Страница 5 из 10
«Дорогая редакция! Ваш журнал «Юность» уже своим названием говорит, что он предназначен для молодежи. Насколько я могу судить по вышедшим номерам, он действительно, широко открывает двери молодежи, начинающим. Это и побудило меня обратиться к Вам за советом, послав несколько своих стихов.
Стихи я пишу с детства, но нигде не печаталась. Так как с годами желание писать не пропадает, а укрепляется, я решила послать Вам кое-что из написанного мною, чтобы узнать Ваше мнение.
Это стихи разных лет. Одно из них – «Через несколько лет…», написано девочкой – девятиклассницей, последнее – «Награда», учительницей литературы. Посылаю и одну из своих лирических миниатюр, чтобы дать представление и об этой стороне моего творчества.
Должна сказать, что в основе «Награды» лежит в действительности услышанная мною народная легенда. Я старалась сохранить детали со всей точностью. Прош Вас ответить, заслуживают ли внимания посылаемые мною стихи и стоит ли мне продолжать писать.
Хотя, казалось бы, учитель литературы, знакомый с теорией стихосложения кое-какими литературоведческими трудами о поэтическом творчестве, сам бы мог ответить на этот вопрос. Но, как всегда, о своих стихах судить трудно, и поэтому я обращаюсь к Вам в надежде получить полный и всесторонний анализ посылаемых стихов и объективную оценку. С уважением А.Дьякова».
И ответ пришел. Кстати, тоже вполне здравый; хотя я не во всем с ним согласна. Да, я как передвижник рисую детали с великим тщанием. Потому что в них для меня вся сила и есть. Мир ослепнет без деталей. А у столичных стихописцев тогда ценились уже скорость, космизм доморощенный. Ну не мое это! Вот и – знай сверчок, свой шесток! В целом же отзыв доброжелательный. Просто он типовой – для многих, а не конкретно для меня.
«Уважаемая Анна Гурьевна! Вы довольно сносно владеете стихом, умеете рифмовать (хотя порой довольно примитивно – прилагательное с прилагательным, глагол с глаголом), Ваши стихи написаны четким размером, легко читаются.
Однако, для настоящей поэзии мало одного умения рифмовать и подгонять под размер, она требует еще и яркости описаний, эмоциональности и приподнятости изложения.
Вы же работаете очень спокойно и очень обстоятельно, тщательно «выписывая» мельчайшие детали, останавливаясь подолгу на всех подробностях, даже незначительных, – слишком спокойно и слишком обстоятельно, потому что такие стихи неимоверно растянуты, читать их скучно, они не волнуют, не вызывают живого отклика в душе читателя.
Поэзия не требует подробностей – это не отчет о движении имущества и не конторская книга. Поэзия – это мышление образами. А в Ваших стихах нет ни одной яркой запоминающейся строки, ни одного сравнения, ни одного восклицания, они длинны и суховаты.
Стихотворение «Награда», например, растянуто Вами за счет ненужных отступлений и объяснений на 60 строк, хотя для Вашей темы вполне бы хватило и 20. Уже при самом поверхностном ознакомлении с этим стихотворением ясно, что из него, без всякого ущерба для мысли можно выкинуть вторую, третью и две последних строки. За счет языка его можно сократить еще по крайней мере вдвое. Вот Вам и нужные 20 строк!
Тем же недостатком страдают и другие Ваши стихи. Так писать не надо. Иногда в поэзии одна небольшая деталь, один образ – заменяют длиннейшие описания. Вот и нужно искать новые детали, новые образы, новые краски. И вовсе не обязательно гнаться за строгой последовательностью и логичностью изложения. С приветом. В.П.»
А ведь стихи свои на суд чужих людей отдавать дело страшное! Ах, как я комплексовала, боялась, переживала, не спала… Тем более, когда сапогами по цветам души моей. Сейчас все эти дела – давно для меня холодная зола. А тогда было бушующее пламя. Даже стихи об этом сочинила. Назвала «Первые читатели».
Как трудно отдавать на чей то суд
Рожденное тобой стихотворенье!
И ждать, как приговор произнесут,
И выслушать с печалью и смиреньем.
Но для меня есть самый страшный миг:
Когда стихов, задолго до печати –
Еще задолго до газет и книг! –
Коснется взглядом первый мой читатель.
