Святая Катерина

— Мне надо занять кем-то Зорькина.

Малиновский закашлялся.

— Мы теперь сводни? — уточнил он.

— Зорькин влюблен в Клочкову, но эта девушка опустошит наши бюджета до дна. Нужна такая же, только с перламутровыми пуговицами.

— Но зачем?.. Подожди, не смотри на меня как Ленин на буржуазию. Ты хочешь подсунуть Зорькину приличную модель, чтобы он бросил Пушкареву, и она снова осталась одна со своим ребенком? Это бесчеловечно, Жданов. Если твое доброе отношение к этой женщине заключается в том, чтобы и дальше тешить собственный эгоизм, то у меня для тебя новость. Я добрее тебя.

— Да ей от него одно беспокойство!

— Это уж не тебе решать, — заметил Малиновский спокойно.

— Нет от тебя, Ромка, никакой пользы, — разозлился Жданов.

— Зато и вреда тоже нет, — развел он руками.

Завернув в кабинет с Кирой, чтобы с ней поздороваться, Жданов получил подарок за хорошее поведение на вечеринке у Волочковой и ощутил себя песиком, которого дрессируют.

Катя собиралась на обед. С Зорькиным.

Опять!

Гордости у неё никакой не было — так носиться со своим пустоголовым женихом.

— Когда у нас прием у врача? — спросил её Жданов.

— В шесть, — ответила она неуверенно. — Андрей Павлович, вам вовсе не обязательно…

— Обязательно, — возразил он. — Раз уж я терплю вашего Моцарта…

— Он не мой. Он принадлежит всему миру.

— То и вы потерпите меня, — завершил свою мысль Жданов.

Катя, уже стоявшая в пальто у двери, неуверенно замялась.

— Может, вам слетать в Милан с Романом Дмитриевичем или Кирой Юрьевной?

— Вот ведь какое дело, — объяснил Жданов. — Я хочу лететь только с вами.

— Почему? — совсем растерявшись, спросила Катя.

— А у меня от вас зависимость. Пушкаревомания. Обострение.

— Ну ничего, — пробормотала Катя, — от этой зависимости я вас мигом излечу. Глазом не успеете моргнуть, как не захотите меня больше видеть.

И она выскочила за дверь.

Жданов почесал макушку.

И почему ему досталась такая чокнутая помощница?

========== 26 ==========

— Явились? — крохотная старушка-доктор посмотрела на Жданова с нежностью Бабы-Яги, встречающей доброго молодца, годящегося в суп.

— Явился, — признался он, едва удержавшись от просьбы не сажать его в печь.

Катя сначала яростно противилась желанию Жданова зайти в кабинет вместе с ней, а потом вдруг сдалась. «Делайте, что хотите, — проворчала она, — в конце-то концов!»

Но её раздражение витало в воздухе.

— Вас что-то беспокоит, деточка? — спросила старушка, листая Катину карту. Карта успела стать куда более пухлой, обрасти результатами анализов и обследований. Когда Пушкарева только все успевает.

— Андрей Павлович, — сказала Катя и указала на Жданова, чтобы всем стало понятно, кто здесь кто, — мой начальник.

Старушка оставила в покое карту и уставилась на Пушкареву, подперев рукой щеку, словно собираясь послушать сказку на ночь.

— Начальник, — повторила она с удовольствием. — С начальниками пока в этот кабинет не приходили.

— Дело в том, — объяснил Жданов, — что Екатерине Валерьевне предстоит полет на самолете в Милан.

— Но если нельзя, — торопливо вмешалась Катя, — то нельзя.

— Ну да, — согласился Жданов, — если нам нельзя, то мы никуда не полетим.

— А взвешиваться вы тоже вдвоем будете? — заинтересовалась старушка и позвала медсестру, с которой Катя и ушла за ширму. Спустя короткое время медсестра принесла листочек с цифрами и, взяв со стола старинный тонометр, снова ушла.

— Деточка, вы плохо набираете вес, — сказала старушка озабоченно.

— И давление у неё низковато, — наябедничала из-за ширмы медсестра.

— Вы хорошо питаетесь?

— Не всегда, — ответил Жданов. — Утренняя тошнота уже почти прошла, но аппетита до обеда все равно нет. Обедает Катя нормально… обычно. А на ужин у неё родительские наставления, от которых кусок в горло не лезет.

