Страница 25 из 50
Как ни странно, но желания напиться не было. Словно отрезало. Давно такого не было, хотя на душе остался осадок сожаления. Сожаления, что он не смог пронести чувства к Саше через всю жизнь, а ведь хотел. Он думал, что без нее ему жизни нет. Тут же пришлось признать, что Птичка ему в душу запала. Что-то в ней такое было. Непонятное и притягательное. Серая шейка, которая разучилась летать и вынуждена была остаться зимовать на пруду.
Но разве это правильно? Он клялся в любви жене. У них было двое детей. Они прошли столько трудностей вместе, а тут девчонка, которая чуть старше его дочери, если не ровесница. Один смех. Сам бы посмеялся, а вместо этого сидит ей шапку вяжет, чтоб уши не отморозила. Со временем это пройдет. А пока думать об этом не хотелось. Приятно находиться в ее обществе и ладно.
Утром Мируша нашла на столе серую шапку с узором. Все-таки довязал. А она так и не дождалась. Уснула. Он же сдержал слово. Вроде ничего такого, а стало не по себе.
И в глазах появились слезы. Она тут же вскочила на ноги. Не хватало еще раскисать и голову глупостями забивать! Как будто ей делать больше нечего. Работы непочатый край, а она тут будет слезы лить.
Работа ее всегда находила, как и Мируша ее. Может потому что они друг от друга не прятались? Наверное. Мируша об этом не задумывалась. Знала только, что в крепости всегда было чем заняться. Так и получилось. В этот раз она помогала шить белье для кроватей. Почему-то остальные отказывались. Хотя Мируша потом догадалась: они крутились около гостей, которые приехали в крепость. Нашли тоже развлечение. Лучше было с Родой работать в тепле и тишине, чем болтаться ни пойми где. А за шитьем можно было подумать. Разложить все по полкам и понять, как жить дальше. Только мыслей никаких не было. Пустота и грусть царили в душе и от этого становилось грустно.
День пролетел незаметно. Опять наступил вечер, который все проводили в столовой и опять это ощущение чужого праздника. Она не пошла вместе со всеми. Вместо этого решила подняться на стену и побыть наедине с ветром и морозом. Звездное небо раскинулось покрывалом. Мируша запрокинула голову и задумалась. Небо было таким большим, необъятным, а все проблемы такими мелкими по сравнению с этой россыпью звезд, что теперь думы о них казались глупыми. Какая разница как они к ней относятся люди? Какая разница, что они шепчут за ее спиной? Главное ведь, как она к этому относится. Все такое пустое. Сегодня обиды есть, а завтра их не будет. И чего из этого делать трагедии?
— На звезды любуешься? — услышала она уже знакомый голос. К ней подошел Силий.
— Любуюсь. Говорят, что люди, когда умирают, попадают на небо, чтоб потом за нами наблюдать. А я в это не верю. Там ведь холодно и страшно. Не хотелось бы, чтоб мама и братья там мерзли. Мне больше по душе, когда говорят, что умершие души — это лучи солнца. Они теплые и ласковые. Приносят добро. А звезды — они на снег похожи, которого всегда много. Но от того, что их столько, то мир кажется огромным. Необъятным, — сказала она.
— А может души умерших попадают в другой мир и начинают жизнь вновь?
— Думаешь, что они живут в том мире и не помнят нас? — спросила Мируша.
— Если все помнить, то не будет покоя. Как может мать оставить детей и спокойно наблюдать за их трудностями? Или как любимые смогут жить в разлуке? Тогда нашим близким было бы слишком трудно в том месте, куда они попадают. Поэтому думаю, что они не помнят нас. Но мы помним их.
— Иногда кажется, что лучше бы не было этой памяти. Так было бы спокойнее
жить.
— А еще хорошо бы включать и выключать чувства. Вот обидел кто, так берешь и выключаешь эту обиду. Или причинил кто-то боль, а ты об этом забываешь.
— Тогда смогли бы мы остаться теми, кем мы стали сейчас? Сейчас бы здесь разговаривали другие люди, — ответила Мируша. — Спасибо за шапку. Она красивая.
— Рад, что она тебе понравилась.
— Только больше так не делай.
— Что именно? — спросил Силий.
— Не надо больше помогать. Я не хочу быть тебе обязанной.
— Кому угодно, кроме меня? Я так понял?
— Силий, не обижайся. Но твоя помощь — она другая. И она меня пугает.
