Страница 23 из 27
Так что может и хорошо, что сеть на время отключили, подумал Максим. Или заглушили. Хотя еще недавно это было бы равнозначно тому, как если бы отключили атмосферу. Но ничего, выжили, нашли себе другой досуг, даже стали книги читать. Рихтер своими глазами видел. Правда, больше уровня комиксов.
А еще в сети раньше постоянно играли в игру «Разоблачи шпиона». Местные расставляли столько маркеров на домах, где якобы скрывались диверсанты, что приходилось сбиваться с ног, проверяя, так ли это. И в основном оказывалось, что человеко-часы защитников революции потрачены впустую.
Много было доносов на «горизонтальный коллаборационизм» – то есть на половые связи с paramilitares, которых повстанцы ненавидели даже сильнее, чем бывших чиновников. Чьих любовниц тоже, впрочем, ловили и выставляли на позор. Народные линчеватели поступали с такими просто – обривали наголо, а потом обливали синтетическим клеем или другим адгезивным веществом, которое легко синтезировать в домашней лаборатории-принтере. Потом обсыпали стружками, блестками, пенопластовой крошкой или какой-то еще полимерной сыпучей дрянью, которая синтезировалась там же. Все это склеивалось в одну трудно отмываемую массу, надолго уродующую лицо. А сверху иногда еще обливали стойким красителем вроде «зеленки», C27H34N2O4S, которая за пределами СНГ не использовалась в медицине, но, видимо, кто-то из интербригадовцев раскопал рецепт. И гоняли несчастную по дорогам или выставляли напоказ, привязав к фонарному столбу или дорожному знаку.
Такие доносы их командир Сильвио всегда оставлял без внимания, как, впрочем, и жалобы на линчевателей.
Революционные власти в расправах не участвовали, но и бороться с ними не имели сил, а может, желания. Творилось это обычно в глухомани, а не в крупных городах. Сам Рихтер всего пару раз видел такие «казни». Конечно, дикость, человек может и отравиться, и задохнуться. В одном случае его отделение разогнало выстрелами в воздух небольшую толпу, собравшуюся вокруг привязанной к офисному креслу девушки, одетой явно в дорогие дизайнерские шмотки, чье лицо было уже не только раскрашено, но и располосовано ногтями. Ее катили по тротуару, выкрикивая отборную брань и останавливаясь на перекрестках, чтобы встряхнуть так, что у нее клацали зубы, и нанести очередной удар или порез. Особенно усердствовали женщины, с перекошенными, как у фурий, лицами.
Рихтер даже не стал разбираться, что она сделала или с кем путалась. Самых активных мучителей, не разбирая пола и возраста, вырубил шокером, связал стяжками (которые широко использовались вместо дефицитных наручников) и сдал патрулю, а утром не поленился проследить, чтобы их, включая четырнадцатилетних подростков, на неделю отправили на исправительные работы по разборке завалов сгоревших в ходе боя складов с пиротехникой. Там брали любых. Он терпеть не мог, когда люди теряли человеческий облик. Даже если был какой-то повод. Это нужно пресекать прежде всего самому революционному движению, ведь такие изуверы в тылу дискредитировали труд тех, кто уже бился на фронте или завтра пойдет под пули.
Итак, по крайней мере для части беженцев в городе нашлось жилье и пища. Тут уж не до чистоплюйства, подумал Максим. Конечно, здесь не Сибирь и не Гренландия. Но под открытым небом никто ночевать не должен, когда где-то простаивают свободные просторные комнаты! И к черту «святость частной собственности». Человеческая жизнь и просто достоинство в разы более святы.
Для остальных поставили палатки. Сезон дождей закончился, но осень в этом году выдалась ветреная и прохладная. Даже и не скажешь, что до экватора рукой подать. А два тропических шторма подряд, обрушившихся на побережье, нанесли жилому фонду больше вреда, чем все боевые действия сентября-октября.
