Страница 6 из 16
Крафт обещал миссис Брауде пойти в офис Джона и побеседовать с его коллегами. Те, кто особенно хорошо относились к Джону, тоже были обеспокоены и опасались, не болен ли их приятель. От них Крафт узнал, что новая работа Джона Брауде была интересна и перспективна, что он все больше и больше увлекался ею, когда произошел этот странный случай.
Крафт зашел и в комнату на 8-м этаже, где сидели двое прежних сотрудников Джона, искренне к нему расположенных, и попросил их вспомнить, с какими словами вошел мистер Брауде в то утро в эту комнату. Обоим запомнилось, что Джон, забыв поздороваться, что никак на него не похоже, заговорил сразу о делах, начав примерно так: «Так вот, первое из моих соображений таково…»
Крафту вдруг пришло в голову спросить, а о чем говорил Джон месяцем раньше, в тот день, когда ему предложили перейти в другую группу и заняться новой работой. Этого, никто, разумеется, не помнил. Но Крафт уже не мог отделаться от своей мысли. Он разыскал секретаря конторы, недавно по старости оставившего службу. Именно этот человек, славившийся точностью своей памяти, заходил в тот день в комнату Джона, чтобы вызвать его к шефу. Сухой и подтянутый старик принял Крафта в своем блиставшем порядком доме стоя. На обращенный к нему вопрос он ответил бесстрастно, почти не задумавшись: «Разумеется, помню. Мистер Брауде говорил тогда, обращаясь к своим коллегам: „По этому поводу у меня есть несколько соображений…" Шеф спешил, и я был вынужден прервать мистера Брауде на полуслове».
Крафту оставалось только откланяться. Его очень смутная гипотеза о прерванном времени, похоже, подтверждалась.
Оставалось узнать еще одно, и самое главное — в каких именно обстоятельствах время прерывалось для Джона Брауде и погружало его в пучину беспамятства. Видимо, это случалось не так уж часто, если, обладая такой особенностью психики, он оставался хорошим служащим и неплохим семьянином.
Миссис Брауди еще не раз приходила к Крафту, и он задавал ей разные вопросы о ее муже.
— Любит ли он стихи?
— О да! У Джона тонкая душа. Иногда он читает томик Шелли со слезами на глазах. Но лучше не спрашивать его об этом на другой день — он не помнит ни строчки. Зато дрянной роман, который он читает зевая, при случае перескажет до малейших подробностей. Нет, Джон странный человек! — восклицала она, и настоящее страдание мелькало тогда в ее глазах. Она несомненно была умна и наблюдательна, и горячо любила своего мужа. День ото дня она становилась тревожнее.
Крафт попросил миссис Брауде расспросить у мужа, только что вернувшегося из Парижа, — что же особенно поразило его в парижских музеях. На следующий день она сокрушенно рассказывала Крафту, что муж не смог назвать ей ни одной из лучших картин Лувра и упоминал лишь о самых посредственных мастерах, чьи работы, по его же собственным словам, не произвели на него никакого впечатления.
Наступил момент, когда в воображении Крафта окончательно прояснилась необычная судьба Джона Брауде. Этот человек был лишен одного из главных благ, дарованных нам, — памяти чувства. Он был обречен сразу же забывать именно то, что особенно глубоко его взволновало. Нахлынувшее на него чувство непонятным образом смывало в его памяти свои собственные следы.
Почему же окружающие не замечали эту резкую особенность и только несколько сравнительно недавних случаев взволновали его близких? По-видимому, жизнь этого человека не доставляла ему сильных впечатлений. Увлечение, радостное волнение редко посещали его, и когда в последние годы таких эмоций в его жизни стало больше, — провалы памяти стали заметнее. Изобилие острых ощущений неминуемо грозило Джону Брауде серьезнейшими затруднениями в общении с людьми.
Подозревал ли он обо всем этом сам? Вряд ли. И именно это обстоятельство усиливало жалость Крафта к незнакомому ему человеку. Слепой знает, что он слеп, и калека знает, что у него нет ног, а этот несчастный даже не знал, чего он лишен. Да, несчастный, потому что зачем и даны нам минуты счастья, если не затем, чтобы без конца потом тревожить нашу память, давая сладкую и горестную возможность пережить все заново?..
