Страница 4 из 17
Деньги у нее были, она неплохо зарабатывала, и именно поэтому не тратилась на всякую дорогостоящую ерунду. Она знала, что даже очень хорошие зимние сапоги не должны стоить больше десяти тысяч. Если в этих сапогах предстоит ходить по улицам, которые в пору гололеда поливают всякой едкой химией, то следует смириться с тем, что они на один сезон и стоить должны соответственно. А вот норковый жакет – по меньшей мере на пять сезонов, и, опять же, он имеет право стоить соответственно.
При этом она не была скупердяйкой. При всей своей деловитости и расчетливости Софья Андреевна могла потратить немалую сумму на какую-то свою блажь. Потому что норковый жакет для дамы на выданье – необходимость, а блажь – чисто для радости.
В тот день Софья Андреевна целенаправленно заглянула в обувные магазинчики – лето кончалось, и ей хотелось к следующему лету взять две пары босоножек на каждый день со скидкой в семьдесят процентов. Обувь на выход у нее имелась – разведясь с мужем в пятьдесят лет, Софья Андреевна собиралась найти нового спутника жизни, поэтому очень о своих нарядах заботилась. Так что домой она явилась на час позже, чем обычно, и во дворе на лавочке обнаружила крестницу Анюту. Анюта горько плакала, при этом не забывая колыхать большую нарядную коляску.
– Теть-Сонь, я вам звонила, звонила… я уже не знала, что подумать… все рушится, а тут еще и вы…
– Тю на тебя!
Софья Андреевна, женщина мудрая, шастая по торговым центрам, закапывала айфон и кошелек так глубоко в сумку, что не слышала рингтона.
Крестница приходила в гости редко, потому что говорить особо им было не о чем. Эта Анюта приходилась какой-то восьмиюродной племянницей бывшему супругу, и Софья Андреевна оказалась крестной матерью ради соблюдения хороших отношений с мужниной родней. Анюте было тогда четыре года, и Софья Андреевна по мере возможности делала ей приличные подарки – то кофточку, то скромные сережки. Когда отношения с мужем пошли вразнос, она потеряла крестницу из виду. Знала только, что Анюта вышла замуж, но, поскольку на свадьбу не позвали, обошлось без подарка.
И вот – радуйтесь! Оказывается, уже есть годовалое дитя!
Естественно, Софья Андреевна не позволила Анюте рыдать во дворе, а сама покатила коляску к подъезду и установила в лифте. Дом был старый, лифт – крошечный, кроме коляски, там с трудом помещался один человек, поэтому Анюте пришлось подниматься пешком.
И только на кухне, почтенной кухне старого образца, площадью в четырнадцать квадратов, за чашкой крепкого кофе, Анюта рассказала свою горестную историю.
Да, влюбилась – кто бы не влюбился? Да, забеременела – кто бы не забеременел? Да, спешно поженились. Парень оказался порядочным, даже чересчур – очень долго скрывал от Анюты, что в амурные отношения с ней вступил назло той, единственной и неповторимой, которую любил больше жизни; в загс пошел лишь по причине порядочности. Но вот правда вылезла наружу.
И прозвучало слово «развод».
Разводиться, когда ребенку всего годик, нехорошо, и супруг просто ушел из дома без всяких формальностей. Взял и ушел. К той, к любимой.
Анюта не хотела отпускать, кричала, плакала, и они разругались вдребезги. Так что трудно было предположить, когда муж немного остынет и хотя бы с кем-то из знакомых передаст немного денег на воспитание ребенка.
– Я никогда в жизни так не кричала, это была не я, – жаловалась Анюта. – Я дура, мне и папа всегда говорил, что я дура… А что я должна была сделать?..
И она очень жалостно хлюпнула носом.
Софья Андреевна не умела утешать. Она знала только один способ успокоить плачущую женщину.
– Ну, не реви, – сказала она. – Если я дам тебе сорок тысяч – тебе этого на первое время хватит?
– Хва-тит… А отдавать?!
На кухне всегда были два-три рулона бумажных полотенец. Софья Андреевна оторвала длинную полосу и протянула крестнице.
– Вытри личико. Отдашь, когда сможешь.
– А когда смогу?.. Работы нет, мужа нет, ничего нет!
И крестница опять захлюпала носом.
