Страница 8 из 41
Что же до работы, то там со всем справляются, даже не хотят, чтобы я выходила, видя моё состояние. Только я не могла сидеть дома постоянно. Хоть сейчас и придётся много времени проводить в клинике, хоть я и не люблю этих врачей, а самое главное — сидеть в очередях. Конечно, это не сравнится с обычными больницами, но всё же.
Через пару дней я пришла к кардиологу. Он посмотрел результаты моих анализов, провёл осмотр и, записав что-то, сказал, что всё отдаст тому, кто ведёт мою беременность. Всё время, пока я там была, доктор задал мне лишь несколько дежурных вопросов. Ничего такого, лишь «Как самочувствие?» и «Было ли со мной такое раньше?».
Я тряслась и боялась, что случилось что-то серьёзное, но Алексей Константинович только хмурился и писал заключение, а в конце посмотрел сочувственно, отчего я сжалась как ёжик, выпуская наружу свои иголки.
— До свидания, Алексей Константинович, — проговорила уже возле выхода.
— До свидания, Ада. Береги себя, — я только кивнула.
На ватных ногах дошла до кабинета акушера-гинеколога, что вела мою беременность, и присела на лавочку возле двери. Мне совсем не нравился взгляд доктора, которым он меня одарил. Словно приговор, который обжалованию не подлежит.
Успокойся, Ада. Всё будет хорошо. Просто думай о хорошем, и всё будет замечательно. Не нервничай. Только позитивные мысли.
Глубоко вздохнув, встала со скамейки, развернулась, постучала в дверь.
— Можно, Тамара Львовна? — при виде меня женщина расплылась в улыбке.
— Кончено, Ада, проходи. Сделала всё, что требуется? — я кивнула. Присела на стул, положила на поверхность стола рядом с рукой женщины свою карточку. — Итак, посмотрим, — она развернула, начала читать, и с каждой секундой её брови поднимались вверх, а глаза расширялись от шока.
Отложив заключение кардиолога, врач посмотрела на меня. Я видела, что она хочет что-то сказать, но не знает, как начать и как выразить всё. А я сглотнула горький ком, сжав со всей силы глаза, желая проснуться в то время, когда будет уже всё хорошо.
— Тамара Львовна, что случилось? — скорее пропищала, чем проговорила я. От волнения голос осип.
— Я не знаю, как начать, девочка. Хм, у тебя когда-нибудь были проблемы с сердцем? — вновь задала тот же вопрос, что и в нашу первую встречу.
— Нет, — ответила так же, как и в первый раз.
— Ох, дорогая. По всем анализам у тебя большие проблемы с сердцем. И при таком диагнозе лучше прервать беременность, потому что это опасно — прежде всего, для тебя. При родах большая вероятность, почти сто процентов, что ты можешь умереть, — я замерла. Вот он — приговор, от которого сердце разрывается, а из глаз текут слёзы.
Глава 7
Ада
До сих пор в ушах стоит гул, а в висках стучит эхом сердце, да так сильно, что это причиняет мне боль. Я в какой-то прострации. Не понимаю, где нахожусь и что происходит. Лишь одна беспощадная фраза бесцеремонно врывается в моё сознание: «Лучше прервать беременность».
Да как я могу думать об этом? Как я могу убить внутри себя живого человечка, который только-только зарождается? Плод моей любви к Матвею. Да, горькой, ядовитой, которой он отравил всё моё нутро, но вместе с этим сделал такой подарок. И за это я ему благодарна. Ведь я теперь не одна. У меня теперь есть маленький кроха, которого люблю больше самой жизни. И в голове нет даже мысли, чтобы убить его или её.
Малыш будет жить. Даже ценой моей жизни.
Но я сделаю всё, чтобы он не остался без меня, мамы, которая его очень любит.
— Нет, — твёрдо перебиваю доктора, которая что-то пытается мне говорить, качаю головой. — Я не буду делать аборт. Знаю, что со мной может случиться что угодно, но этот ребёнок будет жить.
— Ада, послушайте меня, это очень опасно. Заключение, которое мне дал кардиолог… С этим не шутят. Вы понимаете, что можете пострадать в первую очередь вы? А малыш останется с кем? У него есть папа?
