Страница 17 из 18
А сейчас я шла сама, сражаясь с холодным ветром, скользя по гладким узорчатым плитам и думая лишь о том, как не выпустить из виду величественную фигуру в пепельно-серых одеждах с костяным посохом в бледной руке.
Не отводить взгляд, не поворачивать назад…
…Стук посоха – как размеренные удары сердца в глубокой тишине, обступившей волшебную Дорогу, выложенную серебряными плитами. Такой красоты я никогда не видела, даже в полнолуние, когда луна, поднимаясь над беспокойной водой, порождала перистую мерцающую дорожку на темных волнах. Узоры, выбитые на серебре, постоянно менялись – казалось, они плавно перетекают из одного в другой, странные символы то и дело сменяются понятными рисунками. Солнце, завиток волны, оскаленная волчья морда, дерево с невероятно длинными корнями и раскидистыми ветвями, нож с лезвием, похожим на вытянутый ивовый листок – и вновь непонятные значки, похожие на плетение дорогих заморских кружев. Такие я только раз в жизни видела на какой-то знатной даме, стоявшей у борта корабля, пока тот делал в нашем порту короткую остановку, чтобы пополнить запасы воды…
– Арайя.
Я вздрогнула от голоса, густого и гулкого, пробирающего до глубины души и рокочущего, как камнепад, но помня предостережение, голову не подняла. Нельзя ни поднимать взгляд, ни разговаривать – только идти, куда поведут, слушать и запоминать, если что скажут. Макушкой я чувствовала взгляд – тяжелый, почти осязаемый, пронизывающий насквозь, будто ледяной зимний ветер.
– Дорога – как жизнь. Иногда ты выбираешь ее, иногда она – тебя, но это ты идешь по ней.
Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но так и не дождалась. А потом серебряные плиты неожиданно закончились, и под ногами у меня оказалась самая что ни на есть обычная дорога – хорошо утоптанная, с двумя глубокими колеями от тележных колес, с чахлой пыльной травой на обочине.
– Эй, малая! – голос старого бродяги звучал весело, громко, и совсем не напоминал голос того странного существа, которое вело меня по пути из серебра. – Голову-то подними, гроза собирается, надо укрытие искать.
Предупреждение запоздало – я уже чувствовала душное знойное марево, окутавшееся со всех сторон, слышала глухой, еще далекий рокот грома. Первая капля дождя упала мне на нос, я недовольно пискнула – и тогда Раферти подхватил меня на закорки, велел держаться крепче – и припустил по неровному тракту к чернеющей на фоне еще голубого неба кромке леса, будто в самом деле надеясь обогнать накатывающий грозовой вал…
Я споткнулась и едва не упала. Машинально смахнула липнущие к коже колкие снежинки и уставилась на письмена, ровными строчками покрывающие льдисто-серебряные плиты.
Иногда я выбираю ее, иногда – она меня, но…
Это я иду по Дороге.
Я выпрямилась и сделала шаг по узорчатой вязи. Я иду туда, где смогу обрести защитника, оставив позади тепло очага и дом, которым стала Одинокая Башня. Я иду, чтобы раз и навсегда избавиться от страха перед накатывающей с востока тьмой. Чтобы Сумерки не шептались у меня за плечами, а бездна перестала вглядываться в меня из переплетения глубоких теней.
Я иду по своей Дороге, и чужой мне не надо!
Шаг, еще один… и еще…
Ветер взвыл и резко утих, будто бы захлебнулся своей яростью, а я оказалась совсем рядом с высоченным, худым существом, держащим в правой руке костяной посох. Он стоял, будто дожидаясь меня, и хоть лицо его был надежно скрыто под глубоким капюшоном с неровным, обтрепанным краем, я ощущала его взгляд на себе, такой же, как семь лет назад – тяжелый, пронизывающий, всезнающий.
Я поравнялась с ним, глядя лишь вперед, в белесый туман, где пропадало серебряное узорчатое полотно пути. На миг задержалась, ощущая все нарастающее волнение, как перед прыжком с высокого утеса в блистающее под жарким летним солнцем, пронзительно-синее море, накатывающее рокочущим прибоем на острые камни.
