Страница 73 из 87
Учёба проходит сносно. Даже вполне неплохо. Потому что конец семестра, и я удивительным образом оказываюсь допущена ко всем зачётам и экзаменам с первого раза. Я не глупая, но я вечно занятая и апатично-истеричная, поэтому и с постоянными хвостами… по крайней мере была последние два года. А тут, оказывается, что я почти примерная студентка, и даже одногруппники со мной здороваются. Или всё же я первая начала? Загадка.
Разговор с Александром… Дмитриевичем всё ещё не выходит из моей головы, но я теперь неплохо контролирую себя, а собственные мысли вполне подчиняются мне. И все эти нежданные открытия вдруг радуют меня. И даже помирать не хочется, как всю последнюю неделю. Ну как помирать. В обморок меня больше не тянет.
После пар, немного поболтала с Кролей, но та сегодня куда-то спешила, поэтому разговор вышел кратким, но весёлым. Спешить мне было некуда. В бар не хотелось, да и Сева запретил там появляться.
Долго бродила по городу, который уже вовсю готовился к Новому году. Даже снег какой-никакой выпал. Размышляла на тему, а не позвонить ли Стасу и не послать ли его куда подальше. А что? Папа же его велел устраивать своему отпрыску разбор полётов? На самом деле мне просто хотелось услышать его голос, удостовериться, что он всё ещё есть, даже если это "есть" располагалось в другой части страны. Вот почему мы не в Андорре живём? Шаг влево, шаг вправо, и вы на месте.
Но вместо этого я делаю настолько абсурдный по своей логике шаг, что пугаюсь сама. И даже десять раз порываюсь сбросить вызов, но абонент всё-таки успевает, бросить в трубку свою удивлённое: «Ника?».
Отцу я звонила редко, а в последний год можно сказать, что скорее никогда. Когда моё молчание затягивалось, он объявлялся сам, как тогда на парковке. Недовольный, возмущенный, но появлялся, и даже пытался со мной говорить, но получалось так себе. Он морщился, а я артачилась, особенно после того, как узнала, что он ушёл от своей жены. Об этом я не говорила никому, но где-то в самой тёмной части своей души, я чувствовала на родителей обиду за то, что они сумели наладить свою жизнь только после того, как я сбежала от них, разрушив всё что могла до основания. Получается, что все эти годы я не скрепляла их отношения, а стояла между? По крайней мере, это звучало логично.
Маме я вообще не звонила. Впрочем, она тоже не появлялась. А у меня перед глазами всё ещё стояло её упрекающее:
— Ника, я жду тебя тогда, когда ты уже наконец-то определишься со своими желаниями.
На самом деле я этого очень хотела. Прийти к ним и уверенно заявить:
— Смотрите, вон она я — Вера! И я знаю, чего я хочу. И я счастлива.
Но даже я со всеми своими обидами и сомнениями понимала, насколько это глупо. И что в первую очередь во мне говорит обида. А утренний разговор про Стаса подсказывал, что я как он… и там не только обида, но и куча своих свершённых ошибок. Вот только сейчас некому было меня носом по батарее провести. Да и я бы никому не позволила, тут надо было самой.
В общем, я позвонила отцу.
Разговор у нас вышел растерянный и несуразный. Я до конца не понимала, что хочу сказать ему. Возможно, я просто насмотрелась на Черновых, и мне захотелось так же. Константин Валерьевич был слегка напряжён, но вёл себя сносно, не предпринимая попыток давить на меня или критиковать.
И лишь перед тем как повесить трубку он не утерпел и задал тот самый вопрос, который всё ещё остро стоял на повестке:
— Ты придёшь?
Это было про их свадьбу. Про их с мамой свадьбу, когда дряному фарсу последних двадцати лет будет поставлен конец. Я так боялась стать опять его частью. По большей части. Потому что всегда оставалось другое, не такое очевидное, но в разы более противное. Иррациональное, но вполне ощутимое и болезненное опасение, что я опять всё испорчу… между ними.
Я с силой закусила губу, а потом выдохнула:
— Приду.