Наконец Крафт решился объяснить все миссис Брауде. Он полагал, что жизнь человека, в такой степени ущербного, небезопасна, что его относительное благополучие — случайность и оно может окончиться когда-нибудь крахом, если рядом с ним не будет кто-то, осведомленный о действительном и печальном положении вещей.
В один из визитов миссис Брауде Крафт начал свои осторожные объяснения. Он не надеялся на быстрое понимание. Не так легко было осознать те действительно фантастические вещи, которые знал он теперь о ее муже. Но уже через десять минут краска начала медленно сползать с лица молодой женщины.
— Подождите, — сказала она тихо, — значит, Джон не любил меня тогда? Он женился на мне из-за денег?
И Крафт мысленно послал себя на самую раскаленную сковородку ада. В растерянности смотрел он на свою собеседницу, так легко протянувшую ниточку ясного и самого существенного для нее вывода из его достаточно туманных рассуждений.
— Видите ли, — начал он, — ваш муж не совсем обычный человек. Он, можно сказать, калека. Нельзя спрашивать с него ответа за его поступки, как с каждого из нас. Он действительно не ведает, что творит.
— Ах, что мне во всем этом, если Джонни женился на мне из расчета, — проговорила женщина безжизненным голосом, и долго после этого Крафт не мог простить себе своей самодовольной увлеченности, не мог забыть потухший взгляд человека, жизнь которого разрушилась неожиданно и навсегда.
Крафт был почти уверен, что он не встретит больше ни эту женщину, ни ее мужа. Однако с ней, по крайней мере, ему предстояло увидеться еще раз.
Однажды через первые полосы газет протянулись крупные заголовки — «Самоубийство или убийство?» — и замелькали портреты жены погибшего. Крафт без труда узнал в них свою клиентку. Против нее был возбужден процесс родными и друзьями ее покойного мужа, который погиб при действительно загадочных обстоятельствах.
Накануне смерти он с компанией друзей отправился на глиссере на Иль-де-Мор. Там, прогулявшись по диким тропкам, он едва не угодил в пропасть, пережив секунду смертельного страха. Через два дня он взял с собой жену, чтобы повторить прогулку — и свалился в ту самую расщелину, от которой едва уберегся в прошлый раз!
Друзья погибшего считали невероятным такое совпадение. На следствии они один за другим рассказывали о том, как исказилось лицо бедного Джона, когда одна нога его вдруг повисла над бездной, как повторял он на обратном пути, что в жизни не чувствовал такого страха, и дружно обвиняли женщину в преднамеренном убийстве несчастного.
Крафт чувствовал себя обязанным рассказать все, что он знал и думал о Джоне Брауде. Миссис Брауде оправдали, а его речь стала сенсацией не только в широкой прессе: она была перепечатана в журналах психологии, психиатрии и хирургической генетики.
Но сейчас, пересматривая фотографии, проглядывая восторженные отзывы о его речи и об оправдательном приговоре, Крафт представил, какой страшной стала жизнь этой женщины после их последнего разговора. Как следила она, наверно, за каждым жестом мужа и не верила отныне ни одному его нежному взгляду. Как неутомимо перебирала в своей воспалившейся памяти первые дни и месяцы своего замужества, и прошлое глазело на нее своим обессмыслившимся ликом.
И впервые он холодно подумал: «Кто узнает, что произошло там, у пропасти, на самом деле?»
Лебединое озеро
NN
Русский балет приехал с гастролями, и сослуживец предложил Крафту один случайно освободившийся билет на сегодняшний вечер. Места рядом, предупредил сослуживец, будут заняты людьми, имеющими к нему самому совершенно косвенное отношение, и потому их соседство не обязывает Крафта ни к знакомству, ни даже к каким-либо знакам внимания: его privacy будет полностью защищено. (Не первый год зная Крафта, Майкельсон был хорошо осведомлен о его приоритетах.)