Страница 9 из 20
Назойливое жужжание мух и тошнотворный запах не делали службу приятнее.
— Казим-палач говоришь? — пограничник, не желая подходить ближе, подозрительно прищурил глаза. — Что-то я давно не слышал, чтобы он промахивался…
— В этот раз не повезло. Толстяк же, поэтому Казим-даг и не рассчитал. Вот если бы топором, а тут… — мальчишка склонил голову к плечу и вывалил язык, будто сам болтался на виселице. Потом грустно вздохнул. Еще бы! Хозяин не справился, а расхлебывать приходится ему, рабу.
Всякий в Хаюрбате знал, стоит оборваться веревке или случись чудо, и топор палача промахнется, приговоренному дается право загадать одно единственное желание. В живых все равно не оставят, но на палаче повиснет долг чести.
— Раздевайся догола, — скомандовал младший пограничник. Он едва оправился от приступа тошноты.
Собака, до сих пор благоразумно прячущаяся за колесом, предупреждающе зарычала. Ее шерсть на загривке встала дыбом.
Рука пограничника потянулась к кинжалу.
— Фу!!! К ноге, Рон! — испугался мальчишка. Его ломающийся голос сорвался на девчачий писк. Встретившись взглядом с вертикальными зрачками пограничника, раб побледнел и подхватил на руки пса, весящего чуть ли не столько же, сколько он сам. Торопливо, путаясь в словах, принялся объяснять: — Его нельзя трогать! Это собственность Казим-дага! Если с собакой что-то случится, мой господин никого не пощадит!
— Кончай болтать, не нужна нам твоя шавка, — пограничник зло сплюнул. Кому охота связываться с палачом? — Раздевайся.
Мальчишка, бережно усадив собаку в повозку, трясущимися то ли от страха, то ли от недавней тяжести руками взялся за завязки на рубахе.
— Теперь штаны. И амулеты все до одного скидывай, — рутинный, конечно, труд проверять каждого раба. Но мало ли… Лучше себя обезопасить, чем потом стоять и выслушивать, что упустили беглого. Они, рабы, особенно которые из других миров, никогда не оставляли надежды.
— Удавку, дядечки, никак снять не смогу. Вы же, наверное, знаете, что она только хозяину поддается! А кроме нее ничего из амулетов нет, — голый малец стыдливо сложил ладони под животом.
— А теперь спиной повернись. Наклонись, — сильный пинок заставил раба упасть лицом в пыль. Месть за перенесенные страдания доставила хоть какое-то удовольствие. — Все. Одевайся.
— Спасибо, господин, спасибо! — раб, щеки которого стали еще грязнее от размазанных слез, путался в чересчур широких штанах.
— Когда назад?
— Если не сдохну, то через два дня.
— Я буду ждать, — пообещал пограничник. Его раздвоенный язык лизнул воздух. Несмотря на стоящую вонь, мальчишка пах как-то особенно сладко.
Ворота распахнулись сами по себе.
Клубок колючей травы, гонимый ветром, поначалу скакал рядом с телегой, но стукнувшись о колесо, откатился в сторону, перепрыгнул через кочку и тут же ярко вспыхнул. Мальчишка вскрикнул от неожиданности. Если бы его не предупредили, ни за что не догадался бы, что от ворот тянутся невидимые нити охранной магии. Если юг Хаюрбата защищало море, а север пески, то границу с арахатом Шаму приходилось запирать колдовством.
Родина Толстушки Зу вроде и встретила таким же безрадостным пейзажем: иссушенной землей, слепящим светилом и скачущим по кочкам перекати поле, но дышалось здесь не в пример легче. Хотя отъехали от границы всего ничего, но казалось, что и ветер обжигал не так сильно, и небо переливалось перламутровой голубизной, а не лежало на плечах бесцветной пеленой.
— Ну все, можно расслабиться, — выдохнул мальчишка. От напряжения, ожидания окрика или даже выстрела, рубаха на его спине взмокла до поясницы. — Самое страшное позади. К вечеру доберемся до реки, а там и до эльфов недалеко.
