Страница 9 из 25
Дворовая кошка, негаданно получив лечение, устроилась у Аламеды под боком и стала радостно мурчать, совершенно демаскируя его позицию.
Сидя в кустах с ластившейся к нему кошкой, Аламеда проморгал появление во дворе ещё одного действующего лица, а именно, сеньоры средних лет. Судя по тому, что наша пожилая сеньора встретила гостью спокойно, эта сеньора являлась, скорее всего, соседкой. В руках та держала узелок из белой ткани и глиняный горшок. Автомат Калашникова эта сеньора не захватила, наверное, по забывчивости оставила оружие дома. Теперь эти сеньоры стали темпераментно что-то обсуждать, периодически показывая пальцами на схрон, который устроил в кустах Аламеда. Переговаривались они громко, что очень не понравилось Аламеде. Но он не перестал от этого тихо проговаривать слога.
- Эх, сеньоры, бу на вас с прибором! - пытался сказать им Аламеда из своего укрытия. - Я, конечно, понимаю, что вы безумно храбрые сеньоры, но разве можно так громко кудахтать. Вот скажите, зачем так бессовестно провоцировать медведя своими воплями? Если вам, говорливые курицы, себя не жалко, то пожалели бы ребёнка. Что этот ребёнок для медведя? Так, ерунда, даже косточки между медвежьих зубов не застрянут. А вас, старых, он может ещё и поостережётся употребить в пищу, слишком вы костлявые и жесткие.
К Анне Тимофеевне заглянула с невеликими гостинцами соседка Варвара. Тимофеевну, учитывая её отчаянный социальный статус, деревенские жалели, как могли, поддерживали и помогали, несмотря на то, что сами были ни разу не богачами. К 1970 году, правда, в деревне осталось обитаемых дворов штук двадцать, считая с полуобитаемыми. Естественно, все жители друг друга знали как облупленные. В условиях дефицита информации большое значение имели деревенские сплетни. Обсуждалось, с патриархальной обстоятельностью, всё и вся, любой чих становился предметом обсуждения. Но для обсуждения этих чихов требовались уши, в которые можно было рассказать все подробности про этот чих. Ну, привирали, конечно, не без того. Сейчас Варвара вручила Тимофеевне литр молочных сливок, для немощного дитя, кусок сала и пачку печенья, которое Варвара приобрела по случаю в передвижной автолавке. Соседки стали обстоятельно обсуждать последние деревенские новости, кои были, но совершенно незначительные. У самой Тимофеевны особо похвастаться новостями не получалось, вот разве что спина перестала болеть. Эту новость соседки рассмотрели с разных сторон и пришли к выводу, что, раз спина прошла, то это было "защемление" или "прострелило". Было бы плохо, если бы в спину "всупило", вот тогда точно хана, к бабке не ходи. Теперь в спине, значит, расщемилось или рассосалось, вот и перестало болеть. Бабы они живучие, не то, что мужики. Это да, мужики со своей водкой, уже в деревне стали слабым полом. Война выбила всех здоровых остались только хворые и пьющие. Беда с этой водкой.
Аламеда со своего места в кустах услышал знакомое слово "водка" произнесённая женщинами. Ага, значит, сейчас эти сеньоры начнут хлестать водку. Ведь как же здесь жить без употребления национального напитка. В Уругвае все тоже крайне положительно и трепетно относятся к спиртным напиткам. Пьют все, постоянно и много, но предпочитают местное слабоалкогольное вино, коего производится очень много на более чем трёхстах винокуренных предприятиях. Но водку, особенно в таких больших количествах, как в России не употребляют.
- Бу на вас ветреные сеньоры, - из своих кустов осуждающе прокомментировал услышанное слово "водка" Аламеда.
Соседки продолжали общаться. Варвара поинтересовалась, как поживает ребёнок, есть ли какие изменения.
- Совсем горе с моим Васильком, - всплеснула руками Тимофеевна. - Совсем дитё хворое да дурное. Другие в таком возрасте уже вовсю бегают и лопочут, а этот только-только ползать начал и что-то бубнить. Даже "баба" не может толком выговорить. Зато у него любимое слово появилось: "Бу". Хоть одно слово освоил мой Василёк. И ведёт он себя как зверь какой, а не человек. Вон видишь Варвара, забрался в кусты и сидит с кошкой в обнимку. Крест это мой неподъёмный.
Тимофеевна даже пустила слезу.
Варвара посмотрела в сторону кустов. Точно, оттуда выглядывал нос дурного дитя, а рядом с ним отиралась кошка.
- Бу, - раздалось оттуда вполне отчётливо и с осуждающими нотами.
Варвара вздохнула: да круто судьба обошлась с Тимофеевной. Дочка сгинула, а внук Василёк совсем блаженный.
К вечеру информационное поле деревни Девица обогатилось новыми подробными новостями о переставшей болеть спине Тимофеевны и о том, что её убогий внук произнёс первое в своей жизни слово "Бу". Заговорило, значит, дитё: смотришь, так к 10 годам слов двадцать и освоит.
А "разговорчивое" дитё, лёжа в кустах с примкнувшей к нему кошкой, попробовало в базе данных поискать информацию о себе, живущем в это время в Чили, в Испании или Уругвае. Однофамильцев было много, однако, никто из однофамильцев не был известным математиком. А в его мире фамилия Аламеда было широко известна именно в математических кругах. Посмотрел он информацию и о современной России. База данных говорила, что Россия крупнее Уругвая и что в ней сейчас правит товарищ Брежнев. Аламеда точно помнил, что в России в его мире никаких Брежневых не было. Был Романов, был Семичасный, был Машеров, а Брежнева не было. Здесь же в Кремле на троне сидел бровастый упитанный мужчина. База данных характеризовала его как пламенного коммуниста интернационалиста. Ну-ну, знаю я, до какой ручки эти пламенные коммунисты доведут свою страну через 21 год.
У Аламеды пропал интерес к исследованию политической составляющей существующего социума. Да, он, собственно, никогда особо политикой и не интересовался. Грязное это дело политика. Его дело была математика и полёт мысли в этой абстракции. А политику он не понимал, бывало, решительно не понимал. Особенно, когда в западных странах появились защитники негров, содомитов и педофилов. После этого Аламеда совершенно утратил всякую иллюзию в отношении здравомыслия современного социума. Математика была понятней, и в ней он чувствовал себя комфортно.
Сейчас у Аламеды была задача внедриться в этот местный социум, объективно существующий в этой России, поэтому он запретил себе копаться в базе данных, касающихся родной Испании, или не менее родного Уругвая. Всё это только отвлекает от цели. Он даже категорически запретил себе не думать о кухне Уругвая. Даже о бриллианте уругвайской кухни: "Асадо а ля парилья". Совсем не думать о металлической решётке, под которую подкладывают раскалённые угли. И про запах, вызывающий аппетит во время приготовления этого блюда. А соус сальмуэра? Даже не думать о нём. И не вспоминать. Чёрт. Чёрт! Не надо думать даже про аппетитные стейки средней прожарки, которые он так любил; и про хорошо прожаренные стейки тоже не надо думать.