Страница 2 из 5
***
Дел у меня всегда невпроворот. Многие думают, раз пенсионерка, то лежит себе на диване и в потолок поплёвывает. Есть, конечно, и такие… Либо на диване бока отлёживают, либо на лавке у подъезда юбки просиживают, а на самом деле – сплетничают. Хотя какие юбки? Сейчас подавляющее большинство женщин, даже пожилых, носят брюки. Я не осуждает, боже упаси. Удобно – носите.
Мне сплетничать некогда. Сад отнимает много времени и сил: надо высаживать рассаду, сеять редис и морковку, подкармливать, рыхлить, поливать, пропалывать… Хлопотно, конечно, но лучше так, чем с утра до вечера на лавке спле… общаться. И зимой нахожу себе занятия. Работаю за компьютером, вышиваю крестиком, совершенствуюсь в кулинарии…
– Здравствуйте!
– Здравствуй, Люся. Куда собралась? В сад? – Ох и любопытные эти соседки!
– Нет, в магазин.
– За продуктами?
– За продуктами.
Магазин от дома недалеко, только дорогу перейти. Очень удобно. Я дождалась разрешающего сигнала светофора, пересекла проезжую часть вместе с толпой пешеходов и заторопилась к стеклянным раздвижным дверям гипермаркета. На входе взяла красную пластиковую корзинку и пошла по отделам.
Так… хлеб, яблоки (свои, садовые, ещё нескоро будут), яйца в картонной упаковке и сардины в масле. Да, ещё не забыть молоко.
Возле витрины с йогуртами ревел мальчишка лет шести-семи, прижимая к себе какой-то десерт в стаканчике. Обычное дело, дети часто выпрашивают что-нибудь у родителей, прибегая к слезам. Но мать мальчишки, молодая женщина с осветлёнными короткими волосами, упорно держала оборону.
– Положь на место, кому сказала! – рявкнула она.
Порадовавшись про себя, что моя внучка никогда не устраивала истерик в магазинах, я подхватила пакет молока и заторопилась к крайней кассе, где в очереди топталось человека четыре или пять.
– Пропустите с ребёнком! – раздался над ухом резкий голос. Ротой бы командовать с таким голоском.
Я инстинктивно прижалась к ленте. Мазнув по спине корзинкой, мимо протиснулась мать с мальчишкой из молочного отдела.
– А где же ребёнок? – удивилась я, ожидая увидеть грудничка на руках или в коляске.
– А это кто, не ребёнок, что ли? – Она подтащила к себе зарёванного сына.
Я мельком глянула в наглые раскосые глаза, вперившиеся в меня из-под завитой чёлки, и отвернулась. Поняв, что из очереди её выталкивать не будут, женщина стала нервно и быстро выкладывать товар на ленту.
– Ну куп-и-и… – противно канючил мальчишка, дёргая карман её голубых брюк.
– Сейчас порвёшь! – Раздражённая мать ударила его по руке, ребёнок зашёлся в оглушительном крике.
Покупатели принялись разглядывать жевательную резинку и конфеты на витрине, рекламу соков и воды под потолком – делали вид, что всё происходящее их совершенно не касается. Но вот, слава богу, молодуха расплатилась и ушла, уволакивая за руку плачущего ребёнка.
По пути я зашла в аптеку, купила закончившиеся лекарства от давления и для пищеварения, крем от мозолей. Теперь можно идти домой.
Стоя на пешеходном переходе, я снова услышала этот ноющий голос:
– Ну ма-а-ам…
Скосила глаза и увидела нервную мать из гипермаркета. Не расстанемся мы сегодня никак! Повесив пакет с продуктами на руку, она уткнулась в смартфон и быстро-быстро тыкала пальцем с наманикюренным ногтем по экрану. Мальчишка цеплялся за сумку и кривил губы.
– Сейчас ты у меня получишь, – пообещала родительница, не отрываясь от телефона.
Дальнейшее произошло молниеносно. Ребёнок дёрнулся, бросил полный ненависти взгляд на мать и двумя скачками оказался на проезжей части. Кто-то за спиной охнул, потом раздались крики, слившиеся в один. Я почувствовала сильный толчок и, вытянув вперёд руки, полетела на дорогу. Хлопнулся рядом пластиковый пакет, потёк по асфальту белый молочный ручеёк. Визг тормозов, перекошенное лицо водителя, пытающегося уйти от столкновения… и темнота.