Раб потрепал пса по голове. Тот, отвлекшись лишь на мгновение, чтобы обласкать взглядом своего спутника, продолжил смотреть на врата, которые как открылись, так и закрылись сами по себе. Стража, убедившись, что повозка со страшным грузом благополучно миновала контрольную черту, по одному спустились под землю — в объятия прохлады.
Шамуйские пограничники прятались от жарких лучей Тариллы под навесом из пальмовых листьев. Раздетые до пояса массивные тела блестели от испарины. Бритые головы то и дело вытирались лоскутами ткани, иначе едкие капли пота грозили выесть глаза. Просторные штаны едва держались под объемными животами. Казалось, тронь завязку, и они упадут к ногам.
«Наверно, на этих горе-вояк и стрелы жалко. Дерни за веревочку, и шамуец сам запутается в одежде», — мальчишке трудно было представить, что грузный пограничник может кого-то преследовать. Он наверняка задохнется после первого же забега на десять метров. В то же время было понятно, почему хаюрдаги не особо жалуют шамуйцев и не превращают их в рабов: их просто не прокормить. Да и какой с толстяка толк? Неповоротливый, страдающий отдышкой.
— Куда? — спросил один из воинов, оборачиваясь на скрип колес. Он, прежде чем подняться, облизал каждый из пальцев. Жир тек аж до локтя. Остальные пограничники даже не оторвали глаз от огромного блюда, в котором в крепком бульоне плавали куски тонко раскатанного теста. Мелко порезанный лук, густо пересыпанный перцем, источал острый аромат.
— Хозяин за черным маслом послал, — мальчонка показал свернутую тугим рулоном грамотку с болтающейся на ленте сургучной печатью.
Арахат Шаму славился горючим маслом, которое добывалось и обрабатывалось секретным способом, ведомым только шамуйским магам. Источники черного золота находили и в Хаюрбате, но местное масло чадило, а то и взрывалось, что делало его непригодным для использования. Сколько ни искали в других мирах специалистов, так и не смогли приручить «черную смерть».
Не в пример обиженным судьбой соседям, шамуйские князьки, выручая огромные деньги, могли позволить себе предаваться праздности: на добыче подземного масла трудились рабы, доставляемые из Хаюрбата. Честный обмен и соблюдение договоренностей о невмешательстве позволило двум государствам сносно существовать. Поэтому было неудивительно, что пограничник вернулся к прерванной трапезе, не удосужившись взять грамотку в руки или хотя бы досмотреть повозку.
— Проваливай!
Отъехав на приличное расстояние и внимательно оглядевшись, нет ли кого на горизонте, малец перво-наперво рванул с шеи давящую красную ленту. Если бы она была настоящим стреноживающим амулетом, сейчас раб-самоубийца катался бы в удушье по земле. Но случилось совсем иное: изрядно поношенная рубашка вдруг затрещала по швам, едва вмещая женские формы, а на спину упала растрепавшаяся коса. Поправив цепочку строна, Александра ободряюще улыбнулась Рону, виляющему в приступе радости хвостом.
— Правда, здорово придумала Сесилия? — перегнувшись, Саша откинула ткань, которой был укрыт мертвец, и достала откуда-то из глубин телеги полосатый халат, сшитый на восточный манер. — Как верно она рассчитала с хаюрдагами! Кто из них возьмется досматривать труп, который вот-вот лопнет из-за жары?
Вспоминая змеиные глаза пограничника, Александра передернула плечами. Знал бы воин, что нет никакого казненного, а перед ним лишь морок, созданный руками талантливой мастерицы. И тело, и тошнотворный запах, и даже мухи — всего лишь иллюзия. Пусть кратковременная, но выглядящая так натурально!
Сесилия сразу предупредила, что фокус удастся лишь раз. Сдернул бы дотошный пограничник саван повторно, и открылось бы, что нет в повозке никакого мертвеца. Тут и заинтересовался бы, а на самом ли деле мальчишка раб палача? Ух, о таком исходе и думать не хотелось. Хорошо, что день выдался жаркий… И опять умница Сесилия правильно подсказала — ночью ехать не следует, лучше прибыть на границу в самое пекло, когда даже змеи уползают под камни.
Гаррон отвел глаза в сторону, когда Шаша скинула с себя потную рубашку и штаны. Хотя было на что посмотреть, честь лорда не позволила воспользоваться моментом.