Гробница древних

Начал накрапывать легкий дождик, и по небу растянулись тучи, закрыв луну, хотя свет ее не померк. Я съежилась, прижавшись к одной из стен, под каким-то деревом, надеясь защитить дневник, но все еще не решаясь вернуться внутрь. Мое плечо касалось стены, и через бархатную ткань я чувствовала холод камня. Было по-прежнему достаточно светло, и я смогла прочесть табличку, к которой прислонилась: «Рядом с этим местом покоятся бренные останки Кристофера Марлоу».

Я обнаружила, что смеюсь, – но не над кончиной этого человека, а над иронией судьбы. Однажды я взяла у мистера Морнингсайда булавку этого человека и использовала ее, чтобы освободиться от сковывающей магии Холодного Чертополоха. Но хотя я отдала булавку назад, я снова вынуждена была туда вернуться. Как оказалось, ни булавка, ни всепоглощающая жажда свободы не могли удержать меня вдали от этого дома.

Позади в траве послышался слабый шорох. Я обернулась и увидела Кхента, который крался через кладбище по направлению ко мне. Руки его были заняты нашими пожитками, на спине висел дорожный мешок, до отказа забитый одеждой и книгами. В правой руке он держал маленькую клетку. Из нее выглядывала Мэб, наша пурпурно-розовая паучиха.

– Ты не забыл о ней, – прошептала я, и он присоединился ко мне под кроной дерева. Его волосы блестели от дождя, и он встряхнулся, как собака. – Как это восприняли Агнес и Сильвия?

– Достаточно хорошо, – ответил он. – Я сказал им, что тебя насмерть затоптала лошадь и в их услугах мы больше не нуждаемся.

– Кхент! – вздохнула я, но потом рассмеялась. – Можно было и помягче.

Он пожал плечами, ему явно не причиняла неудобств тяжелая поклажа.

– Они получили от меня некоторую сумму и ушли. Разве ты не этого хотела? Почему ты стоишь под дождем?

– Просто в этом убежище немного душно. И я не… Я сомневаюсь, что вообще смогу уснуть.

– Нет-нет, тебе надо отдохнуть. Это был утомительный день. – Он огляделся по сторонам. – Куда мне отнести все эти вещи?

– К люку подвала, – ответила я. – Пойдем, я тебе покажу.

Кхент последовал за мной под моросящим дождем к двери. Я постучала по ней три раза, дверь распахнулась, и я жестом пригласила Кхента зайти первым. Забрав у него из рук клетку с паучихой, я несла ее на вытянутой руке, пока мы спускались вниз. Что-то в этом толстом мохнатом разноцветном тарантуле всегда меня беспокоило.

Глядя на нашу Мэб, я ощущала в глубине сознания какую-то странную дрожь – одновременно отталкивающую и знакомую.

Фатом тепло приветствовала нас, кутая плечи в шерстяное одеяло. Она предложила нам еще чаю и еды, но Кхент отказался. Он тяжело, сонно моргал: ему не терпелось лечь в постель.

– Койки вон там, – объяснила я, ведя его за собой сквозь лабиринт коридоров.

– Здесь тепло и сухо, эйачу. Почему ты не можешь спать?

Я неохотно пожала плечами. Когда мы добрались до комнаты, где спала Мэри, он осторожно освободился от своей ноши, но наша подруга лишь пошевелилась. Я тяжело плюхнулась на койку напротив той, на которой спала Мэри, и поставила клетку с Мэб на ящик, который был приспособлен под столик. Комнату освещала одна-единственная свеча. Я наблюдала за тем, как наш розовый питомец взволнованно вышагивает взад-вперед по клетке. Кхент сел рядом, потом откинулся назад – его ноги свисали с края койки.

– Если ты боишься, что нас найдут люди пастуха, я буду охранять это место, – закинув руки за голову вместо подушки, сказал он. – Или ты не доверяешь нашим странным новым друзьям? Я не почуял магии в девушке. Только чернила и доброту.

Я бы не называла их друзьями. Пока.

– Они бы причинили нам вред до того, как ты вернулся, если бы у них были такие намерения. Нет, их я не боюсь. Но я боюсь своих кошмаров.

Кхент сел на кровати и сгорбился, чтобы стащить с себя превратившуюся в лохмотья рубаху.

– Что ты делаешь? – воскликнула я, почувствовав, как вспыхнули мои щеки.

