Страница 6 из 14
Бен-Захария. И на этот раз вы правы.
Домициан. Вот так-то, уважаемые, придет поэт и откроет нам все то, что вроде мы и чувствуем, а выразить не в силах. А он в силах… Дар небес, что говорить. Впрочем, каждому свое. Спасибо тебе, Публий Сервилий.
Сервилий кланяется.
Здесь среди нас и другой поэт, о нем вы тоже слышали немало. Зовут его Дионом, и хотя нрав у него, говорят, колюч, да и родом он, как известно, из Пруса, духом своим он также – сын Рима. Что же, Дион, почитай и ты нам, и будем надеяться, что хоть ты здесь и в первый раз, да не в последний.
Мессалина (негромко). Только читай отчетливо и не проглатывай окончаний.
Дион (так же). Месса, хоть тут меня не учи. (Выступает вперед.) Собрат мой Сервилий тронул ваши сердца, мне трудно с ним в этом тягаться. Но если искренность – главное свойство его стихов, то истинность – достоинство моих. (Читает.)
Боги, как расцвел наш город! Просто удивительно!
Просыпаясь, мы ликуем, спать ложась, блаженствуем.
Полный римлянин (тихо). Начало многообещающее.
Плешивый римлянин (еще тише). Посмотрим, каков будет конец.
Дион.
И, от счастья задыхаясь, не умея выразить,
Дети в чреве материнском Риму удивляются.
Афраний. Что-то не нравится мне это удивление.
Бен-Захария. Еще отцы говорили: дивись молча!
Дион.
Через край от ликованья кровь переливается.
Оттого она струится, чистая, по улицам.
Если жизнь – вечный праздник, что же непонятного,
Что иные от восторга… потеряли голову?
Афраний. Бен-Захария, поддержи меня, силы меня оставляют.
Бен-Захария. Император улыбается, значит, он взбешен.
Дион.
Что за люди в нашем Риме? Что за превращения!
Стал законником грабитель, стал судья грабителем.
Или есть один сановник, не обучен грамоте,
Но зато меня, Диона, учит философии.
Домициан (подняв руку). Остановись, друг. Вижу я теперь – недаром боятся мои подданные твоего пера. Бойкое, бойкое перо, клянусь Юпитером. Но объясни мне чистосердечно, откуда такая ярость? Чем тебе не угодил Рим, скажи на милость? Быть может, тебе приглянулись свевы? Или у варваров-хаттов приятней жить образованному гражданину? Значит, ты полагаешь, что раскрыл уши и глаза? Мало же ты увидел, приятель, да и услышал не больше.
Мессалина. Мы погибли! Я его предупреждала.
Дион. Домициан, и я считаю, что Рим – солнце вселенной. Да и будь Рим в сто раз хуже, он – моя родина, а родины не выбирают. Но тем больней видеть, как торжествуют лицемеры, как белые одежды прикрывают разврат.
Домициан. Постой, постой, это куда же тебя несет, ожесточенный ты мой? Какой еще разврат, когда нравственности я придаю особое значение, это знает весь мир. Скажи непредубежденно, в каком городе есть еще весталки? Девушки, отвергающие, как бы это поприличней сказать… услады плоти во имя вечной чистоты. Разве это не символ римской морали?
Дион. Домициан, нам ли кичиться весталками? Да ведь это самое уродливое порождение Рима! Взгляни на этих несчастных баб, сохнущих под грузом своей добродетели. Не глупо ли этим дурам носиться со своей невинностью, вместо того чтоб рожать славных маленьких пузанчиков? Небо милосердное, что за нелепость – поклоняться собственной недоразвитости, что за участь – стоять на страже у входа в свой дом! Это не только не гостеприимно, это постыдно! Ты говоришь, эти девушки – символ Рима? Ты прав, таков наш Рим – что бы ни было, он охраняет фасад.
Домициан (очень спокойно). Пошел вон!
Дион (с достоинством). Могу и пойти, но кто будет читать историю, увидит, что я был прав.
