Страница 18 из 26
- Конечно, сладенький, - прошипел вампир. - Сейчас и тебе будет хорошо, просто замечательно.
Бахтиер резко отпрянул, но вампир был быстрее. Взмах его лапы и на груди у несостоявшегося насильника появились четыре кровавые полосы. Бахтиер бежал быстрее своего визга. Озадаченный такой прытью жертвы, вампир успел только нанести ещё четыре пореза, но уже по спине.
- Стой! Сладенький, ты куда? - шипел сзади вампир. - А пошалить? Давненько я не пробовала мусульманской крови. У тебя какая группа крови? А резус-фактор? А то всё христиане и христиане, надоели уже, окаянные.
Но Бахтиер не утруждал себя отвечать на дурацкие вопросы вампира. Правда, в этой обстановке он и сам не мог вспомнить какая, собственно, у него группа крови. Не до неё сейчас. Живому бы убежать. Бахтиер дал обет, что если выживет, то в самой большой христианской церкви поставит кучу свечек за спасение.
Бахтиер бежал по городу сломя голову, и ему повезло, что он наткнулся на наряд милиции. Ошарашенные менты доставили его в ближайшую больничку. Ни менты, ни врачи такого ещё не видели, чтобы человек был так по уши залит в крови. Восемь глубоких порезов, а человек всё ещё жив, и видно, что в сознании, хотя сознание явно подвинулось в сторону, уступив место обыкновенной шизе, которая и стала рулить. Бахтиер, заливаясь слезами, сообщал и ментам и врачам, которые зашивали раны, что это сделал свирепый вампир. Какой вампир? У-у-у-у, страшный вампир, который не любит пить христианскую кровь, а требуется ему, видишь ли, только мусульманская кровь, ага. Через несколько дней, когда раны немного зажили, Бахтияра выписали из обычной больницы, но перевели в специализированную, в психиатрическую, так как поведение его было явно неадекватным. Вот вроде и имя его означает "счастливый", но никакого счастья в жизни. Что же это за счастье такое, если не он, а его! ..... "И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы"...Так Бахтиер на своей шкуре, причём буквально узнал, в историю трудно войти, но легко вляпаться. То, что он капитально вляпался, Бакхтиер понял, когда его личностью заинтересовались любопытные органы. Всё-то им было интересно, особенно, за каким чёртом потерпевший гулял ночью по тёмным закоулкам. Сказать правду потерпевший не решался, тогда ему корячился большой срок. Поэтому Бахтиер даже обрадовался, когда его отвезли на дурку. Он почему-то считал, что в этом почтенном заведении он скроется от пристальных глаз правосудия. Вот это он зря. Правосудие, действительно, посмотрело в его сторону только одним глазом, но уже прищурилось. Винтики завертелись. Бахтиер попал под подозрение по некоторым неприятным для дам, любящих гулять ночью, эпизодам. Его фото милицейские дознаватели уже показывали некоторым пострадавшим от нападений дамам. Правда, ни одна из жертв по фото пока его не опознала, говоря, что от этого плюгавого отбилась бы и сама. В психушке Бахтиер попал в руки самого Максима Ивановича Зорина, психиатра со стажем, который за свой век насмотрелся всякого. Максим Иванович быстро расколол Бахтиера как симулянта, несмотря на все уверения пациента, что он лично видел вампира. Ага, почти в центре Калуги. Здесь, конечно, они и шастают толпами. Свили в городе гнездо и пьют христианскую кровь, а теперь они ещё и гурманами стали, теперь им строго мусульманскую кровь подавай. Однако, пациент попался упорный, не хотел отказываться от своей шизы: видел вампира, и точка. Эх, подумал доктор, вот хорошо было раньше, прописал бы такому упорствующему сульфазинчику в правую ножку. Да, раньше в психиатрии во всём мире было хорошо, особенно на западе. Докторам можно было творить, что их душа пожелает. Карательная психиатрия рулила. Сульфазин, электрошок, смирительная рубашка - красота была, да и только. Чего только операция лоботомии стоила: превращала любого буйного психа в овощ. В глубине души доктор Зорин понимал, что психиатрия это никакой не раздел медицины, что это вообще не наука. Вон даже академик Павлов, так тот, вообще даже психологию за науку не считал. Наука - это нейрофизиология, это да. А психиатрия напридумывала кучу новых болезней с весьма расплывчатой формулировкой, и радуется. А под эти формулировки практически каждого подвести можно.