– Мне тоже снятся кошмары, – объяснил он, не подозревая о моем смущении. Он указал на правую руку, крест-накрест изрезанную шрамами и ранами. Они выглядели весьма болезненными. Некоторые еще не до конца зажили. – Вот это – от того существа, которое меня покусало. А эти? – Он провел пальцами по линии, что тянулась через плечо. – Мой отец думал, что сможет выбить из меня проклятие. Он старался изо всех сил. Я был сыном дворянина, а не чудовищем, и он не мог смириться с тем, что меня покусал монстр. Но сколько бы ударов он ни нанес, это не избавило меня от проклятия.

– А эти отметины? – спросила я.

– Эти? Это был мой выбор. В полночь в полнолуние я попросил жреца Анубиса и писца нанести письмена чернилами на мое тело. Я не стыдился своей природы, поэтому решил рассказать о ней миру. Моя семья была в ярости, но я знал, что потерял ее в тот самый момент, когда меня выбрало то странное создание. Им не нужно было меня любить, нужно было только принять меня, но даже это оказалось для них слишком сложным. К счастью, у меня появилась новая семья – та самая, к которой мы с тобой оба принадлежим.

Ряды изображений и символов на его руке перемежались с многочисленными шрамами. Эти знаки и символы напоминали значки и рисунки скорописи, которые использовал Бенну в своем дневнике. Их было трудно прочесть, но мне все же удалось разобрать несколько символов.

Старший сын, принадлежащий Луне

– Мне так жаль, – тихо сказала я. – Я и представить себе не могу…

– Конечно можешь, – усмехнулся он, прикрыв сонные фиолетовые глаза. – Жить – значит быть про́клятым. Часто нашим проклятием становится то, чего мы изменить не в состоянии. Шрамы и кошмары – вот что нас объединяет, эйачу. Думаешь, Мэри видит идеальные сны? Ее любовь далеко – может быть, в опасности. Она долгие месяцы была заточена в темницу твоим отцом. Нет, Луиза, кошмары приходят ко всем нам.

Мне стало стыдно за то, что я думала, будто я единственная мучаюсь, стоит мне только закрыть глаза. Я не видела сочувствия ни от родителей, ни от бабушки с дедушкой, ни от кого-то в той ужасной школе Питни.

– У меня так мало приятных воспоминаний! Еще ребенком я видела только упреки и пренебрежение. Родителям я была не нужна, дед с бабкой и вовсе от меня избавились. Теперь выясняется, что мой родной отец гораздо хуже того пьяницы, которого я пыталась любить в детстве, – со вздохом пожаловалась я Кхенту. – Так что же мне делать?

Кхент снова откинулся на койку, взял одеяло, свернул его и подложил под голову вместо подушки.

– Повернись к кошмару лицом, эйтехт, не убегай. И ударь его ногой прямо в зубы.

Я улыбнулась и покачала головой. Какое-то непродолжительное время я думала, что мое сердце принадлежит застенчивому, но вдумчивому Ли. После нашего разрыва я чувствовала себя разбитой и растерянной, но теперь находила утешение в прямолинейности Кхента, даже если она казалась пугающей. И рискованной. Слишком рискованной, слишком опасной для кого-то в моем положении.

– Эти прозвища начинают мне надоедать.

Он зевнул.

– Я никогда не надоедаю.

– В самом деле, если ты так смело смотришь в лицо своим кошмарам, ты не надоедливый, но храбрый. Мне бы твою храбрость. Меня просто трясет от страха.

Его большой палец ткнулся мне в спину, как раз между лопаток.

– Эйем. Вот. Теперь можешь спать спокойно. Я отдал тебе всю свою храбрость.

Каким-то образом это сработало, или я больше не могла бороться с усталостью после такого тяжелого дня. Такого сражения. Я свернулась калачиком на койке и сунула дневник под подушку. Сонно моргая, я наблюдала, как паучиха Мэб танцует при свечах.

Вскоре я оказалась во сне. Неудивительно, почему я часто чувствовала себя не до конца проснувшейся: одну жизнь я проживала днем, а другую – ночью, оставляя один мир ради другого. Даже ночью мне не было покоя. И вот я снова блуждаю по залу звезд, на этот раз они окружают меня со всех сторон, словно я иду по тоннелю в небе.

Привычный страх не спешил подниматься в душе, хотя в конце зала меня ждала темная масса, похожая на клубок теней. Над головой и вокруг меня двигались звезды, принимая очертания созвездий. Они медленно кружились в ослепительном танце мерцающих огней. Темная масса росла и росла, и в центре ее пульсировало какое-то зло. Именно там сосредоточился весь ужас, который я предвидела, именно там рождались терзающие меня кошмары.