***
– Это всё, что вы помните? – нахмурился врач.
– Да.
– Мила Михайловна, возьмите ещё раз зеркало и посмотритесь в него, не бойтесь. Кого вы видите?
– Я вижу не себя, если вы об этом.
– А кого же?
– Одну истеричку.
Он рассмеялся и похлопал меня по руке:
– Самокритика – дело хорошее, если в меру. Мила, я настоятельно прошу вас больше так не шутить. Кома – очень серьёзный диагноз, для многих это билет в один конец. Вам повезло, да… Но последствия бывают самыми разными, в том числе различные нарушения памяти. Если шутка затянется, то вам потребуется консультация и психиатра тоже.
Я подавленно молчала. Он принял это за знак согласия, кивнул и вышел за дверь. Выждав минуту, я выбралась из своей кровати сложной конструкции, удивляясь, как легко двигается тело, что не болят суставы, беспокоившие меня много лет. Завернулась в простыню и босиком, на цыпочках, двинулась к перегородке, которая притягивала меня магнитом. Сейчас я всё узнаю…
На точно такой же кровати, окружённое мониторами, с прилепленными к груди датчиками, с широкой трубкой во рту, лежало моё бессознательное тело, укрытое простынёй. Дрожащей рукой я приподняла ткань… Никакой ошибки, тело было моим.
Оглушённая и раздавленная, я по стеночке побрела обратно, перелезла через поручни в кровать. Видеть саму себя в беспомощном состоянии, может, даже умирающей… это ужасно. Это слов не подобрать.
В ту ночь было не до сна, сотни мыслей не давали покоя. И плакала, жалея себя, настоящую, и ненавидела эту истеричку Милу, толкнувшую меня под машину. Случайно, скорее всего, но от этого ничуть не легче.
Медсестра проверила приборы и вышла за дверь. Я воспользовалась её отсутствием, чтобы ещё раз выбраться из кровати и пройти за перегородку, постоять рядом с… собой. А как ещё скажешь?
***
– Доброе утро. Ну как, вы готовы? – Анатолий Сергеевич улыбался, заложив руки в карманы своей голубой блузы.
– К чему? – испугалась я, натягивая простыню до подбородка.
– Как – к чему? К переводу в отделение. Сейчас вас отвезут.
Медсестра принесла откуда-то большой пакет, в котором оказались бельё, майка, тонкие синтетические брючки, тапки, полотенце, средства гигиены в прозрачной косметичке, документы в пластиковой папке и старый кнопочный телефон с зарядником.
Я удивилась:
– Откуда это?
– Ваш муж принёс.
– Мой муж? – глупо спросила я. – Он умер…
Медсестра, к счастью, не расслышала последней фразы:
– Разумеется, не мой же.
До сих пор мне не приходило в голову, что у этой Милы есть семья, супруг, ребёнок, наверняка даже не один, родители, родственники, свёкры, собаки-кошки… Есть дом, где она жила, работа, детский сад, куда она водила сына, салоны красоты, где ей делали маникюры-педикюры. Я почему-то считала само собой разумеющимся, что вернусь в свою квартиру на улице Парковой.
– Одевайтесь, сейчас поднимем вас в отделение.
Я натянула трусы и лифчик с кружевами, снова изумляясь тому, как двигается по моей воле чужое тело, этим тонким рукам и ногам с ярко накрашенными ногтями. Досадливо морщась, надела обтягивающие штанишки и белую майку с надписью: «Все люди как люди, а я суперзвезда». Бросила прощальный взгляд на перегородку, за которой лежало моё несчастное тело, подключённое к ИВЛ и облепленное датчиками.
– Садитесь сюда, – медсестра указала на синюю, с чёрными поручнями и подставками для ног кресло-каталку.
– Зачем? Я могу сама идти.
– Затем, что так положено, чтобы вы не упали и не получили новых травм.
Я уселась в кресло, пристроила на коленях пакет с вещами, и мы покатили в коридор, где едва не столкнулись с девушкой, разговаривающей с врачом.
Это была Вероника, моя дочь. Я впилась взглядом в родное, такое усталое лицо, в её глаза с голубоватыми полукружиями теней.
– Вероника…
Она посмотрела в мою сторону, но, кажется, никого не увидела, таким отсутствующим и отрешённым был её взгляд.
– … состояние стабильно-тяжёлое, поддерживаем, – услышала я конец фразы.