— И да и нет, — Тамара Львовна удивлённо смотрит на меня. — У него есть папа, но мы ему не нужны. Но я не буду убивать своего ребёнка.
Женщина хмурится, а потом опускает голову и пальцами руки массирует виски. Знаю, упёртая, но я не собираюсь убивать своего ребёнка. Кто я после этого, если не дам ему жизнь? Если он или она не увидит тепло солнца, краски всех времён года?..
Какое-то время врач, ведущая мою беременность, молчит, но приходит в себя, поднимает на меня свои глаза и смотрит, наверное, желая удостовериться, что я иду на такую жертву ради маленького человечка, который только зарождается. А может, думает, что я изменю своё решение. Не изменю.
Знаю, что поступаю плохо. Совершенно плохо. Но я не могу по-другому. Мне больно, настолько сильно сжимается моё сердце от тоски и дикой боли, оттого, что, возможно, не смогу подержать на руках своё сокровище. Не смогу прижать к своей груди. Увидеть его улыбку, первые шаги. Услышать первое слово. Как пойдёт в первый класс, а потом окончит школу. Как создаст свою семью. И, возможно, никогда не увижу своих внуков. Но я ни о чём не пожалею, если пожертвую собой, дав своему ребёнку жизнь.
— Хорошо, — тяжело вздохнула. — Это ваше решение, но я ваш врач, я в ответе за вас и ребёнка, поэтому, чтобы исключить все риски и предостеречься, мы соберём консилиум. Специалисты посмотрят анализы и решат, насколько всё серьёзно. Затем предположат возможные варианты развития событий, и если ваше решение не изменится, то…
— Не изменится, — перебиваю. Пусть это неприлично, но она должна знать, что я настроена решительно, как бы трудно мне ни было.
— Хорошо. Тогда они назначат терапию, необходимую для поддержания вашего состояния, и мы будем делать всё, чтобы спасти вас и ребёнка. Но вам придётся лечь в стационар на госпитализацию, пока на две недели.
— Хорошо, я готова на всё, — кивнула, соглашаясь.
— Хорошо. Тогда я вам выпишу направление на госпитализацию, и будем собирать консилиум. И чем раньше, тем лучше. Вы и сами это понимаете, — киваю, сжимая кулачки, а сердце стучит, отбивая быструю чечётку. — Вам есть кому позвонить, чтобы привезли всё необходимое на две недели? Неизвестно пока, может быть, придётся и на длительное время лечь.
— Да, есть. Я позвоню подруге, она всё привезёт.
Старалась взять себя в руки и не думать о плохом. Выйдя из кабинета, присела на скамейку и какое-то время смотрела в одну точку, переваривая информацию. Хоть я ни секунды не сомневалась, что оставлю этого ребёнка, всё же боялась за его здоровье, и что с ним тоже может что-то случиться. Но я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы спасти его жизнь, и постараюсь выжить сама, потому что ему нужна мама. Мама, которая будет его любить и будет всегда рядом.
Тея, услышав, что меня кладут в стационар, забеспокоилась и пообещала в ближайшие пару часов приехать и привести всё необходимое.
Уже сидя у себя в палате, я крепко сжимала кулон-цепочку на шее. На золотом тонком изделии висело кольцо. Обручальное. То самое, что было на моём безымянном пальце правой руки на протяжении двух лет брака. Именно его мне надевал в день нашей свадьбы Матвей. Оно было на моём пальце два года, а потом я стала носить его на шее, начиная с того самого дня, когда наш брак был расторгнут.
Кольцо всегда рядом. Всегда со мной.
И сидя сейчас одна и сжимая его в ладонях, молилась, чтобы всё было хорошо. Знаю, что будет очень тяжело, но я готова на всё и буду сильной. Я столько всего пережила. Переживу и это.
Мамаева приехала через два часа вся запыхавшаяся, взволнованная, в её глазах читался плохо скрываемый страх за меня. Как ни пыталась я её успокоить, у меня ничего не получилось.
— Что врачи говорят? — подруга сидела рядом со мной на кровати, держа мои руки в своих, смотря прямо в глаза.
— Пока только соберут консилиум и будут смотреть, насколько всё серьёзно, но, знаешь, я не сделаю аборт, Тей. Я не смогу, — в её глазах боль, а я совсем расклеилась, из глаз потекли слёзы.