Домициан. Заткнись, говорят тебе, не выводи меня из себя.
Дион. Если б все это было до нашей эры, я бы слова не сказал. Но все это ведь происходит в нашей эре! Только вдумайся – в нашей эре!
Домициан. Вон отсюда, сказано тебе или нет? Ты замахнулся на мораль – это уж слишком! Таковы все моралисты, я это знал давно. Такие типы, как ты, приятель, вредны, и в особенности для римской нашей молодежи. Мы-то мужи зрелые, а у юных умы еще неокрепшие, хрупкие у них умы. Кто же о них позаботится, если не взрослые люди? Запрещаю тебе находиться ближе, чем в одном дне пути от столицы, и упаси тебя бог показаться на этих улицах. Скажи уж спасибо чувствительной моей натуре, проще было б срубить тебе голову. Все. Я сказал.
Дион. Спасибо, цезарь. Ты в самом деле добр. Идем, Месса.
Клодий (еле слышно). Прощай, неразумный.
Лоллия (тихо). Или этот человек сумасшедший, или у него есть хорошо осведомленный друг.
Клодий. Он сумасшедший, Лоллия. Можете мне поверить.
Мессалина. Горе мне, горе…
Бибул (у входа). Н-да… Зря, выходит, принес я тебе приглашение.
Дион. Что делать, друг. По всему видно, нам с тобой не дождаться производства в чин. Будь здоров.
Уходит с Мессалиной.
Афраний. Бен-Захария, этот человек глуп. Чего он хотел?
Бен-Захария (со вздохом). Неважно, чего хотел, важно, что из этого вышло.
Вбегает молодой корникуларий.
Молодой корникуларий (задыхаясь). Цезарь, Луций Антоний перешел Рейн!
Общее смятение.
Занавес.
3
Скромный домишко примерно в дне пути от Рима.
Примостившись у порога, Дион пишет. Мессалина стирает белье.
Мессалина. Слушай, Дион, шел бы ты в дом. По-моему, у тебя нос заложен.
Дион (не отрываясь от работы, бормочет). Все она знает.
Мессалина. Как же мне не знать, если ты сопел всю ночь.
Дион (не отрываясь от работы). Соглядатай ты, а не жена. Чем прислушиваться ко мне, спала бы.
Мессалина. Заснешь тут… В этом доме каждая половица скрипит.
Дион. Скажи спасибо, что хоть его удалось найти.
Мессалина. До ближнего поселения три часа ходьбы.
Дион. Ничего, прогулки полезны для тела.
Мессалина. Вот и ходил бы. Ему б только согнуться крючком да выводить буквы.
Дион. Месса, можешь ты помолчать?
Мессалина. В этакую дыру загнал нас со своим правдолюбием. Ну что, открыл ему глаза?
Дион. Пора бы тебе знать, ни одно слово не пропадает.
Мессалина. А вот мы с тобой пропадем. Есть-то ты хочешь, несмотря на любовь к истине.
Дион. Что ты скажешь, опять она спугнула мысль!
Мессалина. Ничего, у тебя их хватит – ровно столько, чтоб нас совсем погубить.
Дион. И когда издадут закон, запрещающий браки? Столько бессмысленных законов, а разумного – ни одного!
Мессалина. Вот уж бы ты развратничал тогда, бесстыдник.
Дион. Месса!
Мессалина. Думаешь, я не видела, как ты пялил глаза на всех женщин в тот вечер!
Дион. Месса, до того ли мне было?!
Мессалина (всхлипывает). У тебя на все есть время, кроме жены. Верно сказал император, что на мораль ты плюешь.
Дион. Ну и ступай к своему императору, раз ты с ним заодно. Мир отравлен предательством.
Мессалина (плача). Уж и весталки ему понадобились, распутнику. Хоть бы весталок оставил в покое.
Дион. Дай-ка мне валек, сейчас я тебя проучу.
Мессалина. Спасибо цезарю, что послал тебя от греха подальше. Сразу видно, он думает о семье. А ну попробуй только подойди… (Поднимает валек.)