Вот что делать с этим пациентом, который вампиров видит? Вот есть лекарство: галоперидол называется. Так что, будем лечить голубчика. Пусть не обольщается, что его имя как счастливый означает. Мы и счастливых лечим. Таких счастливых мы гебефрениками называем. Жаль только, что причины такого счастья совершенно не связаны с радостью.
Кто в психиатрии работал, тот в цирке не смеётся. Вот позвонила однажды одна древняя бабушка, говорит, спасайте внучка, и срочно, а то мальчик хороший, но ему плохо. А что ж ему плохо? Так ломка у него, приезжайте скорее. А чем он кололся, сколько ему лет? Лет ему 43, а чем кололся, я не знаю, он только освободился, но мальчик он хороший.
Или просят помочь народу, которому плохо, но который пьёт по поводу и без.
Марии, которая чуть ли не до смерти напугала озабоченного гастарбайтера, а тем более Захару, были совершенно безразличны мысли маститого доктора и его пациента, но.....так уж получилось, что этого самого Бахтиера, ну, "счастливый" который, положили в одну палату с Виктором Платоновым, а это уже совсем другое дело. С Витей Платоновым наша троица зналась больше всего, по сравнению с другими молодыми людьми. Правда, самому Вите, это было совершенно фиолетово. Наших друзей, любящих всё необычное и тайное, привлекала явная странность в поведении Виктора. Витя, по своему характеру, был совершенно равнодушен к людям. Нет, он, конечно, понимал, что живёт в обществе, но при этом старался от общества отгородиться. Его можно было бы назвать глубоким интровертом, но таким он сделался не сам по себе, а так, к сожалению, получилось. Ещё Витя был самый настоящий гений, но об этом мало кто догадывался. Если бы кто-то вдруг оказался бы с ним наедине, и им пришлось бы общаться, то этот кто-то, с удивлением бы обнаружил, что парень так много знает и понимает. Но, кроме наших друзей об этом мало кто знал. Окружающие считали Виктора сплошной серостью, дескать, ну что с троечника взять: даже не может толком решить задачки по математике, которые в школе учителя задавали на дом. А Витя просто решал такие задачки в уме, забывая, что их решение надо продемонстрировать учителю, причём в тетрадке. В этом был весь Витя: он мог решить любую задачу, мог сделать практически любую вещь, но не считал нужным продемонстрировать это. Почему это было так? Почему он был неприспособленным к жизни в обществе? Всё дело было в его сломанной психике. Друзья знали, они это дело быстро вычислили, что мать у Виктора была явно сумасшедшим человеком, хотя внешне она выглядела довольно прилично. С сумасшедшей матерью Виктор прожил 18 лет. Отец его, сбежал от этой женщины, когда Виктору было три года. Он понял, что надо делать ноги, иначе и сам свихнёшься, прибьёшь её и в тюрьму сядешь. Поэтому, мужик решил не брать грех на душу, а просто сбежать. О сыне он не подумал. Вернее, он думал, что хоть к сыну родная мать будет относиться по-человечески. Но не тут-то было. Эта женщина всё видела в чёрном цвете, никто и никогда не слышал, чтобы она о ком-то отозвалась хорошо. Все у неё были дураками, идиотами, сволочями и кретинами. Очень это был ненавистный человек. Теперь же вся её ненависть перенеслась на сына, как на самого ближнего. Вот он, его можно всегда достать, а с соседями особо не поругаешься, это надо специально идти и ругаться. На работе эту женщину терпели, но, парадоксально из-за её характера. Когда начальству когда надо было кого-то затравить, то вспоминали об этой неуживчивой работнице. Начальство сказало: "Фас!". А та и рада была стараться. Самое любимое её занятие было, это третировать кого-нибудь. Ну, а сына, который всегда под рукой, сам бог (или