— Ты хорошо чувствуешь людей, Поточка. Даже лучше, чем они себя.
— Нет. Я плохо разбираюсь в людях. Просто тебя боюсь.
— Знаю. Ты об этом уже говорила вчера, — ответил Силий. — Иди в комнату, а то тут холодно. Заболеешь. У тебя вон, рукавичек нет.
— Мне и здесь хорошо, — чихнув, ответила Мируша.
— Пойдем тогда в караулку, погреешься. Или все-таки к себе пойдешь?
— Здесь останусь. Не надо мне указывать, что я должна делать!
— Ты недавно сильно болела. Глупо мерзнуть из-за упрямства. Согласись? — он
снял свои рукавицы и натянул ей на руки. — Какая ты бесприданница. Ничего у тебя нет за душой.
— А у меня душа красивая. Вот и не надо за ней ничего хоронить, — усмехнулась Мируша. — А с твоей стороны глупо руки морозить.
— Пойдем по стене пройдемся. Стоять на одном месте на таком морозе холодно. — Тепло.
— Ты так говоришь, чтоб со мной поспорить? Показать, какая ты вредная? — спросил Силий.
— Не знаю. Никогда об этом не задумывалась. Я всегда говорю, что думаю. Людям это не нравится.
— Это лишь отговорка, Птичка. Только отговорка…
— Здесь интересно, — сказала она.
— На стене? Или в крепости?
— На стене. Стоишь высоко над землей. Далеко все видишь.
— Только холодно в мороз. И неприятно в дождь.
— Зато здесь можно поймать ветер. Так и кажется, что его можно схватить и…
— А что ты будешь делать с ветром?
— Не знаю. Но всегда хотелось познакомиться с ним. Полетать вместе с ним.
— Это страшно, — сказал Силий.
— Я два раза падала. Один раз с третьего этажа, а второй раз со стены второго этажа, но высоты все равно не боюсь, — ее слова показались бравадой. Таким наивным хвастоством. Силий невольно улыбнулся.
— Я когда-то летал. Ловил ветер и летал. Это было страшно. Земля далеко, вокруг облака, а ветер играет тобой, как листком. Может кому-то такое и нравится, но я предпочитаю сам своей судьбой распоряжаться.
— Зависеть от чьей-то прихоти — это сложно. Всегда казалось, что это неправильно.
— А что правильно? — спросил он.
— Правильно?
— Например, спорить по мелочам?
— Нет. Я не так уж и люблю спорить. Не знаю, Силий. В последние дни мне то хочется спрятаться ото всех, то хочу спорить и доказывать всем чего-то. Понять бы еще чего.
Порыв ветра кинул пригоршню снега и заставил резко отвернуться. Она неожиданно уткнулась носом в Силия, который стоял слишком близко. Он приобнял ее за плечи. Ветер вокруг поднимал пургу вокруг них, но они похоже не замечали этого. Мируша стояла закрыв глаза, в окружение снега и света от фонаря. Щеки и нос раскраснелись на морозе. Она напомнила картинку в детской книжке, где была нарисована снегурочка, когда она жила у бабушки с дедушкой и не собиралась прыгать через костер.
— А ты никому не доказывай. Будь самой собой. Со всеми этими доказательствами, что ты кто-то и чего-то можешь, только сгоришь. Пойдем чай пить в сторожку. Поморозили щеки и будет.
— Не думаю, что это нужно.
— Предпочитаешь щеки морозить мне назло? Слушай, но вот что случится, если мы с тобой чай попьем? Просто погреемся и продолжим разговор, но уже в тепле. Или тебе так нравится холод? Хорошо, тебе ведь скучно одной сидеть в комнате. Ты не привыкла к одиночеству.
— Потому что комнаты давно не было. Я ведь столько лет жила, как чернушка и тень Луизы. Знаешь сколько всегда дел было! А еще и поболтать с кем-нибудь хочется. И получалось, что времени не оставалось. Сейчас же его много. Вроде с шитьем закончила. До такой степени дошилась, что аж пальцы поколола. Так бы можно было с Луизой поболтать, а она словно от меня прячется. Такое ощущение, что все отвернулись.
— Так напомни о себе.
— Не хочу, — ответила Мируша. Ветер пролетел мимо и стих, словно его и не было. — Как думаешь, может так случиться, что у человека не будет места? Вот он живет, живет и вдруг раз, а ему в этой жизни больше нет места. Человек становится лишним. Он вроде и живет, но его жизнь словно никому не нужна.