовали такие же заострённые колья для борьбы с рыцарской конницей крестоносцев (из которых значительную часть составляли французские и бургундские рыцари). Дошедший до нас план сражения с англичанами не показывает никаких следов того, что маршал учёл этот свой опыт. Возможно, он решил, что на родной почве и в войне против христиан, а не против неверных турок, этот опыт иррелевантен. Но король Генрих наверняка был знаком с опытом неудачного похода 1396 года. В конце концов, его отец, ставший королём Генрихом ІV, до того, как захватил трон Англии, сам ходил в крестовые походы, правда, не на турок, а на литовцев-язычников. А в тогдашней международной крестоносной тусовке опыт этих походов был на слуху.
Французская армия, как и в двух ранее описанных битвах, имела в своём составе несколько тысяч арбалетчиков, способных, как минимум, отвлечь на себя стрелы англичан, пока к ним скачет французская конница. Но этого сделано не было – третий поединок между луком и арбалетом просто не состоялся. А ведь за полвека, прошедших после Креси и Пуатье, арбалеты стали помощнее и посложнее, и, пожалуй, могли представить собой более серьёзного противника для английских длинных луков.