чёрт?) велел третировать. После её смерти Виктор нашёл медицинские выписки: оказывается, его мать часто лечилась в дурке. Видно плохо лечили или случай был очень запущенный. Уже в три года Витя узнал от матери, что он конченная сволочь. В четыре года, чтобы он не мешался под ногами и не задавал глупых вопросов, она отвела его в библиотеку, где мальчик прижился. С тех пор он жил в книгах, а значит, получал многовековую мудрость. Плюс у него была феноменальная память. Книги были его отдушина в мир. А дома был ад. Мать могла кричать на него часами, в буквальном смысле этого слова. Однажды в выходной день она проорала на него семь часов без перерыва. Витя уже давно не понимал, что она говорит. Её голос был для него просто фоном. Он только считал, сколько раз за воспитательный сеанс она назовёт его сволочью, сколько уродом, сколько раз - дебилом. Получались трёхзначные числа за месяц такой жизни. С годами издевательства только усилились. В девять Витиных лет она его однажды чуть не задушила: прижала голову ребёнка к кровати, чтоб не вырвался и душила. Витя потерял сознание от асфиксии. Только тогда мать поняла, что переборщила, могут и посадить из-за щенка. На память об этом случае у Вити осталась фотография, вделанная в пластмассовый шарик. Смотришь в окуляр и видишь фото. Эту штуковину как раз заказал родительский комитет в классе, где учился Витя. Мать, когда его душила, то порвала пуговицы на горле Витиного свитерка. Вот на фото он и был в свитере с оторванными пуговицами, как напоминание, что хорошо хоть жив остался. Теперь многочасовые нотации сопровождались затрещинами. Особенно матери нравилось бить ребёнка по лицу: у того сразу выступали слёзы и сопли, то есть воспитательное мероприятие давало результат, причём его было видно на лице ребёнка в виде синяков, ссадин и царапин. А на работе мать говорила, что у неё золотой ребёнок, что она его очень любит. Но однажды сильно прокололась: в холод Витя заболел какой-то вирусной инфекцией, температура была за 38. Однако, мать погнала его на холод....подстригаться, а то зарос, собака, как бобик. Из-за болезни сына мать отпросилась с работы, её, конечно, отпустили. Но надо же было такому случиться, что коллеги увидели Витю, легко одетого, идущего по улице. У коллег было удивление, граничащее с шоком: как можно больного ребёнка выставить на мороз. На работе был скандал, что очень плохо сказалось на Вите. Вот так и жили до восьмого класса. Однажды, весной, в выходной день мать утром позвала Витю завтракать. На кухне, вместо завтрака, она ему объявила, что не любит его, что никогда его не любила, а теперь она его ненавидит. С нехорошей улыбочкой выдав всё это, она спросила обомлевшего Витю: "Что, сволочь, больно? Больно?". Он хотел сказать, что действительно больно, но не мог. Вите стало очень больно дышать, и он почувствовал даже тепло в голове. Весь день он пролежал в полубессознательном состоянии. А на другой день прежнего улыбчивого добродушного Вити уже не стало. Утром встал угрюмый, неулыбчивый парень, резко повзрослевший. Его мощный ум проанализировал это событие и сделал вывод, что мать - сумасшедший человек, её особо винить не надо, что надо как-то дальше жить. Однако, теперь у Вити появилась антипатия к дуракам и совсем уж ненависть к сумасшедшим. В последнем классе Витина мать оставила этот бренный мир и переселилась в лучший. Но, напоследок, она прокляла Виктора. Эдакое дальнейшее напутствие в жизни в виде материнского проклятия. Для впечатлительного человека, это бы стало сильнейшим ударом по психике, но для Виктора это был только неприятный эпизод. Об этом эпизоде никто не знал, кроме трёх друзей.