Страница 4 из 7
Текст рассказа (в сокращении)
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь… Подходила к Борьке:
– Вставай, батюшка мой, в школу пора!
– Зачем? – сонным голосом спрашивал Борька.
– В школу зачем? Темный человек глух и нем – вот зачем!
Борька прятал голову под одеяло:
– Иди ты, бабка…
Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. На лестнице бабка совала ему в сумку яблоко или конфету, а в карман чистый носовой платок.
Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала ее не тратить лишнего. Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражения.
Когда дочь уходила, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала.
Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стул сумку с книгами и кричал:
– Бабка, поесть!
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.
– Все хорошо, Борюшка, и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает…
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:
– Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?
– Ела, ела, – кивала головой бабка. – Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.
После обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:
– Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка, кто живет, а кто мается на белом свете.
– «Почитай»! – ворчал Борька. – Сама не маленькая!
Со двора доносился визг ребят.
– Давай пальто, бабка, скорей, некогда мне!
Досаждали бабке забавы внука. То летали по комнате белые, как голуби, вырезанные из бумаги самолеты. Описав под потолком круг, они застревали в масленке, падали на бабкину голову. То являлся Борька с новой игрой – в «чеканочку». Завязав в тряпочку пятак, он бешено прыгал по комнате, подбрасывая его ногой. А бабка бегала за ним и растерянно повторяла:
– Батюшки, батюшки… Да что же это за игра такая? Да ведь ты все в доме переколотишь.
– Бабка, не мешай! – задыхался Борька.
– Да ногами-то зачем, голубчик? Руками-то безопасней ведь.
– Отстань, бабка! Что ты понимаешь? Ногами надо.
Пришел к Борьке товарищ. Товарищ сказал:
– Здравствуйте, бабушка!
Борька весело подтолкнул его локтем:
– Идем, идем! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция.
Бабка одернула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами:
– Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова́ искать.
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке:
– А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная.
– Как это – главная? – заинтересовался Борька.
– Ну, старенькая… всех вырастила. Ее нельзя обижать… А что же ты своей-то так? Смотри, отец взгреет за это.
– Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается.
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:
– Обижаем мы тебя?
А родителям говорил:
– Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех – никто о ней не заботится.
Мать удивлялась, а отец сердился:
– Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал еще!
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой.
– Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растет! Я свое отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьете, то не вернете.
Перед праздником возилась бабка до полуночи в кухне. Гладила, чистила, пекла. Утром поздравляла домашних, подавала чистое глаженое белье, дарила носки, шарфы, платочки.
Борька удивлялся:
– Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые – еще ослепнешь!
Бабка улыбалась морщинистым лицом. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.
– Чего это ты такая разрисованная? Старая очень? – спрашивал он.
Бабка задумывалась.
– По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать.
– Как же это?
– Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось.
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели все лицо такими нитками затянется?
– Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей…
Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой.
Борьку одолевало любопытство:
– Что там у тебя, бабка?
– Вот помру – все ваше будет! – сердилась она. – Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!
– Все равно открою!..
Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук. Тогда Борька испугался… бросил ей шкатулку и убежал.
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у нее стала круглая, ходила она тише и все присаживалась.
– В землю врастает, – шутил отец.
– Не смейся над старым человеком! – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: – Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь. Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.
Умерла бабка перед Майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Борька долго глядел на мертвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда открыл дверь, отец и мать были уже дома. Мать плакала. А отец вполголоса утешал ее:
– Пожила – и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.
На другой день бабку схоронили…
Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.
– Мой еще, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой…
На самом дне загремела шкатулка.
– Без ключей не открыть, – сказал Борька и отвернулся.
Когда ключи нашли, у Борьки отчего-то сжалось сердце.
Шкатулку открыли. Отец вынул тугой сверток: в нем были теплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шелка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочел:
– «Внуку моему Борюшке».
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки.
«Не научилась!» – подумал Борька. И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока.
Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрел по улице вдоль чужого длинного забора…
Домой он пришел поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина.
Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придет утром бабка!»
Вопросы к обсуждению:
1. Как вы представляете членов данной семьи? Что о каждом можно сказать? Ваше отношение к ним?
2. Была ли бабка лишней в семье, как считали взрослые ее члены? В чем состояла ее роль кроме того, что она чистила, убирала, вязала? Почему так грустно звучат последние слова рассказа: «Не придет утром бабка!»?
3. Как она относилась к каждому члену семьи и как они к ней? Было ли равенство в семейных отношениях? Хорошо ли бабке жилось в этой семье? О чем говорит фраза: «Бабка спала на сундуке»? Отец Борьки считал, что никто бабку не обижал. Так ли это?