Страница 45 из 53
— Думаешь, получится дойти до Силли? — спросил Перри, откидывая назад волосы.
Капитан Стивенс слил воду со своей зюйдвестки.
— Я не собираюсь туда идти. Да и незачем.
— Меня самого не прельщает залив в такую погоду, — произнес Перри. — Лопни моя селезенка, видал я, как волны взлетают так же высоко, как члены королевской семьи. Тут уж станешь осторожным. Но, может быть, до утра все стихнет.
— Конечно, так и будет.
Миссис Вил поднесла носовой платок к губам, скрывая икоту. Хотя её щеки казались ещё более обрюзгшими, чем когда-либо, и дрожали от качки, она не потеряла свою величавость. Ночное недомогание и тошнота не помешали ей надеть жемчужное ожерелье и серьги.
— Ну, как уж есть, — сказал Стивенс. — Надеюсь, вы правы. Кок приготовит вам горячее какао, если вы не против. Это лучшее, что мы можем сейчас сделать…
Хватаясь за всё, что попало, Стивенс добрался до двери кают-кампании и вышел. Примерно полгаллона воды залилось внутрь и растеклось по полу, как будто в поисках родной стихии.
Энтони шагнул вперед и торопливо подобрался к столу.
— Я хочу пить. Есть ли вода?
Оба уставились на него с подозрением, как будто решили, что он подслушивал. Лицо Перри пожелтело от морской болезни и рома.
— Там, — сказал он, резко дергая большим пальцем.
Энтони вошел в небольшую уборную и увидел немного воды в графине, прикрепленном к стене. Он с жадностью выпил ее, и его снова затошнило. Он пробыл в уборной около получаса, чувствуя себя слишком плохо, чтобы двигаться, но наконец набрался сил, чтобы приползти обратно в кают-компанию.
Ни его тети, ни Перри там не было. Видимо, они ушли в ее каюту, поскольку пространство для передвижения было весьма ограниченным. Энтони нашел стул посреди грохота, сел на него и, откинув голову назад, наблюдал за головокружительной акробатикой всего салона. Через некоторое время он обнаружил, что глаза привыкают к постоянной смене положения. Он стал двигаться точно таким же образом, и это помогло. Ему полегчало. Часы над дверью показывали почти два— значит, они в море девятнадцать часов.
Послышался стук сапог, и в каюту вошел мистер О'Брайен, помощник. Он не обратил внимания на Энтони, но, удивительным образом сохранив равновесие, подошел к шкафу, встал перед ним на колени и начал рыться внутри.
— Какой сильный шторм, мистер О'Брайен, — сказал Энтони.
Помощник мельком взглянул на него, но ничего не ответил.
— Мы в опасности? — спросил Энтони.
Мистер О'Брайен швырнул что-то обратно в шкаф.
— Нет, если не будешь выходить на палубу, дружок, — отрывисто произнес он. — Лучше бы я не подписывал контракт, а остался бы в Халле, двумя ногами на суше. Так-так.
Над ними послышался треск и глухой удар, и вода внезапно хлынула по лестнице кают-компании и влилась в уже существующие лужи.
— Мы еще далеко от Бристоля?
О'Брайен встал. На жирном красном лице под зюйдвесткой поблескивали капли воды. Борода побелела от соли.
— Увы, нам ещё далеко до него. Но, пресвятая дева Мария, зачем тебе нужен Бристоль? Мне вполне хватило бы и флага Маунтс-бэй.
— Но ведь мы идём в Бристоль.
О'Брайен застегнул свой непромокаемый плащ.
— Не этим рейсом, паренёк. Мы идем в Опорто. Но одному богу известно, где мы бросим якорь, если ветер не ослабеет.
Когда тот подошёл к двери, Энтони побежал за ним.
— Я знаю, что корабль направляется в Португалию. Но наша первая остановка… в Бристоле, чтобы забрать там груз. Вот там… вот там я и сойду.
О'Брайен оттолкнул его руку, чтобы дал пройти.
— Ох, мне сейчас не до споров. Спроси у матери, или кто там с тобой едет. Она тебе лучше объяснит.
С наступлением сумерек ветер так и не стих. Лишь чуть изменил направление.
В восемь часов вечера капитан Стивенс спустился и твердой рукой занес в журнал следующие данные:
«08.12.1898 г. Количество дней в пути: 2. Курс: зюйд-зюйд-вест. Ветер и погода: зюйд-вест 7–9 баллов. Гроза и шторм, волна большая. Судно держит прямой курс, качка килевая».