Мои стихи… Их жизнь на волоске –
Два добрых слова их сейчас спасли бы…
Понравились!.. Стою в немой тоске
И лишь глазами прошепчу: « Спасибо»
С какою болью с ними расстаюсь!
Как мать, с которой расстаются дети.
За их судьбу тревожусь и боюсь:
Так одиноко жить на белом свете!
И я стихи другие принесу,
И снова стану вглядываться в лица.
Каков он будет ваш суровый суд? –
Им жить, или в безвестности томиться…
1969
Да, стихи это диалог. Они со мной кровной пуповиной связаны. Нет у меня других детей! И быть не могло. Постриглась я стихотворцы. Но бродить и садить розы в пустыне, зная что ничего не взойдет – тяжело. В нашей прекрасной и замечательной глуши – я, как белая ворона. Тяжеловато. Хотя есть в этом свои плюсы. Можно ни под кого не подстраиваться. Всё равно все махнули рукой. Юродивая! ..
Но я лапки все-таки не складывала. И даже, по молодости, в газетах и редакциях права качала. Вот письмо мое 1961 года в областную газету.
«Уважаемый А.А.! Как и в предыдущий раз не могу Вам предложить ничего стоящего. Посылаю что есть. «Корку хлеба» Вы уже знаете. Очевидно, она нуждается в доработке, т.к. в прошлый раз в газете не появилась. Я чувствую в чем дело, но исправить не умею. Удалось изменить только вторую строку последнего четверостишия. Вряд ли это Вам подойдет. «Гармошка» сыровата. Но я уже до лета не смогу за нее взяться, т.к. на носу экзаменационная сессия.
Последние два стихотворения без названия я написала совсем не для печати (одно девчонке, лезущей в болото, другое – просто для себя). Очень прошу Вас, если стихи чем то не подходят, не править их без моего согласия. Я предпочитаю совсем не печатать их, чем увидеть напечатанными в таком виде, как «В детской библиотеке». Ничего кроме горечи после такого «печатания» не остается.
В конце марта я приеду в Киров на сессию и буду до 6 мая. Думаю, до того времени стихи не появятся в печати (спешить некуда), а там я могу зайти и, если будет необходимость, исправить и доделать что можно. Но после искалеченного стихотворения «В детской библиотеке» я стала бояться печати еще больше. Еще один-два таких случая и из меня нельзя будет вытянуть стихотворения. До свидания! С уважением А. Д.»
И в нашем областном центре атмосфера литературная не кардинально лучше, чем в моем заштатном городке. Есть, конечно, там стихолюбивая среда. Но, в основном, из униженных, маргиналов – отщепенцев каких то. Зато, если вступишь в Союз писателей, сразу станешь мэтр, барин и судия. Вот приятельница моя, тоже учительница литературы в школе, писала милые меланхоличные письма мне – пока в союз не вступила. И сразу стала грозной судией. С улыбкой перечитала ее чудное письмо от середины 60-х годов. А потом разгромную рецензию на мой сборник в 1972 году. Поулыбалась только. Вот это письмо.
«Здравствуй Аня! Мама передала мне стихи и прочла всё, что касалось меня в вашем письме. И я решила, что вряд ли мама сможет ответить на эти вопросы – опять же я должна ей объяснять, что отвечать. Вот пишу сама. За стихи – спасибо. Но знаете… – я больше люблю вас другой. Это очень умные и хорошие стихи, но это совсем не вы. Как поэт – вы другая. Лучше.
Вот видите. Еще не начала толком писать, а уже успела написать явную бестактность! Успехи мои литературные – никакие. Одна видимость, как мыльный пузырь. Газета печатает. А ведь больше то и ничего. О книжке, по-моему, даже и мыслей ни у кого нет. Да, если бы и были – что толку… Если не разъединят издательства, то дело это безнадежное. Да и вроде как то совестно выступать с первой книжкой к сорока годам!
Работаю много, хотя условий, конечно, нет. Как то незаметно это стало не только второй профессией, но и второй жизнью. Похаживаю в «Молодость» (лит.клуб – А.Д.), хотя по возрасту они мне уже чуть не в дети годятся. А что делать? Другой среды литературной нет…