И пошла по мягко прогибающемуся под ногами зыбкому кружеву собственного пути. Мгла передо мной на миг рассеялась, расступилась, будто кто-то отдернул ее, как занавес, и я увидела путаную сеть извилистых дорожек, тысячи перекрестков, простирающихся так далеко, насколько хватало глаз. И среди них – ту, свою, которая сияла чуть ярче других, бриллиантовая путеводная нить в безумном лабиринте. И за миг до того, как туман вновь затянул Дорогу, я поняла, что эти бесчисленные тропки чем-то напоминали узорчатую вязь неизвестных букв, которыми были изрезаны серебряные плиты…
Я тряхнула головой и зашагала по этой тропке, узкой, едва на ширину ступни, прошла первый перекресток – и она внезапно раздалась, расширилась, превратившись в еще один выложенный серебряными плитами путь. Вот только письмена на нем появлялись лишь после того, как я делала шаг вперед – на одну плитку, не больше. А вдалеке – чистые листы, которые мне еще только предстоит расписать собственной судьбой. Не повлияет на мой путь предназначение, предписание или чья-то иная воля, кроме моей собственной. Не направит меня чья-то добрая или злая рука, никто больше не поведет за собой, не подтолкнет в нужную сторону – только сама себя я направлю, выведу из лабиринта или загоню в ловушку. И винить мне будет больше некого.
Я иду по своему пути, и другого мне надо.
Еще шаг – и все окончательно пропало, а под ногами у меня оказалась раскисшая от проливных дождей земля, поросшая бурой жухлой травой. Я полной грудью вдохнула терпкий аромат поздней осени, прелой листвы и сырости, ощутила на лице противную мелкую изморось – и лишь тогда обернулась.
Раферти стоял у меня за спиной, мягко улыбаясь, но глаза его оставались серьезными и сосредоточенными. Не говоря ни слова, он протянул мне свою дорожную палку, кривую, со сбитым о камни наконечником и выглаженным до блеска навершием и чуть наклонил голову.
Даже в сером, зыбком свете нового дня я заметила, что в волосах его появилась ранее не замеченная седина – теперь буйные кудри выглядели, будто припорошенные снегом, который никогда уже не растает. Я робко взялась за теплое дерево палки, и тут меня осенило, будто бы ударило промеж глаз.
В Одинокой Башне нам рассказывали не только о волшебных созданиях, о ши-дани, фэйри и фаэриэ. Не только об Условиях колдовства, целебных травах и ритуалах говорили нам наставники, просвещая малолетних детей и подростков, одаренных волшебной силой. Говорили еще и о людях. О том, что только люди могут быть настолько по-разному одарены с рождения, а еще о том, что некоторые способности можно лишь приобрести. Слишком мало было родиться с подходящим даром, необходимо было еще заключить договор, соглашение – что угодно – с источником высшей силы. Нам рассказывали о Посредниках – людях, способных призывать созданий с изнанки тени, из Сумерек – но их становилось с каждым годом все меньше, и сейчас о них и вовсе мало кто слышал, и уж тем более не встречал. Говорили о волшебных мастерах, получивших бесценный дар от ши-дани за хорошую службу в течение семи лет и одного дня.
А еще рассказывали об Идущих по Дороге.
О людях со странной, непостижимой судьбой, которые заключали договор с божеством из давно ушедших незапамятных времен, с Хранителем Дорог. Они переступали порог собственного дома – чтобы больше никогда в него не вернуться и стать вечными бродягами, вестниками перемен, хороших или плохих, но всегда своевременных, необходимых для того, чтобы мир не застаивался, развивался, двигался вперед, не погружаясь в пучину разлагающего застоя, подобного медленной смерти. С их приходом ничего уже не оставалось неизменным – менялись людские судьбы, на месте пустошей возникали новые города или, напротив, уходили в небытие человеческие поселения. Их жизнью владеет божество тысяч путей, поэтому они живут как бы взаймы и могут уйти на покой, лишь когда придет их время, когда Хранитель Дорог решит, что путь должен быть завершен, но не раньше и не позже.
Так почему же я раньше не могла понять, кто такой Раферти?! Ну ладно в детстве, когда я и слыхом не слыхивала о таких людях, но сейчас-то?