Домой я ехала в странном состоянии. В голове опять была странная котовасия из чувств, мыслей и переживаний. Но при этом всём, я на удивление чувствовала себя сильной. Но, блин, растерянной… Хотелось побиться головой об окно вагона метро и порычать на себя за то, что сколько можно вообще думать. Голова уже откровенно взрывалась ото всего этого. И просто хотелось жить. Нет, никакой эйфории или приступов радости. Просто я чувствовала себя нормальным человеком с кучей проблем, которые вполне реально разрешить рано или поздно. И это было круто.
Мне нужен был Стас, срочно. Чтобы вот сейчас и начать всё решать за него, с ним… на нём. Да как угодно. Лишь бы уже приехал. Я бы поистерила. Чуть-чуть… Или не чуть-чуть. Но какое это имеет значение. Если потом можно успокоиться и бороться за свою любовь. И мириться. Горячо и страстно.
По двору я шла ошарашенная и обалдевшая от всех своих действий и размышлений. Почему мне иногда кажется, что у меня в отдельные дни случается столько событий, что хватило бы на пару недель?
Именно в этот момент Олегу приспичило вновь объявиться в моей жизни, резко хватая меня сзади за локоть и рывком разворачивая к себе. Я только и успела, что руки выставить вперёд, упираясь в его грудь. Он как всегда недовольно прошёлся своим ехидным взглядом по моему внешнему виду, не забыв состроить гримасу отвращения на своём утончённом лице. Да, жёлтая куртка в сочетании с моей головой смотрелась достаточно забавно. «Канарейка-переросток в пике подросткового кризиса» — как окрестила меня Сидорчук.
— Здравствуй, Ника! — притворно улыбается он, при этом театрально морща нос.
Моё сердце поначалу так и норовит выскочить из груди, но я достаточно быстро справляюсь и с паникой, и с тревогой. Это был всего лишь испуг от неожиданности, потому что недавняя мысль о том, что я могу справиться с Першиным, придаёт мне уверенности.
— Олег Иванович? Какими судьбами? — поддерживаю я его театральщину, изображая рьяное удивление.
— Да так, приехал посмотреть как низко ты пала. Твоя подружка сказала, что ты съехала. И вот тут-то я и забеспокоился… а не к тому ли чурке, что так усердно махал кулаками в нашу последнюю встречу?
Мне хочется его поддеть, заявив, что да, я таки живу с Дамиром, к тому же это была чистая правда, я ведь действительно жила с ним… и его братом. Но вот негодование за такое пренебрежение к Бероеву берёт вверх.
— Единственный кто там махал кулаками был ты! И что-то я раньше не замечала за тобой приступов расизма. Неужели там ревность взыграла?! — не знаю, чего именно ждали от меня, но видимо не этого. Олег слегка оторопел, а мне удалось вырвать руку. «Била» я, конечно, наугад, собирая всё подряд, что шло в голову. Но оказывалось, что так тоже было неплохо.
— Какая ревность?! — шипит он мне.
— Не знаю! Видимо какая-то нездоровая! Иначе какого хера ты продолжаешь за мной следить? Зачем звонишь? Или всё ещё не веришь, что я умею жить без тебя?!
Говорим мы громко, но оценить это некому. Рабочий день ещё не окончен, поэтому в спальном районе было временное затишье, когда мамы и бабушки с детьми уже отгуляли своё и даже прошлись по магазинам, а все остальные ещё не успели начать свой путь домой. Короче, вокруг нас было безлюдно. Это немного пугало, особенно когда Першин смотрел на меня так… зло и обжигающе. Но я в очередной раз убеждаю себя, что Олег безобиден.
— Сука! — пытается он схватить меня за руку, но я успеваю сделать шаг в сторону, понимая, что как-то ситуация выходит малость из-под моего контроля. И дело тут уже не в моём настрое перед Першиным. — Ты хоть понимаешь, что ты мне жизнь сломала? В Гнесинке меня тогда растоптала. Опозорила перед всеми! Мне потребовалось грёбанных два года, чтобы очистить своё имя. А ведь всё твой папаша расстарался!
— При чём тут он? — искренне удивляюсь я.
— А то, что он тогда напряг все связи и меня выперли из академии, да не просто выперли, мне теперь был закрыт путь в любое более или менее перспективное место.