– Ты хорошо влипла. Но он оставил тебе квартиру, потом начнет платить алименты. Квартира двухкомнатная, одну комнату будешь сдавать. Ничего, выкрутишься.
– Про… простите меня…
– За что прощать-то? Покойная Люся меня просила – не бросай Анютку. Так что – вот, не бросаю. Но должна я тебе сказать, милая крестница, что папа прав и была ты дурой. Обязательно было за него замуж идти? Обязательно было ему сына рожать? Ты же неглупая девка! А тут на тебя помутнение, что ли, нашло?
– Помутнение, тетя Соня… Я думала…
– Что думала?
– Что он меня любит…
Анюта разрыдалась.
– Вытирай рожу! – прикрикнула Софья Андреевна. – И высморкайся как следует! Погоди-ка…
В шкафчике, так высоко и глубоко, что без табуретки не достать, стояла бутылка коньяка. Расставшись с мужем, Софья Андреевна так впряглась в работу, чтобы прогнать из головы посторонние мысли, что домой приползала чуть живая и нуждалась в лекарстве от переутомления. Сперва это были пятьдесят граммов, потом сто, потом она испугалась грозящего алкоголизма: сто граммов каждый вечер, без которых не спится и настроение не поправляется, – это уже опасно. Выливать коньяк в раковину она не стала, просто спрятала – мало ли что? Был у нее рецепт хвороста, доставшийся от бабки, и туда для аппетитного хруста как раз следовало добавлять коньяк. Софья Андреевна очень надеялась, что вскоре за этим вот столом вместо Анюты будет сидеть мужчина, ради которого не жалко потратить два часа на хворост.
Она с трудом добыла бутылку и, чтобы не мыть лишнюю посуду, плеснула коньяка в Анютину кружку, где еще оставалось немного кофе.
Средство подействовало. Еще минут пять Анюта хныкала, жалела сыночка Феденьку, который не нужен своему папочке, потом захныкал и Феденька в коляске. Поменяв памперс и дав ребенку в ручку кусок баранки, пригодный, чтобы мусолить, Анюта сказала:
– Тетя Соня, мне нужно устроиться на хорошую работу!
– Правильно. А что ты умеешь?
– Я бухгалтерский техникум окончила.
Своим дипломом Анюта очень гордилась. Он словно бы поднимал ее над одноклассницами, которые после школы сразу пошли продавщицами кто на рынок, кто в торговый центр, в крошечный магазинчик с китайским барахлом.
– Все-таки окончила? А сколько работала по специальности? Два месяца? И потом – в декрет? Нет, бухгалтеров теперь развелось – по пять штук на душу населения. В маникюрши-педикюрши ты сама не пойдешь… Так… Хорошая работа для девочки, которая ничего не умеет…
Это была отличная задачка для деловой женщины. Софья Андреевна даже стала барабанить пальцами по столу и вдруг с ужасом уставилась на свою руку.
– Боже мой, перстень!
– Какой перстень? Тот, с красным камнем? – спросила Анюта.
– Бабкин перстень! Проклятая диета! Почему-то первыми пальцы худеют! Я знаю, где он с руки скатился, – в туалете, когда я руки мыла!
– Так, может, он там и лежит?
– Это туалет в торговом центре! Он там недолго пролежит! Вот дура, вот дура…
– Погодите, тетя Соня, погодите! – воскликнула Анюта. – Не может быть, чтобы вы смотрели на мокрые руки и не заметили, что перстень пропал. Он же должен был стукнуть! Тетя Соня, он где-то в другом месте, погодите…
Анюта стала тереть ладошку о ладошку. Софья Андреевна вспомнила – это был давний, еще совсем сопливых времен, необъяснимый жест крестницы.
– Точно, ты в детстве умела пропажи отыскивать! Думай, думай…
– Тут не думать надо, тут как-то иначе…
Софья Андреевна с некоторой тревогой следила за руками Анюты. Руки вздрагивали, вступали в сложные отношения, правая словно что-то выливала из ладони, левая описала вокруг правой круг, и несколько секунд спустя обе стали двигаться одинаково – как будто пришлепывая незримую субстанцию, распространяющуюся вверх.
– Тетя Соня, где ваша сумка? – спросила Анюта.
– Сейчас!
Софья Андреевна принесла из прихожей сумку – дорогую и стильную, потому что в юности ее научили не экономить на сумках. Анюта открыла ее и вытряхнула на кухонный стол.