Позже добавились ещё три записи:
«09.12.1898 г. Полночь. Ветер и погода: зюйд-вест 9-10 баллов. Сильный шторм, идём только под фоком и топселями. Текущий курс приблизительно норд-ост-тень-норд. Жестокие шквалы. Двое рулевых. На палубе серьёзные повреждения.
Два часа пополуночи. Ветер и погода: вест-тень-зюйд, 9 баллов. Фор-стеньгу унесло в море. Волны переливаются через палубу. Судно с трудом держит курс.
4 часа пополуночи. Ветер и погода: вест-тень-норд, 9–8 баллов. Парусов нет. Пытаемся выставить временное парусное вооружение. Помпы не справляются с водой. Корму вот-вот затопит».
Суеверный человек мог вообразить, что Джо Вил принимает какое-то участие в ситуации и мстит. По крайней мере, его бережливость точно сыграла свою роль.
Но Мэдж Вил не была суеверной. Она была слишком эгоистична, чтобы верить в приметы. Ее не интересовало возмездие, божественное или астрально-человеческое, а если бы и интересовало, то она не считала, что может навлечь на себя кару. Она поступала всегда из лучших побуждений. Да, она всегда действовала, исходя из высших принципов и из лучшего мотива из всех — собственного благополучия.
Но Перри… Перри по своему характеру, как и все моряки, был опутан крепкой нитью суеверий. Не то чтобы он когда-либо был моряком. Три года мучений простым матросом, когда один юнга обучил его моряцкому жаргону, но у Перри больше не было желания применять его там, где положено. После этого, если он и путешествовал, то в основном по суше. Кучер в Кейптауне, официант в Буэнос-Айресе, скотник в Техасе, бродяга, продавец лимонада в аптеке в Сан-Франциско. Случайные остановки в карьере перекати-поля, которому почти ничего не удалось нажить. Затем счастливый билет в тотализаторе вознес его на вершину и подарил деньги на поездку обратно в Англию первым классом.
Это было началом удачи, которая принесла ему удобный уголок у камина его брата Джо, а также благосклонность и косые взгляды похожей на статую невестки. Дело не в том, что Мэдж его по-настоящему привлекала, просто он никогда не мог устоять перед такого рода вызовом: появилось соблазнительное искушение узнать, на что похожа статуя, когда ее опрокинут с пьедестала.
Что ж, теперь он знал.
Тогда он думал, что этой полосе везения никогда не будет конца; он не видел причин, почему везение должно прекратиться. Но незаметно наступили перемены. Перри не мог сказать, когда именно источник иссяк; и он был не из тех людей, которые обычно сожалеют о том, что сделали. Обычно нет.
Но в последние несколько недель он начал сожалеть, что вообще покинул Сан-Франциско.
И хотя его разум был затуманен ромом и морской болезнью, теперь он понял, что его неотступно преследует только одна мысль: порвать с семьей и ускользнуть. Для этого он пойдет на любой разумный риск. В прошлом его никогда не мучила совесть, он с легкостью воспринимал сомнительные эпизоды и приключения. Но все это были мелочи. Он знал границы. Однако в последние несколько месяцев вышел за рамки. Последние несколько месяцев он чувствовал, что продал душу.
Мысль об этом давила ему на грудь. Страдала не столько совесть, сколько лёгкие. Мысль была тяжёлой и ощущалась физически. Иногда она даже мешала Перри дышать. И единственным спасением оставался ром.
Когда буря усилилась, он оставил Мэдж и пошел прилечь, зная, что на соседней койке тихо лежит мальчик. Будь у него четки, он бы помолился, перебирая их. Он никак не мог отделаться от суеверного страха, вызванного яростью обрушившегося шторма, но, словно заядлый игрок, верил, что его внезапное невезение вот-вот уйдет и эта буря еще сыграет ему на руку. Теперь, когда им приходилось искать спасения в одном из портов Бристольского залива, у него появился шанс незаметно соскользнуть на берег.
Однако его смущало то, как держалась Мэдж. По всем канонам этот шторм должен был выбить ее из колеи. Но единственным признаком беспокойства, который она подала, была ее чрезмерная замкнутость. Она твердо настроилась ни в коем случае не покидать судно.