— Наставления исключить, гранат и печень добавить, гемоглобин у вас тоже низкий, — сообщила старушка Жданову. — А вот моча в норме.

Он промолчал, не зная, следует ли проявлять бурную радость по этому поводу.

— Гуляете каждый день?

— Совсем не гуляем, — раскаялся Жданов.

— Гулять два раза в день, — строго сказала старушка. — Днем и перед сном.

— Как — днем? — растерялся он.

— Ногами, — объяснила старушка. — На УЗИ идете?

— Я?

— Ну вы же начальник XXI века, без вас, кажется, на УЗИ никак не обойтись. Деточка, вы не против?

— Пусть уж, — раздался из-за ширмы голос Пушкаревой, — все равно же просочится.

Жданов вовсе не уверен был, что хочет куда-нибудь просачиваться, чего он там на этом УЗИ не видел, но деваться теперь было уже некуда, и он поплелся вслед за докторшей.

Катя лежала на кушетке, её пиджак был сброшен, блузка задрана, а юбка приспущена. Почему-то её по-зимнему бледный живот поразил Жданова, и лишь потом он заметил едва заметную округлость. На фоне впалых ребер она смотрелась так неуместно и чужеродно, что невозможно было отвести от этого зрелища глаз.

Старушка меж тем намазала Катю гелем и принялась водить по её животу датчиком, называя какие-то цифры медсестре. На мониторе что-то двигалось и менялось, но как Жданов ни приглядывался, ребенка он так и не разглядел. Вроде пару раз мелькнуло нечто, похожее на голову, но почему оно так огромно?

Но Пушкарева смотрела на монитор такими сияющими от счастья глазами, что Жданову стало больно глотать, как при ангине.

Катя оглянулась на него, ища то ли поддержки, то ли желая в чем-то убедиться, и он неосознанно стиснул её руку, чтобы она не сочла его бесчувственным бревном.

— Первый триместр подходит к концу, — сказала старушка, — у вас все хорошо. Плод развивается как по учебнику. Пальчики все на месте, носик хороший. Дальше ребенок будет расти куда интенсивнее. Скоро утренняя тошнота должна совсем прекратиться, и перепады настроения уже не будут такими сильными.

Ага. Значит, теперь Пушкарева станет такой же спокойной и рассудительной, как и раньше?

С другой стороны — если бы Жданов растил внутри себя человека, то от его перепадов настроения компания вообще бы ходила ходуном. А Катя молодец, пару раз всплакнула, один раз взбрыкнула, вот и все.

Правда, решение выйти замуж за Зорькина вряд ли имело что-то общее со здравым смыслом.

Налицо нервный срыв.

— Завтра сдадите кровь из вены, и если все будет нормально, то летите, хоть в Милан, хоть в Антарктиду, — заключила старушка, и медсестра принялась протирать салфеткой бледный Катин живот.

Вышли из больницы притихшие. Пушкарева, погруженная внутрь себя, легко согласилась на ужин, но когда Жданов предложил ей свою руку, чтобы поддержать на гололеде, остановилась.

Сняв варежку, Катя положила теплую ладошку на щеку Жданова и улыбнулась.

— Растет! — произнесла она потрясенно и вдруг нырнула к нему в объятия, не в силах справиться в одиночку с переполняющими её эмоциями.

Жданов бережно прижал к себе Катю, запрокинув лицо навстречу крупным хлопьям снега. Его накрыло остро-сладкой нежностью, отчего во рту словно появился привкус шампанского.

Именно здесь, на узкой московской улочке, с крепко прижимающейся к нему Катей Пушкаревой, жизнь была прекрасной.

Катя вскинула голову и сама потянулась к нему, и Жданов поймал губами её губы, с радостью ощущая, как они охотно раскрываются навстречу ему. Они целовались на улице, как подростки, а снегопад все усиливался, и очки очень мешались, и Жданов снял их, сначала свои, а потом Катины, и все было так ново и захватывающе, как бывает только в шестнадцать лет.

Но кто-то из прохожих крикнул «снимите номер», и хоть мысль сама по себе была неплоха, но пришлось им отлепиться друг от друга. Катя близоруко прищурилась, беззащитная без своих круглых очков, которые у неё были вместо забрала, и тогда Жданов еще несколько раз быстро поцеловал её в холодный нос и щеки.