В Союзе Освобождения Земли, да и в самой его боевитой части – «Авангарде» – было много фракций – от ультралевых до умеренных реформистов. В общем-то, как и раньше во всех революциях. Но тут, в Мексике, они пока уживались вместе, воюя против общего врага. Макс по своим взглядам был где-то посередине. Не был сторонником тотальных экспроприаций, как его товарищи Ян Виссер и Гаврила Бурков – разные в остальном, в этом пункте они сходились. Максим считал, что преобразования должны происходить постепенно и желательно мирно. Но против активных врагов, думал он, можно и нужно применять насилие.
И он был рад, когда эти бюрократы из Центрального комитета перестали миндальничать с отельерами – и все крупные гостиницы города, где было больше пятидесяти спальных мест, национализировали одним росчерком пера. Вроде бы с выкупом, но «как-нибудь потом и только в песо, а не в глобо». И теперь в них разместили вчерашних бездомных и сельских бедняков. В дорогих номерах квартировали дети пеонов и поденных рабочих. И беженцев – тех, кто лишился крова в ходе войны, которую так называемый Корпус мира уже третий месяц вел против народов Южной и Центральной Америки.
Войны, которую для остального населения планеты стыдливо называли сначала операцией по поддержанию гражданского мира, а потом контртеррористической операцией. Хотя в этих странах почти все сходились на том, что настоящие террористы были в компаниях вроде «Pyramid Products», в подконтрольных ей формированиях типа «матадоров», в полицейских спецотрядах и особенно – в Корпусе мира, который, казалось, ненавидели тут даже младенцы, едва научившиеся ходить и говорить.
В Мексике Корпус пока не видели, но ждали прямо-таки с «распростертыми объятиями».
В сфере розничной торговли товарищи из ЦК тоже приступили к масштабным делам. Сначала была конфискована собственность – товары, оборудование и здания – четырех крупнейших торговых сетей континента. «За соучастие их главных собственников в ограблении народа». Через два дня их объединили и превратили в Национальную службу распределения товаров – SND, el Servicio Nacional de distribución, в которой население отоваривалось по карточкам (где-то электронным, а где-то и бумажным) необходимым для выживания минимумом продуктов.
«Давно пора, – радовался Гаврила. – Только мало. Вот бы объявили экспроприацию личного имущества всех богатых упырей! Не юридических лиц и подставных контор, а их самих и их братьев, любовниц, родителей, дядьев, сватов и кумовев! Как бы все аплодировали! И не только жители гетто».
Да, конфискации были. Но почему-то собственность отобрали только у нескольких министров и магнатов. Причем, непонятно, по какому принципу их выбрали. А остальных не тронули, а когда спохватились, те уже благополучно уплыли и улетели из страны. Позже оказалось, что вместе с ними «уплыли» и их финансовые активы. В государственных банках и фондах словно образовалась черная дыра, куда втянулись все нематериальные резервы. Это то, что творилось на верхних этажах пирамиды, которые теперь вроде бы должны были считаться нижними.
Но внизу, в настоящем низу, тоже было неспокойно. Базовые товары теперь продавались в национализированных магазинах по сниженным – «народным» – ценам. Народ валил валом, в очередях дрались и падали в обморок от духоты – пришлось приставить патрули из дружинников la Milicia. Пару раз у толпы срывало клапан, и начинались грабежи и погромы. Макс знал, что продажные либеральные шелкоперы использовали эти кадры, чтобы очернять народную власть в глазах остального мира. Картины давок, пустых полок и разгромленных продуктовых отделов супермаркетов заполнили все мировые масс-медиа и публичные сети.
«Конечно, – думал Максим, – при свободном рынке этих людей просто предоставили бы самим себе. Выживайте, как хотите! Вымирайте с голоду на улице. Зато никаких очередей и коммуналок».
Но остальные торговые сети продолжали функционировать – те, которые сумели получить у НарВласти разрешение. «Доказать», что их капитал – национальный, а не безродный глобалистский. И им оставили всё. Только обязали отдавать небольшой фиксированный процент товаров по карточкам, с обещанием потом оплатить из бюджета. Банки были национализированы днем раньше, но тоже далеко не все, а те, которые объявили компрадорскими.